Украинский философ Григорий Саввич Сковорода

25

смерть и друзья совѣтовали, чтобы онъ написалъ оправдательную рѣчь, онъ отвѣтилъ: „я нѣсколько разъ принимался ее писать, но Геній всегда млѣ въ томъ препятствовалъ. Можетъ быть угодно Богу, чтобы я умеръ нынѣ легкою смертью, пока не прійду въ многоболѣ8ненную и немощную старость" (1-е отд., стр. 28).

Жизнь Сковороды представляетъ, можно сказать, идеаль-. ное соотвѣіствіе съ требованіями его ученія безъ малѣйшихъ отступленій отъ него даже въ самыхъ незначительныхъ неважныхъ подробностяхъ. Чтобы убѣдиться въ этомъ, сдѣлаемъ систематическія сопоставленія его ученія и жизни. Общгй смысль жизни Сковороды, какъ это мы только что видѣли, вполнѣ сходится съ сущностью его учевія. Тоже самое нужно сказать относительно отдѣльныхъ сторонъ его міросозерцанія. Намъ извѣстно уже, что онъ отвелъ Библіи первое мѣсто среди источ-никовъ іюзнанія. И въ жизни онъ также не разставался съ этою книгой никогда, зналъ ее изумительно (и при томъ въ подлиннике); она была для него главнѣйшимъ основнымъ источ-никомъ, ігредметомъ постояннаго изученія и размышленія; онъ вникалъ во веѣ тонкости ея текста, толковалъ ихъ и заявлялъ, что въ самомъ простомъ на видъ ея изреченіи скрывается часто глубокій смыслъ. „Библія, говоритъ онъ, есть нашъ верховнѣй-шій другъ и ближній, гіриводя насъ къ тому, что есть единое дражайшее и любезнѣйшее. Она есть для насъ предками нашими оставленный завѣтъ, хранящій сокровище Боговидѣнія. Боговидѣніе, вѣра, страхь Божій, премудрость есть одно и тоже. Все это истинная премудрость". „Простите, други мои, говоритъ Сковорода въ своемъ трактатѣ о душевномъ мирѣ, чрезмѣрной моей склонности къ сей книгѣ (т. е. Библіи). Признаю мою горячую страсть. Правда, что изъ самыхъ младенческихъ лѣтъ тайная сила и маніе влечетъ меня къ вравоучительнымъ кни-гамъ и я ихъ паче всѣхъ люблю; они врачуютъ и веселятъ мое сердце, а Библію началъ читать около 30 лѣтъ рожденія моего, но сія прекраснѣйшая для меня книга надъ всѣми моими полюбовницами (т. е. другими любимыми книгами) верхъ одержала, утоливъ мою долговременную алчбу и жажду хлѣбомъ и

25

водою, сладшайшей меда и сота Божіей правды и истины, и чувствую особливую мою къ ней природу. Убѣгалъ, убѣгаю и убѣжалъ, за предводительствомъ Господа моего, всѣхъ жи-тейскихъ препятствій и плотскихъ вожделѣній, дабы могъ спокойно наслаждатись въ пречистыхъ объятіяхъ красяѣйшей паче всѣхъ дщерей человѣческихъ Сей Божіей дщери. Она мнѣ изъ непорочныхъ ложеснъ своихъ родила того чуднаго Адама, кой, какъ учитъ Павелъ, созданный по Бозѣ, въ правдѣ и преподобіи истины, и о коемъ Исайя говоритъ:родъ же ею кто исповѣсть? Никогда не могу надивиться пророческой премудрости. Самые праздные въ ней тонкости для меня кажутся очень важными. Такъ всегда думаетъ влюбившійся. Премногіе никакого вкуса не находятъ въ сихъ словахъ—Веніаминъ волкъ хищникъ: рано ястъ еще и на вечеръ даетъ пищу; очи твои на исполненіяхъ водъ—а мнѣ они несказанную въ сердце вливаютъ сладость и веселіе, чѣмъ чаще ихъ отрыгая жваніе жую. Чѣмъ было глу-бочае и безлюднѣе уединеніе мое, тѣмъ счастливѣе мое сожительство съ сею возлюбленною въ женахъ, и симъ Господнимъ жребіемъ я доволенъ. Родился мнѣ мужескъ полъ, совершенный и истинный человѣкъ, умираю не безчаденъ. И въ семь чело-вѣвѣ похвалюся, дерзая съ Павломъ: не всуе текохъ. Се то тотъ Господенъ человѣкъ, о коемъ писано: не отемнѣютъ очи его" (2-е отд., стр. 110—111). И действительно, занятія Библіей были для Скороводы умственной работой всей его жизни; кь ней направлялось все его философское любомудріе; она въ тоже самое время была для него и единственнымъ источникомъ по-знанія, ибо это послѣднее онъ отождествлялъ съ Богопознаніемъ. она была и цѣлью, и средствомъ познанія, она была сама истина, которую человѣкъ долженъ въ ней познавать посредствомъ разума и вѣры.

Выше мы познакомились съ ученіемъ Сковороды о счастіи а указавъ. какой жизненный путь онъ сознательно выбралъ себѣ самъ, могли убѣдиться, что и тутъ было полнѣйшее соотвѣтствіе: Сковорода основалъ свое счастіе на внутреннемъ самопознаніи, на своемъ душевномъ мирѣ; и тутъ на немъ самомъ оправдалась (по крайней мѣрѣ до нѣкоторой степени) справедливость

26

его теоріи, которая съ перваго взгляда кажется только афориз-момъ (что истинное счастіе не трудно, ибо оно нужно всякому). Говоримъ „оправдалось", потому что онъ несъ бремя жизни легко, никогда не отступая въ сторону отъ своего пути, и не только не жаловался на свою судьбу, но, наоборотъ, постоянно до глубокой старости и смерти былъ доволенъ и счастливъ, живя съ сознаніемъ, что избранный имъ путь былъ для него единственно правильный. Это былъ путь бѣдности и всяческихъ матеріальныхъ лишеній. Сковорода проповѣдывалъ необходимость освобожденія отъ тѣхъ путъ, который всецѣло захватываютъ человека и дѣлаютъ его рабомъ своимъ (богатство, почести, знатность рода), и самъ буквально все это примѣнилъ къ себѣ: его не соблазнили ни перспектива виднаго общественнаго положенія, ни даже тѣ обычныя удобства житейской обстановки, которыя могутъ быть оправданы какою угодно системою нравственности, между тѣмъ отказъ отъ нихъ очень труденъ и даетъ себя без-прерывно чувствовать. Всякій человѣкъ имѣетъ право на свой домашній уголъ, на семью, на необходимый средства для своего пропитанія. Сковорода, нисколько не возставая противъ всего этого, самъ добровольно отказался отъ нихъ, чтобы лучше сохранить необходимую свободу духа и дѣятельности. Такимъ об-разомъ, и здѣсь онъ шелъ не обычнымъ путемъ, а путемъ тяжелого, съ нашей точки зрѣнія, подвига. Отставъ отъ учительской должности въ Переяславѣ, онъ скромно, молчаливо, терпеливо, безропотно переносилъ недостатки, „имѣя тогда только двѣ худыя рубашки, одинъ камлотовый кафтанъ, одни башмаки, одни черные гарусные чулки" (1-е отд. стр. 4). Получивъ мѣсто учителя въ харьковскомъ коллегіумѣ (въ 1759 г.), Сковорода „одѣвался пристойно, но просто; пищу имѣлъ, состоящую изъ зелій, плодовъ и молочныхъ приправъ, употреблялъ оную въ вечеру по захожденіи солнца; мяса и рыбы не вкушалъ не по суевѣрію, но по внутреннему своему расположенію; для сна отдѣлялъ отъ времени своего не болѣе четырехъ часовъ въ сутки; вставалъ до зари и, когда позволяла погода, всегда хо-дилъ пѣшкомъ за городъ прогуливаться на чистый воздухъ и въ сады; всегда веселъ, бодръ, легокъ, подвиженъ воздержанъ,

27

цѣломудръ, всѣмъ доволенъ, благодушествующъ, униженъ предъ всѣми, словоохотенъ, гдѣ не принужденъ говорить, изъ всего выводящій нравоученіе, почтителенъ ко всякому состоянію людей, посѣщалъ больныхъ, утѣшалъ печальныхъ, раздѣлялъ по-слѣднее съ неимущими, выбиралъ и любилъ друзей по сердцу ихъ, имѣлъ набожность безъ суевѣрія, ученость безъ киченія, обхожденіе безъ лести" (ІЬ. стр. 10-я). Въ этихъ словахъ ученика Сковороды Ковалинскаго онъ выступаетъ передъ нами, какъ живой. Здѣсь всякая фраза, всякое слово рисуетъ намъ или образъ жизни его, или нравственную физіономію, или характера Въ своемъ образѣ жизни онъ не былъ аскетомъ; его ве-гетаріанство (употребляемъ современный терминъ) не было ни результатами суевѣрія, ни внѣшнимъ флагомъ его ученія; онь относился къ этому дѣлу просто, здраво, разумно, безъ фанатизма: „не ѣлъ рыбы и мяса по внутреннему расположенію", говоритъ Ковалинскій, и этимъ сказано все; т. е. самъ не чув-ствовалъ къ нимъ вкуса, но не считалъ ихъ вредными для всѣхъ, какъ это проповѣдуютъ современные вегетаріанцы. Еще вступая въ должность учителя харьковскаго коллегіума, онъ не захотѣлъ брать причитающегося ему жалованья, полагая, что удо-вольствіе, которое онъ находитъ быть въ семъ случаѣ полезнымъ по склонности своей, замѣняетъ ему всякую мзду; сдѣлавшись же странникомъ, онъ окончательно отказался отъ денегъ, и та-кимъ безсребренникомъ оставался до конца дней своихъ. Когда въ 1794 г. ученикъ и другъ его Ковалинскій, у котораго онъ гостилъ нѣкоторое время, нровожалъ его въ Украину и хотѣлъ дать ему на дорогу денегъ (а предстоялъ ему, 74 лѣтнему больному старцу, не малый путь изъ Орловской губерніи въ Харьковскую 1), Сковорода рѣшительно отказался. „Напутствуя его