Штрафной удар, или Как офицерский штрафбат дошел до Берлина

Речи говорили все. Кто кратко, кто многословно, но в словах каждого была и радость Победы, и боль потерь, и вера в долгое мирное будущее, и надежды на светлое, счастливое завтра. А каждая речь завершалась тостом, и считалось добрым знаком каждый тост сопровождать полной чаркой. Видимо, предугадав это, на стол поставили не стаканы и кружки, а по-мирному - рюмки (и где их столько набрали?). Но тем не менее, многих, что называется "развезло". Видимо, хорошо "расслабился" и Батурин, если он вдруг отозвал меня в сторону и "по секрету" сообщил то, о чем я давно догадывался.

Оказывается, тогда, на Наревском плацдарме генерал Батов вроде бы распорядился пустить мою роту в атаку через минное поле. И хоть я уже давно убедился в справедливости своих догадок и мою голову сверлила мысль, уж не с подачи ли самого Батурина генерал Батов принял такое решение, это сообщение ошеломило меня и снова мною овладело состояние странно острой головной боли и какого-то помутнения в глазах. И опять я посчитал причиной этого несколько выпитых чарок, хотя Рита строго следила, чтобы мне кто-нибудь не налил водки или, тем более, спирта, и сама наливала мне какое-то слабое вино, которым ее заботливо снабдил наш Степан Петрович.

Мы, фронтовики, часто, еще до Победы (а теперь - тем более) примеряли к себе возможное послевоенное время, рисуя его в самых радужных красках. Но главное - все мечтали поскорее вернуться в родные пенаты, "под крышу дома своего". Мы и теперь, спустя столько лет после того памятного Дня Победы, еще чаще примеряем настоящее к своему прошлому. И столько совпадений в наших судьбах: и детей вырастили, и внуков, и правнуков понянчили, и делами послевоенными не ударили в грязь лицом... Но, наверное, еще больше несовпадений. Особенно после того, как в Беловежской Пуще уже без фашистского вторжения была разрушена, раздроблена наша Великая единая Родина, ради чести которой, ради свободной жизни и избавления от фашистского рабства ее были принесены в жертву многие и многие жизни и судьбы человеческие.

Итак, кончилась безумно долго шедшая, страшная война. А что дальше? Как сложится судьба? Не все поедут домой, армия еще нужна. Кому-то из офицеров (а у нас в батальоне теперь почти все офицеры) придется и продолжить почетную воинскую службу. А штабы всех рангов уже получили распоряжения и разнарядки готовить соответствующие представления на офицерский состав: кого уволить, кого оставить, а кому еще добывать Победу над Японией!

Спустя много лет в очень известном кинофильме "Белорусский вокзал" прозвучала песня Окуджавы о "Десятом десантном батальоне", которую мы, бывшие штрафбатовцы, приняли как свою - о нашем Восьмом отдельном штрафном батальоне, и к

40-летию Победы, когда мне удалось разыскать и собрать в Харькове десяток однополчан, то несколько переиначенную мной эту песню мы пели как свою. И были там такие слова: "Уходит в ночь на Рогачев отдельный, наш Осиповский смелый батальон". А за словами "Нужно нам добыть победу, одну на всех, мы за ценой не постоим" шел наш куплет:

В атаках тех смертельных

и мат, и хрип, и стон

то в рукопашную идет отдельный

отчаянный, железный батальон.

А дальше соответственно боевому пути 8-го ОШБ шли слова:

От Курска до Днепра, на Вислу через Брест,

до Нарева и Одера мы шли, несли свой крест.

Хоть похоронен кто-то где-то,

но и теперь непобедим,

и кровью смывшая вину победа

нам всем нужна, мы за ценой не постоим.

Бессилен вихрь шрапнельный,

и неспособен он

поставить там заслон, где шел отдельный

Восьмой наш офицерский батальон.

А потом, уже к 50-летию Победы, когда скорбь по утраченной в Беловежье нашей Великой Родине, СССР, была острой и глубокой, сами собой сложились следующие строки:

Победе 50. Пройдут еще года...

Мы чести офицерской не уроним никогда!

На склоне лет пришли к нам беды

былой Отчизны больше нет.

Такой ценой добытую Победу

распнули, предали, остался бледный след...

А нынче срок смертельный,

для многих стал последним он.

И не собрать увы, тебя, отдельный

штрафной наш ветеранский батальон!

А тогда, еще в мае 1945 года, едва закончилась война, узнал я, что в аттестации на предмет дальнейшей моей судьбы и военной карьеры комбат полковник Батурин, дав в общем весьма положительную характеристику моих боевых качеств, не преминул уколоть меня тем, что "отсутствует тесная связь с красноармейской массой", имея, наверное, в виду, что часть моего времени я отрывал от этой самой "массы" для жены. Но ведь именно меня, а не его штрафники нарекли теплым словом "батя". И конечный вывод он сделал такой:

Смел, отважен. Поле боя читает хорошо, трудности переносит легко, физически вынослив. Взаимодействие в подразделении и со средствами усиления организовывать может, морально устойчив, усиленно работает над повышением своих теоретических знаний. Целесообразно оставить в кадрах армии на должности командира стрелкового батальона.

Так что мое будущее было уже предопределено, хотя моего мнения Батурин не удосужился выслушать. Да я и не в обиде, так как его рекомендация оставить меня в армии, в общем, импонировала мне. Еще тогда, когда меня, молодого красноармейца, направили в военное училище, я сказал самому себе: "Значит, служить мне, как медному котелку!" Вот и служил я все сорок календарных лет - с 1941 по 1981 год верно и честно.

Думаю, те из читателей, кому интересны и вехи этой моей долгой армейской службы, и люди, с которыми мне волею судеб приходилось встречаться, наберутся терпения и дочитают последние главы моей книги. А кроме моих непосредственных и прямых начальников мне довелось близко видеть Георгия Жукова, Семена Буденного, Василия Сталина, маршала Ротмистрова, космонавтов Германа Титова и Георгия Гречко и многих других, которым я посвящу несколько страниц.

Но это в конечных главах, а пока впереди глава о том, что произошло с нами в первые месяцы и годы после войны, как складывалась моя послевоенная служба и цементировалась наша семья, родившаяся в огненные годы.

...Так много прошло лет с тех пор, как отгремели огненные дни и ночи войны невиданных ранее в истории человечества масштабов. Большинство моих боевых товарищей, с которыми ходили мы в тяжелые бои, фронтовых друзей, с которыми долго и упорно, вместе со всем советским народом, шли к такой трудной и тяжелой Победе, к сожалению, уже не увидят этой книги. А я посвящаю ее всем им. И, как обещал во вступлении, всех, чьи имена сохранила память, перечислю в своеобразном памятном списке, который и завершает эту главу. Ибо одной из главных задач, которые я поставил себе перед тем, как сесть за эти мемуары, было оставить в нашей истории их след, их дела и подвиги.