Катастрофа на Волге

Тегеранская конференция

Меня занимал еще и другой вопрос. В декабре 1943 года лидеры Советского Союза, США и Великобритании встретились в Тегеране. Они недвусмысленно заявили:

«Мы выражаем нашу решимость в том, что наши страны будут работать совместно как во время войны, так и в последующее мирное время.

Что касается войны, представители наших военных штабов участвовали в наших переговорах за круглым столом, и мы согласовали наши планы уничтожения германских вооруженных сил. Мы пришли к полному соглашению относительно масштаба и сроков операций, которые будут предприняты с востока, запада и юга.

Взаимопонимание, достигнутое нами здесь, гарантирует нам победу…

Никакая сила в мире не сможет помешать нам уничтожать германские армии на суше, их подводные лодки на море и разрушать их военные заводы с воздуха.

Наше наступление будет беспощадным и нарастающим». [121]

Решимость союзников бороться до безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии вновь привела в ярость консервативную группу в Войкове. По понятным причинам она попыталась снять ответственность за это решение с германского фашизма и переложить ее на Национальный комитет. Но кто же, собственно, вел войну?

Гитлеровский вермахт или Национальный комитет «Свободная Германия»?

Кто объявил о ее тотальном характере — Геббельс или Вейнерт?

В результате тупоумной, исполненной ненависти болтовни большинства неисправимых генералов в Войкове последние остатки традиционных связей между ними и генералом фон Ленски, мною и несколькими другими ищущими постепенно прервались. Конечно, нам было тоже нелегко смотреть в глаза суровой действительности. Но могли ли мы ожидать чего-либо иного после всего того, что произошло? И мы не имели никакого права требовать гарантий.

Однако лично я был твердо убежден, что безоговорочная капитуляция означала не уничтожение или порабощение германского народа, а устранение раз и навсегда гитлеровского государства, гитлеровского вермахта, гитлеровской политики.

Снова в Красногорске

После отъезда фон Ленски из Войкова Паулюс сказал мне:

— Интересно, как поступите вы. Собственно, можно было ожидать, что вы уедете с Ленски. Ведь я знаю вашу позицию. За последний год я тоже многое обдумал. Если вы хотите вступить в Союз немецких офицеров, не отказывайтесь от этого из-за меня. Мы все равно останемся хорошими друзьями, какими стали за годы совместных боев и конфликтов.

— Я оставлю вас только в том случае, если буду очень нужен где-нибудь в другом месте, господин фельдмаршал.

Это произошло раньше, чем думали мы оба. В начале июля 1944 года я выехал в Красногорск.

Через несколько дней после меня туда прибыли офицеры, незадолго до этого попавшие в плен в Крыму.

Среди других я познакомился с начальником штаба пехотной дивизии, имени которого я не помню. Прежде всего я спросил у него, какое впечатление произвела гибель 6-й армии под Сталинградом на немецкий народ.

— Официально считается, что вы все погибли. Сам Гитлер неоднократно говорил об этом. В начале февраля прошлого года был объявлен трехдневный национальный траур. Имперское радио передало сообщение немецкого летчика, который будто бы пролетал в последний час над Сталинградом. Он утверждал, что видел, как универмаг, в подвале которого находился Паулюс со штабом армии, взлетел на воздух. Издалека было видно, как дым от взрыва заволок небо. В иллюстрированных журналах появились рисунки, изображавшие, как Паулюс и несколько штабс-офицеров среди трупов отстреливаются из автоматов до последнего патрона. Во многих речах, сообщениях печати, радиопередачах вам был создан ореол славы. Мы все делали, чтобы отомстить за вашу смерть.

— Да, но скажите, разве не просочились слухи, что Паулюс, Зейдлиц, Даниэльс и многие другие живы?

— Это так, — ответил начальник штаба, — но это происходило постепенно и лишь по частям. Пожалуй, и теперь еще на родине никто не знает всей правды о судьбе 6-й армии. Те же сведения, которые имеются, получены от Национального комитета «Свободная Германия».

— Но ведь мы уже в течение полутора лет регулярно пишем домой открытки, — заметил я.

