У великих истоков

— Люди теперь есть, — говорит Гончаров, — беда только — нет оружия. В Московском Совете уже кое-что имеется, сам видел часть захваченных в арсенале винтовок. Если б раздобыть немного!

Поздней ночью я снова на Скобелевской. «Санитаркой» со мной едет подпольщица, партийный работник Татьяна Сычева. Здесь впервые знакомлюсь с Розенталем. Заведующий оружием — по-детски взлохмаченный большой мужчина. Винтовки распределяет осторожно и скупо.

Шестьдесят штук сразу — неожиданная щедрость! Бережно переносим их в машину.

А когда уже почти закончили погрузку, зовут к Аросеву.

— В Симоновке, в районе Тюфелевой рощи, появились казаки. Об этом только что сообщили железнодорожники. Спешите, надо организовать оборону.

— Нужна подмога. Мы не готовы встретить казаков.

— Поищите добровольцев по Совету. Наберите желающих.

Вместе с комендантом Совета бродим между спящими по самому верхнему этажу, тормошим тех, кто кажется покрепче, рассказываем о казаках. Красногвардейцы, едва открыв глаза, берут винтовки и направляются к выходу.

На амовских грузовиках, дежурящих в Совете, мчится в наш район подмога — сто пятьдесят человек.

Но у Тюфелевой рощи наши заставы уже заметили неприятеля. Оказалось, что это не организованные сотни, а одиночки, пытавшиеся пробраться куда-то к своим. Казаки, не ожидавшие, что наткнутся на штыки рабочих пикетов, сдавались без сопротивления.

Мы уже накопили скромный боевой опыт, однако перевес — и численный и технический — пока на стороне белых. Главные их опорные пункты — Алексеевское и Александровское военные училища; сюда стекаются гимназисты, студенты, добровольцы всех розоватых мастей и оттенков.

Порой в некоторых местах мы теснили противника, но главной задачей первых дней было отстоять боевой штаб борьбы, Московский Совет и Военно-революционный комитет.

Беляки окружили Скобелевскую площадь плотным кольцом и постепенно сжимают его вокруг бывшего генерал-губернаторского дома. Мы же всеми силами стараемся удержать Московский Совет. Это имело значение больше психологическое, чем стратегическое. То, что держится Совет, к которому тянется вся пролетарская Москва, вселяло уверенность в победе.

Готовились районы. Наиболее сильный, Замоскворецкий, отрезан от центра. Юнкера заняли все мосты через Москву-реку, и бросить в центр подкрепление невозможно. А силы уже имеются. К большевикам организованно примкнул весь 55-й полк, с нами и батальоны 193-го полка.

Я часто пробираюсь в Замоскворечье, каждый раз новой дорогой. У замоскворечан самые фантастические планы форсирования реки на паромах, вплавь, а не то даже вброд.

Дни стоят тяжелые. Поддерживаем связь с районами, ведем разведку, все время в беспрерывном движении.

Разведываем Бутырский район. «Санитарка» мчится по каким-то переулкам и неожиданно выскакивает к большому дому Курникова, где помещалась команда выздоравливающих.

Невольно впиваюсь глазами в дом на противоположной стороне улицы. Там моя бывшая квартира. Пятый этаж темен, только в угловой комнате чуть колышется свет, вероятно горит свеча.

Там живет семья мужа, в которую меня временно забрасывала жизнь. Семья, оказавшаяся в стороне от народа.

Эх, пальнуть бы по вас разочек, «честные» соглашатели, — мелькает шальная мысль.

А машина уже мчится вверх по Новослободской.

Заезжаем в ярко освещенный Народный дом.

Снова у Аросева.

— Спасибо симоновцам, что связали нас с Замоскворечьем!..

Речь шла о разведке, проведенной Аней Васильевой, которую рабочие «Динамо» звали просто Нюрой. И не удивительно, что так звали: она пришла на завод девчонкой и почти сразу вошла в большевистский кружок.

