Последние поэты империи: Очерки литературных судеб

Их брали в ночь зачатия,

А многих — даже ранее, —

А вот живет же братия —

Моя честна компания!

(«Баллада о детстве», 1975)

Да еще какая талантливая компания — поколение 1937–1938 года! Сколько лидеров в науке и в технике! Даже в политике. Тот же свердловский губернатор Эдуард Россель тоже из самых дворовых ребят, родители репрессированы, ему бы сначала в беспризорники, а потом в бомжи уйти, как нынче — два миллиона беспризорных детей, а он с юности в лидерах ходит…

Дети бывших старшин да майоров

До ледовых широт поднялись…

(Там же)

В Высоцком звучал голос народной памяти. И упреки в его адрес — это скорее упреки гнилому времени, переходному состоянию народа… Пишет один из его друзей: «Он ни в чем не был профессионалом. Я уверен. Он не был гением ни в чем, а был рабом России и болью ее души». О том же говорит и кинорежиссер Алексей Герман: «…Высоцкий, очевидно, был невозможен у нас в конце пятидесятых годов. Он был не ко времени. Это было время великих иллюзий, великого ощущения приобщения самих себя к процессу создания правдивой и правильной Родины, когда бойцов было много — а именно это тогда происходило. Поэтому он не мог быть в то время ни столь популярным, ни столь любимым».

Действительно, Владимир Высоцкий с первых же песен был по сути своей принципиальный антишестидесятник. Он чувствовал фальшь господствовавшей эйфории «оттепели». Это была эйфория верхушки, элиты, народ-то испытывал совсем другие чувства. Это же двадцать второй съезд КПСС единогласно проголосовал за немедленный вынос Сталина из мавзолея, оставив Ленина в гордом одиночестве. И верхушка, после смерти Сталина позволившая себе этакий привал, перекур с дремотой, — не лучшая, не воевавшая, не израненная, а сформированная из «сплошной чемодании».

Сам Владимир Высоцкий старается держаться хотя бы за свои корни, за свою Россию, без которой на самом деле не может жить.

В синем небе, колокольнями проколотом, —

Медный колокол, медный колокол —

То ль возрадовался, то ли осерчал…

Купола в России кроют чистым золотом —

Чтобы чаще Господь замечал.

Я стою, как перед вечною загадкою,

Пред великою да сказочной страною —

Перед солоно- да горько-кисло-сладкою,

Голубою, родниковою, ржаною.

(«Купола», 1975)

Любовь и нежность к своему народу — и тут же раздражение, злость, неприятие покорности, зависти, равнодушия. Вот его ответ на один из вопросов студентов МГУ: «Вопрос хороший и очень серьезный: мое отношение к России, к Руси, ее достоинствам и недостаткам. Это не вопрос — это тема, над которой я вот уже двадцать лет работаю своими песнями… И вот сейчас я хочу показать вам одну песню, в которой, может быть, будет частично ответ на ваш этот довольно серьезный вопрос. Песня, которая называется „Песня о старом доме“…» Тем самым Владимир Высоцкий подчеркивает не пародийность, а серьезность песни «Старый дом» (как она стала называться позже).

В дом заходишь как

Все равно в кабак,

А народишко —

Каждый третий — враг.

Своротят скулу,

Гость непрошеный!

Образа в углу —

И те перекошены.

… … … … … … … … … … … … … …

«Кто ответит мне —

Что за дом такой,

Почему — во тьме,

Как барак чумной?

Свет лампад погас,

Воздух вылился…

Али жить у вас

Разучилися?

Двери настежь у вас, а душа взаперти.

Кто хозяином здесь? — напоил бы вином».

А в ответ мне: «Видать, был ты долго в пути —

И людей позабыл, — мы всегда так живем!

Трáву кушаем,

Век — на щавеле,

Скисли душами.

Опрыщавели,

Да еще вином

Много тешились, —

Разоряли дом,

Дрались, вешались».

«Я коней заморил, — от волков ускакал.

Укажите мне край, где светло от лампад.

Укажите мне место, какое искал, —

Где поют, а не стонут, где пол не покат».

«О таких домах

Не слыхали мы,

Долго жить впотьмах

Привыкали мы.

Испокону мы —

В зле да шепоте,

Под иконами

В черной копоти».

И из смрада, где косо висят образа,

Я башку очертя гнал, забросивши кнут,

Куда кони несли да глядели глаза,

И где люди живут, и — как люди живут…

(1974)

Нетрудно свести эту песню к пародии, к шуточному эпизоду, к песенной стилизации сказок о нечистой силе, но сам Владимир Высоцкий назвал эту песню своим ответом на вопрос о Руси, о России. Получается, что прав Станислав Куняев, когда называет его поездки по Европе и Америке этаким бегством от надоевшего дома, отдыхом от «икон в черной копоти»? Впрочем, как точно подметил биограф Высоцкого Петр Солдатенков: «Высоцкий любил абсурд, любил „сдвинутых“ героев своих песен, будь то простоватые мужики, будь то симпатичная лесная нечисть, вещи с непредсказуемым поведением или животные, похожие на людей. Ощущение чудес, творящихся в мире, сближало его в одинаковой степени и с „русским сказочником“ Шукшиным, и с Льюисом Кэрроллом. Кстати, последний — профессор математики из Оксфорда — побывал в России в 1867 году, написал „Русский дневник“, где назвал Москву „волшебным городом“…»

Позже Владимир Высоцкий примет самое активное участие в озвучивании пластинки для детей по кэрролловской «Алисе в стране чудес». И симбиоз Кэрролла и Высоцкого, по-моему, вышел чудесный… Но абсурд о России в песне о старом доме сближается как раз не с горькими, но правдивыми переживаниями Шукшина или Абрамова, Белова или Можаева, а с представлениями о России его либеральных друзей… Все смешалось в доме Высоцкого… «Может, спел про вас неумело я…» — заканчивает песню Владимир Высоцкий. Но не только про нас, и про себя в данном случае спел он очень даже неумело. Ибо сам же в другой известной песне «Нет меня — я покинул Расею…» откровенно признавался, что и из такого «барака чумного» никогда он не уедет, что привязан к нему и видимыми, и невидимыми цепями: