Карузо

Вопреки распространенному позднее мнению семья Карузо не была очень бедной. Денег, конечно, не хватало на покупку изысканной одежды и на какие-то особые развлечения. Но Марчеллино зарабатывал достаточно, чтобы обеспечить родных всем необходимым. Единственное, бюджет сильно страдал оттого, что глава семьи очень любил выпить. Болезни жены и дочки, смерть четверых детей не способствовали благостному расположению его духа. Почти каждый вечер он приходил домой нетрезвым, а иногда и сильно пьяным. Рассказывают, как однажды он возвращался домой из деревни с большим бочонком вина, полученным за какую-то работу. При подходе к Неаполю стражники потребовали заплатить пошлину, подумав, что он несет вино на продажу. Марчеллино был так возмущен этим, что выпил все содержимое увесистого бочонка, после чего мрачно спросил постового:

— Ну что, теперь можно не платить? — и продолжил путь.

Во всем остальном Марчеллино был обычным человеком с нехитрыми взглядами на жизнь. Предельно просто виделось ему и будущее детей: они пойдут по его пути и станут сперва рабочими-механиками, потом, если повезет, инженерами.

Но у Эррико на этот счет было другое мнение. Нет, он не хотел стать оперным певцом и даже не знал, наверное, в то время такого слова «опера». Как и многих неаполитанских ребят, его манила романтика дальних странствий.

Он мечтал стать моряком. С утра до вечера мальчик бродил с друзьями в районе порта, по многу часов плавал в Неаполитанском заливе. Последнее обстоятельство впоследствии благотворно сказалось на его голосе: благодаря плаванию Карузо получил могучую грудную клетку и огромного объема легкие, что обеспечило ему большое дыхание и силу звука.

В это же время Эррико начал петь. Это не удивительно — ведь вся жизнь Неаполя пропитана стихией музыки. Песни звучали повсюду, и мальчик легко и точно воспроизводил их звонким голоском, часто даже не понимая смысла исполняемого. Пение было для него естественным состоянием, и он получал от этого огромное удовольствие.

Как вскоре выяснилось, от пения Эррико получал удовольствие не только он сам. К голосу мальчика внимательно прислушивался органист находившейся по соседству с домом Карузо церкви. В конце концов старый музыкант послал за ним и предложил петь в церковном хоре. Разумеется, Эррико с радостью согласился, тем более что за пение он получал десять чентисими — первые деньги, которые Карузо заработал своим юношеским альтом (любопытный факт: из мальчиков, поющих сопрано, чаще вырастают басы и баритоны, тогда как альты позднее, как правило, оказываются тенорами). Но для профессиональной работы в хоре мало было одного голоса — тут требовались определенные знания, а Эррико их пока не имел.

В то время детям из небогатых неаполитанских семей редко выпадала возможность получить даже начальное образование. Большую часть времени они слонялись по улицам, попрошайничали, иногда подворовывали. Повзрослев, мальчики нередко пополняли ряды мафии, девочки же часто оказывались на панели. По счастью, родители Карузо смогли вовремя направить неуемную энергию Эррико в «нужное» русло.

— Мне было десять лет, когда родители задумались о моем образовании, — рассказывал впоследствии певец. — Конечно, к тому времени я уже кое-что знал: мама обучила меня основам грамоты, и я сам мог читать сказки — большую книжку с яркими картинками, которую мне подарили надень рождения.

Но чтение не увлекало Карузо — ни в детстве, ни позже. В Америке он собрал роскошную библиотеку, но, по воспоминаниям жены, читал исключительно газеты. «Книжная лихорадка», настигшая, например, в юные годы Титта Руффо, обошла его стороной.

Как-то вечером Эррико раньше времени отправили спать. Мальчик долго не мог заснуть и услышал, как родители обсуждают его будущее.

— Отец склонялся к тому, чтобы отдать меня учеником к знакомому инженеру, а мать говорила, что я еще совсем ребенок и должен сперва получить образование.

Разговор закончился тем, что Эррико, к великой радости матери, отправили учиться ^[43].

В школе падре Джузеппе Бронцетти, куда попал Эррико, начальное образование совмещалось с хоровым пением. Ученики изучали основы музыкальной грамоты, пели в ораториях. Школьный хор часто приглашали для участия в религиозных службах, выступлениях на свадьбах, городских праздниках. Жесткие правила поведения в школе были в тягость чересчур темпераментному мальчику, и у него часто возникали конфликты с учителями, несмотря на то, что те всегда отмечали его успехи в занятиях пением.

— Я был очень шумным и совершенно неуемным ребенком, — вспоминал Карузо. — Я постоянно пел пронзительным голосом! Помню, по утрам отец колотил в дверь ванной комнаты и требовал, чтобы я перестал орать. Однако ничто не могло меня остановить. Я продолжал учиться пению… ^[44]

Финансовое положение в семье было далеко не лучшим. Приходилось экономить на всем. Карузо рассказывал позднее: чтобы не изнашивать единственную пару ботинок, он почти все время ходил босиком. В церковь, разумеется, нужно было ходить в обуви.

Со временем с юношей стали заниматься и профессиональные музыканты. Под руководством пианиста Ширарди и маэстро Де Лючио он выучил несколько оперных арий, а в тринадцать лет в школе падре Бронцетти даже участвовал в постановке небольшой комической оперы, написанной его педагогами Алессандро Фазанаро и профессором Альфредо Кампанелли. Оперка называлась «Разбойники в саду падре Раффаэле». Эррико исполнял комическую роль Дона Томмазо, швейцара. Главу бандитов играл приятель Карузо — Джузеппе Виллани. Вспоминая эту постановку тридцать три года спустя, Карузо с улыбкой рассказывал, что Виллани был выбран на роль из-за очень серьезного лица и сдержанных манер, в то время как его самого, балагура, почему-то сочли пригодным для роли робкого швейцара. Виллани впоследствии стал одним из знаменитейших итальянских комиков, в то время как Карузо получил наибольшее признание в трагических ролях. Карузо дорожил воспоминаниями о своем первом появлении на сцене, пусть даже и любительской, и до самой смерти хранил в личном архиве клавир этой оперки.

Для того чтобы усовершенствовать вокальные навыки, получаемые в школе падре Бронцетти, родители по вечерам отправляли Карузо заниматься с Амелией Тибальди Ниолой, образованной женщиной и прекрасным музыкантом. Она была сестрой доктора Раффаэле Ниолы, который присутствовал при рождении почти всех детей Анны Карузо.

Синьорина Ниола учила мальчика сольфеджио, игре на фортепьяно и правильному итальянскому произношению. Родители Карузо не могли оплачивать труд доктора и его сестры деньгами и рассчитывались с учительницей продуктами: сыром «Моццарелла», фруктами и маслинами, которые им присылали родственники. Синьорина Ниола терпеть не могла неаполитанский диалект и пыталась привить Эррико чистый итальянский язык. Именно это ее намерение и привело в конце концов к конфликту, о котором певец помнил до конца жизни. Однажды вечером мальчик пришел на урок уставшим и, зазевавшись, ответил на вопрос учительницы на неаполитанском диалекте.

— С громкими воплями она с размаху ударила меня по лицу, причем удар был настолько сильным, что у меня заныли уши. Но негодование, которое я испытал, было намного сильнее боли. Никогда не забуду, как я застыл, держась за щеку, совершенно потрясенный. Тем не менее мы продолжили урок, после чего я в отвратительном настроении поплелся домой… ^[45]

Мальчик так обиделся, что решил больше никогда не возвращаться к синьорине Ниоле. Он спрятал учебники и вечерами тайком от родителей уходил играть с друзьями до тех пор, пока не истекало время, отведенное на занятия.

Спустя две недели Марчеллино случайно столкнулся с доктором Ниолой, который не замедлил поинтересоваться, почему Эррико перестал ходить на уроки к его сестре.