— Случайно я знаю, что они доходят в Германию. Но возможно, вы помните бывшего адъютанта XI армейского корпуса. Он был назначен начальником штаба по расформированию сталинградской группы войск. Он доверительно рассказал мне, что открытки пленных из-под Сталинграда по приказу Гитлера не разрешено передавать семьям. Они хранятся в одном из фортов Шпандау.

— Но ведь это безграничная подлость. Я сожалею, что вы не можете рассказать этого в лагере Войково, где часть генералов упорно утверждает, что русские задерживают открытки Красного Креста.

Ко времени пребывания в Красногорске относится также моя первая встреча с Отто Рюле, моим будущим другом и соавтором этой книги. Во время прогулки по лагерю № 27 меня приветствовал молодой офицер. По диалекту мне показалось, что он мой земляк из Гессена, и я спросил его, откуда он родом. Выяснилось, что он настоящий шваб. В котле мы часто находились рядом, он на дивизионном медицинском пункте 305-й пехотной Боденской дивизии, позднее в полевом госпитале LI армейского корпуса в центре Сталинграда, я на командном пункте армии. Я узнал также у Отто Рюле, что он попал в плен 30 января 1943 года, примерно в 300 метрах от универмага, на противоположной стороне Красной площади. [122] Уже год назад он присоединился к Национальному комитету «Свободная Германия». Я был рад знакомству с этим симпатичным вюртембержцем, однако еще не знал, что четыре года спустя мы станем близкими друзьями.

Покушение 20 июля 1944 года

Я ожидал возможности встретиться и побеседовать со своим другом Арно фон Ленски. Мне хотелось еще раз коротко поговорить с ним перед тем, как вступить в Союз немецких офицеров. За полтора года жизни в плену я привык к тому, что некоторые внешне простые вещи требуют долгого времени. Русским стандартным выражением этого являлось слово «будет», которое мы так часто слышали. Итак, я запасся терпением, проводя время за чтением, гуляя, беседуя.

21 июля 1944 года, когда я сидел как раз у открытого окна моей комнаты, я услышал, что военнопленным было предложено собраться на улице лагеря. Я тоже вышел на улицу и сел на скамью у входа в бревенчатый дом, где я жил. Взволнованный переводчик с «Правдой» в руках стал перед строем и громко прочитал, что 20 июля на Гитлера было совершено покушение. Во время оперативного совещания в ставке близ Летцена полковник генерального штаба граф Шенк фон Штауффенберг подложил бомбу. Гитлер, а также несколько генералов были легко ранены. Старший адъютант, генерал Шмундт, был убит.

Как и я, все собравшиеся пленные офицеры и солдаты затаили дыхание. Штауффенберга я немного знал, так как он бывал в штабе 6-й армии. Когда было названо его имя, я вскочил и подошел ближе к переводчику, чтобы не пропустить ни слова. Итак, пронеслось у меня в голове, на родине все же имелись силы, которые сделали выводы из катастрофической политики Гитлера и начали действовать.

В душе я был рад тому, что вступал в Союз немецких офицеров в то самое время, когда на родине проявилось открытое сопротивление Гитлеру. Я с нетерпением ожидал дальнейших известий. Я был удовлетворен тем, что среди бунтовщиков, кроме Штауффенберга, были такие люди, как фельдмаршал фон Витцлебен, генерал-полковник Бек, генералы Фелльгибель, Ольбрихт, полковники Финк, Мертц фон Квирнгейм и другие. Я был разочарован, что с помощью послушных ему генералов и офицеров, а также эсэсовцев Гитлеру удалось сравнительно легко подавить мятеж и учинить кровавую расправу над заговорщиками. Несомненно, их главной ошибкой было то, что они надеялись устранить Гитлера в результате узкого государственного переворота, в отличие от Национального комитета «Свободная Германия», который в массах народа и армии видел силу, способную свергнуть Гитлера и создать действительно национальную, миролюбивую и демократическую Германию. Так, например, в 11-м пункте опубликованных Национальным комитетом «Свободная Германия» в марте 1944 года «25 пунктах к окончанию войны» говорилось: