Риск, борьба, любовь

Залпом произнеся все это, я вдруг совершенно выдохся. Внезапно устыдившись своей мальчишеской горячности, я осторожно посмотрел на слушателей. Но, к моей радости, все трое стояли словно завороженные.

Наконец Макс Антонович нарушил молчание:

— Видишь, Коля, какая теперь молодежь! Еще птица в небе, а они уже собираются из моря китов вытащить.

— Да, парень, ты далеко пойдешь, — отозвался и Николай Сергеевич.

А Борисов, разрядив обстановку, поцеловал меня и неожиданно неуклюже пошутил:

— Если тюрьма не остановит…

— А что, — пропустив мимо ушей выпад Борисова, продолжал Николай Сергеевич, — вас ведь целая цирковая династия. Вы с братьями, кстати, какое поколение представляете?

— Четвертое, а что? Главное же не в этом, а в том, что каждый из нас знает, чего хочет. И в этом наша сила.

— Да это я так, к слову спросил. Уж больно вас, Запашных, много в цирке… Значит, ты хочешь создать аттракцион с классическим набором семейства кошачьих?

— Ну да, — откликнулся я, — больше всего люблю черных пантер и лошадей. Они напоминают мне обнаженных красавиц.

Все трое рассмеялись.

— А ты, оказывается, бабник! — поддел Плахотников.

— Да не то чтобы, — начал я оправдываться, — но вообще-то ничего прекрасней я в природе не знаю.

— Ну тогда, — отозвался Николай Сергеевич, — я покажу тебе нечто похожее на обнаженных женщин.

— Только не дай Бог жениться на такой, — и Борисов грустно вздохнул, вспомнив, должно быть, о своей неудавшейся семейной жизни.

— На такой, как мои, не женишься! — заверил нас зоотехник и раскатисто рассмеялся.

Мы подошли к двум длинным деревянным клеткам, поставленным одна на другую.

— Смотри, что у меня есть! — торжественно простер руку Николай Сергеевич.

Я пригнулся, чтобы рассмотреть обитателя полутемной клетки. И немедленно на решетку кинулся черный комок с горящими зелеными глазами. Молниеносно махнув лапой, зверь едва не задел мне лицо. Но Николай Сергеевич был настороже: энергично вскрикнув, он оттолкнул меня пудовым животом, отчего я мячиком полетел на пол.

— Осторожно, парень! Так и без глаз недолго остаться!

— Это же пантера! — восхищенно заорал я.

— Ну да, пантера, можно назвать и леопардом. Это одно и то же. А в нижней клетке — оцелот. И твое счастье, что он не поддержал соседа, а то пришлось бы тебе еще и подпрыгнуть. Кстати, оба уже прошли карантин, и, между нами, держу я их на базе только ради тебя. Ну а теперь давай свои бумаги и — в «Будапешт»!

Во вторник я уехал в Днепропетровск смотреть прибывших из-за границы слонов.

Сопровождавший их в дороге индус с первого взгляда производил впечатление типичного алкоголика. Был он чрезвычайно худ и сутул, тощие его руки непрерывно тряслись, а выпученные глаза наводили на мысль о базедовой болезни. Зато слонов он знал отлично, как и они его.

Прибыв в Днепропетровск, индус не стал связываться с цирком, требуя перекрыть перекрестки и выслать автомашины сопровождения, а просто рано утром привел слонов в цирк и, не зная, где их разместить, приказал стоять возле себя. Затем разыскал где-то три тюка сена, которое слоны и доставили к месту своей временной стоянки. Раздав своим подопечным сено и выпив очередную порцию какого-то сногсшибательного напитка, индус свалился у ног обступивших его слонов и с присвистом захрапел.

Придя в цирк, члены комиссии и артисты действующей программы молча наслаждались удивительной картиной. Слоны стояли возле своего вожатого, ничем, против обыкновения, не прикованные. Они осторожно подбирали сено вокруг храпевшего человека и явно старались не потревожить его сон. Один из слонов, взяв в хобот клочок сухой травы, отгонял от лица спящего назойливых мух. Другой время от времени подпихивал небольшие пучки сена под своего повелителя, одновременно укрывая его тем же сеном, которое то и дело сползало с разметавшегося в беспамятстве индуса. Любоваться этой идиллической сценкой нам пришлось довольно долго, так как слоны бдительно охраняли своего господина и пресекали любую попытку приблизиться к нему.