Аня не оратор, не организатор, она просто одна из лучших наших женщин. Веселая, спокойная, она безотказно выполняла самые опасные поручения. А когда появились фронты, Аня поехала со мной на Украину. В Курске наша группа ожидала конца переговоров с немцами; Аня не выдержала пассивности и перешла фронт разведчицей. В Никитовке ее схватили петлюровцы, но Аня выдержала пытки и ни в чем не созналась. Потом дралась в коннице Буденного, прошла с 5-й армией до Верхнеудинска, а в мирные дни вновь вернулась к станку, на «Динамо».

Партия послала ее в ЦКК. Васильева заперла свой рабочий ящик, а ключ положила в карман. Через четыре года снова стала на свое старое место. И опыт свой принесла на «Динамо».

Поездка Ани Васильевой в Замоскворечье, о которой вспомнил Аросев, действительно была смелой затеей, рассчитанной больше на счастливый случай, чем на здравый смысл. Ближнюю к центру города сторону Крымского моста занимали юнкера, дальнюю — наши.

Юнкера задержали разведчицу.

— Нас вызвали, господа! Говорят, на мосту раненые…

— Что ж, поезжайте, а мы устроим защитную завесу из огня.

И действительно, устроили «защитную» завесу. Верхушку санитарной машины срезало как острием бритвы. Был ранен шофер. Но распоряжение Военно-революционного комитета передано по назначению, а заодно разведано расположение пулеметов противника, определена его численность.

Васильева возвращалась по уже очищенному мосту. Юнкеров удалось отбросить…

— Так вот, — продолжал Аросев, — с замоскворечанами вы нас связали. Это хорошо. Но только что получено донесение, что в вашем районе, на окружной ветке у Калитников, появилась артиллерия белых. Есть сведения, что она не имеет прикрытия. Если десяток смельчаков бросится в атаку, прислуга орудий разбежится. Вы захватите богатую добычу.

Артиллерия! Я видела в ней что-то большое, всемогущее, слышала кругом разговоры о захвате лефортовских орудий, об установке их на Воробьевых горах.

И вдруг — артиллерия в нашем районе, и без прикрытия! Прикрытие мне представлялось в виде большого навеса из бревен, какие делают над штольнями и шурфами в шахтах.

И про себя решаю: «Покуда они успеют построить прикрытие, мы опрокинем их атакой».

Во главе экспедиции — Иван Васильевич Горшков, горячая, буйная голова. Он безрассуден, мало считается с обстоятельствами. Накануне восстания Горшков разбился, объезжая лошадь, и все же, больной, пришел в ревком, отдал себя и милицейский комиссариат в распоряжение Военно-революционного комитета, вошел в состав руководящего ядра и не покидал Совета до взятия Кремля. Это он с горсточкой храбрых первым ворвался под пулеметным дождем на Ильинку; это он с маленьким отрядом пробился на Николаевский вокзал за винтовками и под огнем юнкеров доставил в район оружие; это он брал Крутицкие казармы и первым бросился на казаков.

Горшков отобрал лучших, испытанных милиционеров. В поселке на моей квартире собрались и наши красногвардейцы во главе с Грицевичем и Козловским.

— Сначала нужна разведка, — авторитетно заявляет Горшков. — Конечно, пешая. Женщине в вашем положении сейчас идти незачем, — обращается он ко мне. — Полежите, отдохните, а когда получим донесение, в наступление пойдем вместе.

В наступление нам идти не пришлось: в нашем районе никакой артиллерии не оказалось. Позднее стало известно, что ее все-таки обнаружили, только на окружной ветке, в Сокольниках, примерно в двадцати километрах от нас. Сагитированные рабочими, солдаты бросили орудия и разбежались.

После суточного перемирия белые подтянули силы к центру. Днем был налет броневичков на Скобелевскую. Они прорвались по переулку мимо растерявшихся патрулей, но, встретив сопротивление, отошли. По-видимому, противник прощупывал наши силы. Главный удар готовился к ночи.

К Совету спешно подходят отряды самокатчиков. На площади устанавливают артиллерию.

Районы, извещенные об опасности, послали в центр свои лучшие отряды.

Готовимся.

Город окутан моросящим дождем. Тьма кажется подвижной и тягучей.

Наша машина ныряет из переулка прямо на площадь.

— Пропуск! Откуда взялись? — окликает нас часовой. — А, симоновцы, — приглядевшись, облегченно произносит он.