Одри Хепберн. Жизнь, рассказанная ею самой. Признания в любви

А замечательные мемуары Кэтлин? Словно и не было в ее жизни трудностей, вернее, они были, но лишь в виде досадных помех счастью. Одно название чего стоит: «Маленькая любовь и большая компания»! Любовь ко всем у Кэтлин не была маленькой, наоборот, была поистине всеобъемлющей. Представляете, как мне повезло иметь такую наставницу!

Разве я могла не быть благодарной за ее учебу? Можно быть леди, уметь вести себя с достоинством, можно следить за каждым словом и не давать воли собственным эмоциям в жизни, как наставляла мама. Но только в жизни, на сцене этого делать нельзя, зритель должен видеть переживания актрисы, иначе получится просто ледышка.

Думаю, в этом и заключался конфликт между мамой и Кэтлин. Нет, самого конфликта не было, но они учили меня прямо противоположному: мама – быть сдержанной, не выражать эмоций, что бы там ни чувствовала, а Кэтлин напротив – все выражать и лицом, и голосом.

Научили обе: перед камерой я кривляка, а вот вне площадки сама скрытность, но скрытность доброжелательная. Это тоже урок моих дорогих мамочек, обе они внушали, что нужно сначала думать о других, а потом о себе, относиться доброжелательно ко всем, даже к тем, кто тебе не слишком приятен. К счастью, таких людей в моей жизни (не слишком приятных) было очень мало, и надеюсь, они не почувствовали моего внутреннего напряжения в своем присутствии. Я старалась не подвести дорогих наставниц, очень старалась.

Думаю, они не могли подружиться, но не потому, что боролись за меня, а потому, что учили разному. Мама ревновала меня к Кэтлин, хотя никогда не подавала виду, баронесса ван Хеемстра умела держать себя в руках. А Кэтлин не ревновала, понимая, что мама все равно дороже, но всегда старалась помочь мне в профессии.

Как бы то ни было, «Жижи» шла успешно, Колетт писала слова благодарности мне, а я ей, спектакль шел гораздо дольше, чем предполагалось, а потому на следующее облако под названием «Римские каникулы» я шагнула только следующей весной.

И все равно «Жижи» на время убрали из репертуара только потому, что Одри Хепберн должна сниматься в «Римских каникулах».

«Римские каникулы»

«Римские каникулы» были праздником с первого дня, таковыми и остаются.

Сейчас, когда мне очень плохо после химиотерапии и приема обезболивающих, я часто вспоминаю кадры из этого счастливого фильма. Не потому, что он принес мне «Оскара», а потому, что подарил знакомство и дружбу со столькими прекрасными людьми.

По сценарию я должна играть принцессу Анну, прибывшую с официальным визитом в Рим. Несчастная принцесса настолько замучена строгими правилами, по которым обязана вести себя не только во время официальных приемов, без конца улыбаясь, выслушивая и делая дежурные комплименты, но и в свободное время, что мечтает об одном – вырваться на свободу хоть на часок. Совершенно нечаянно ей это удается, и Анна, никем не узнанная, сутки разгуливает по Риму в обществе американского журналиста в исполнении Грегори Пека! Боже мой, я должна играть в паре с… с… я даже словами не могла выразить свое восхищение красивым, мужественным Пеком!

Но теперь я уже знала, что в жизни ничего невозможного нет. Если меня, вчерашнюю танцовщицу кордебалета, фотографируют для обложек знаменитых журналов толпы журналистов, а на спектакль «Жижи» на Бродвее нет непроданных билетов, то почему бы не сыграть с Пеком? Вот наглость, правда? Но я так радовалась жизни, что съемки даже в этом звездном содружестве казались еще одной шалостью. Главное, он сам, посмотрев мои пробы, дал согласие.

Пробы были провальными, я это знала точно.

Идя на первую встречу с Уильямом Уайлером, я, к своему позору, ничего о нем не знала, не видела ни одного фильма гениального режиссера. Сказали только, что у него два собственных «Оскара», четырнадцать снимавшихся у него актеров также получили эту награду, а тридцать шесть номинировались на нее, любой мог только мечтать сняться у Уайлера хотя бы в эпизоде. Разве я могла тогда подумать, что стану пятнадцатой?