Прошло немало времени, прежде чем слоновожатый проснулся и сообразил, что его пробуждения ждут. Тут возникло новое препятствие: индус совершенно не знал немецкого, на котором говорили многие из нас. Людей же, владевших английским, в тот момент в цирке не было, и прибыть они могли лишь через несколько часов. Наконец с помощью многочисленных жестов мы общими усилиями сумели втолковать индусу, куда нужно перевести слонов, а куда — убрать грязь. Слоновожатый жестом и короткой фразой приказал своим подопечным приступить к работе. Мотнув ушами, все пятеро развернулись и, загребая хоботами собственные нечистоты, аккуратной кучей сложили их на фанеру.

Кто-то из присутствовавших пожалел, что этого милого спектакля не видит Владимир Дуров, главный среди нас специалист по слонам. Как оказалось, все это время Дуров спокойно сидел в полутемном зрительном зале.

Покончив с работой, слоны издали глухое клокотание, означающее, что задание выполнено, и, унеся фанеру, последовали за индусом в строгом порядке, причем каждый держал за хвост идущего впереди. Возглавлял шествие самец чуть ли не пятиметровой высоты. Судя по чрезвычайно длинным бивням, ему было уже около тридцати лет.

— Ну, — облегченно вздохнул директор Днепропетровского цирка, — можно начинать просмотр.

Предвкушая нечто необычное, мы устремились в зрительный зал.

— Пусть слоновожатый покажет, что умеют делать его няньки, — сказал председатель комиссии Георгий Агаджанов.

Все дружно рассмеялись: действительно, слоны вели себя именно как няньки. Нашим дрессировщикам оставалось лишь поражаться. Это были изумительно воспитанные и высоко дисциплинированные домашние животные. Индус протянул им куклу, изображавшую ребенка, и вся пятерка принялась баюкать ее, мыть, менять пеленки и проделывать разные другие процедуры…

Пока шло обсуждение получасовой работы со слонами и вся комиссия выражала восхищение чудесами иноземной дрессуры, индус успел клюкнуть новую порцию спиртного и к началу второй части просмотра держался на ногах с известным трудом. Тем не менее просмотр продолжался, и Агаджанов попросил вожатого продемонстрировать, что еще умеют делать слоны. Тот, с трудом ворочая языком, заверил собравшихся, что его слоны умеют все. Подоспевший к тому времени переводчик коротко разъяснил нам: «О'кей!»

Пошатываясь, слоновожатый достал из своих подозрительно пахнущих шаровар какую-то дудку, сел на барьер и заиграл протяжную мелодию.

— Со своим оркестром прибыли! — засмеялся Агаджанов.

И вся комиссия дружно зааплодировала.

Открыли занавес, слоны вышли на арену. Первым шел самец, за ним строго по росту четыре самки. На ходу они то и дело приставляли ногу, старательно шаркая по опилкам, — получался танец. Борясь со сном, индус то и дело менял мелодию, а слоны, подчиняясь голосу дудки, переходили с аллюра на аллюр, образовывали живые пирамиды, ложились на бок, садились, отрывая передние ноги от земли, в одиночку и парами кружились в вальсе…

Члены комиссии были в восторге. У всех возникло впечатление, что этим животным вообще не нужен никакой дрессировщик — была бы музыка.

Увы, исчерпать запасы своего обширного репертуара индусу не удалось: выронив свистульку на очередной заунывной ноте, он крепко уснул.

Как только стихла мелодия, слоны остановились. Самец протрубил короткий раскатистый сигнал. Одна из слоних подошла к барьеру. Обвив хоботом, подняла обмякшего слоновожатого, вынесла его на середину манежа и осторожно опустила на ковер. Остальные четверо обступили своего любимца с явной целью не подпускать к нему никого.

— Ну и что нам делать дальше? — спросил Владимир Григорьевич Дуров, брезгливо поглядывая на темное пятно, расплывшееся на месте, где только что лежал индус.

— Пойти и пообедать, пока этот мистер проспится, — беспечно предложил кто-то из членов комиссии.

— Нет, оставлять здесь слонов нельзя. Надо увести их в слоновник, — возразил директор цирка.