Может, я и растеряла бы свой чуть ребяческий пыл и выглядела перепуганной девчонкой, но первое, с чем я столкнулась, было предложение… сменить фамилию, потому что актриса с таким именем уже есть – Кэтрин Хепберн, замечательная, божественная Кэтрин Хепберн, тягаться с которой было просто глупо. Знаете, что ответила внезапно обласканная судьбой нахалка? Я заявила:

– Если вы хотите получить меня, то вам придется сделать это вместе с моим именем!

Наверное, в Голливуде потеряли дар речи от такой наглости, а когда пришли в себя, попросили срочно провести пробы.

Я понятия не имела, чего же от меня ждут. Отвратительно сыграла сценку из «Римских каникул», но Торольд Дикинсон, у которого я уже снималась в «Секретных людях», не стал выключать камеру, принявшись болтать о том о сем. Обмануть меня не удалось, я заметила, что камера работает, но почему-то стало очень смешно, и я не выдержала – расхохоталась. Просто корчилась от смеха, прекрасно понимая, что следующей пробы в моей судьбе может уже и не быть, но все равно было весело! Мы пошутили, вспоминая забавные случаи на съемках, которые всегда бывают, поговорили…

Мысленно махнув рукой, я вернулась к своим делам. Но эти импровизации почему-то понравились режиссеру, он не заметил плохой игры в сценке, зато увидел мою лукавую улыбку.

Во время репетиций и первых месяцев на сцене в спектакле «Жижи» я была настолько занята, что почти забыла о фильме. Сценарий все еще переписывался, в Риме шли переговоры по разным вопросам ради получения разрешений на съемки на улицах в разгар туристического сезона, и меня не трогали.

Но в феврале из Калифорнии в Нью-Йорк прилетела Эдит Хед – законодательница мод в Голливуде, чьи костюмы уже в двух фильмах были оценены на «Оскара»! Вообще, Эдит Хед получила целых восемь «Оскаров», два из них за фильмы с моим участием, и тридцать пять раз была на «Оскаров» за костюмы номинирована. Если не ошибаюсь, столько премий больше не получал никто из женщин.

И снова я тряслась от страха. Мне так много наговорили об Эдит! Она строгая, сухая, синий чулок в извечных черных очках, голос скрипучий, словно несмазанная дверь, совершенно не принимает возражений и даже не переносит их…

Ну уж нет! В костюмах играть мне, и, если художница предложит то, что категорически не подойдет, я не посмотрю, что у нее «Оскары»! Моей решимости, пока я одевалась, чтобы отправиться на встречу к Эдит, мог бы позавидовать любой идущий на приступ вражеской крепости солдат. Стараясь выглядеть строже, я выбрала темный костюм, украшенный белым воротничком и манжетами, взяла белые перчатки… На углу продавали ландыши – совсем крошечные букетики, но как цветы удачно вписались в мой образ!

Так и предстала перед законодательницей костюмного Голливуда.

Никакой вражеской крепости не обнаружилось. Не понимаю, куда временами смотрят люди, рассказывающие страшилки? Да, было все: сухая, строгая, совершенно крошечная фигура, мне чуть выше плеча, черные очки и черная челка… но стоило немного скрипучему голосу поинтересоваться: «Какой у вас объем талии, мисс Хепберн?» – и я поняла, что совершенно не страшно и вовсе не хочется воевать с этой женщиной.

Диета Готлиба и усиленные физические упражнения давно дали свой результат, пончик превратился в худышку, а потому я горделиво улыбнулась:

– Пятьдесят сантиметров.

– Пройдитесь…

Вот уж это пожалуйста!

– Прекрасно. Давайте посмотрим эскизы костюмов для принцессы Анны.

Платья для первого парадного выхода и для заключительной пресс-конференции принцессы мне понравились, но выбранные ткани…

– Мисс Эдит, но едва ли я буду чувствовать себя удобно в тяжелой тафте и всем этом…

Она рассмеялась своим чуть скрипучим смехом:

– В том и суть! Конечно, принцессе неудобно, иначе почему она сбежала? Очаровательное создание, закованное во все это: платье, регалии, правила этикета, требования протокола, когда определено даже то, что пить на ночь и в чем спать… Поневоле захочется вырваться на свободу.