Прощай ХХ век (Память сердца)

Скорей, скорей на квартиру, снятую родителями, бросить вещи и на пляж. Что это было за лето! Столько свободы, радости, столько удовольствий! Впоследствии мы будем ездить в Геническ шесть лет подряд, пока не вырастем, но этот первый раз я буду вспоминать с любовью и благодарностью всегда. Сейчас трудно представить, чтобы в приморском городишке был пустой пляж с чистейшим, мелким, промытым морем и прокаленным солнцем белым песком, пересыпанным маленькими острыми завитушками ракушек. А тогда, мы зарывались в этот песок, сыпали его друг на друга горстями, из мокрого песка строили целые города, собирали ракушки, и нанизывали их на длинные нитки. Ракушечные бусы украшали наши загорелые животы все лето. Посреди пустого пляжа папа вбивал в песок четыре колышка и привязывал к ним простыню, создавая навес, под которым и восседал как падишах, с наклеенным кусочком газеты на носу. Этот навес до обеда становился центром мироздания, с вращающейся вокруг него жизнью. Сюда мы несли морскую буро-зеленую, жесткую траву, выброшенную на берег волной, самые красивые ракушки: завитушки и плоские, похожие на маленькие бело-розовые блюдца, большие черные плоские ракушки-мидии с перламутровой мягкой внутренней стороной, морских коньков, мелких крабов, креветок, рыбешек — все то удивительное и новое, что можно было выловить на мелководье. Чтобы дойти до глубокого места, нужно брести по колено в воде чуть ли не полкилометра, но как это весело! Дно песчаное. Белый мелкий песок утрамбован волнами и, под стать волнам, изогнут правильными рельефами. Вода прозрачна совершенно, в ней отражается солнце, и его блики разбегаются в стороны, в них блестят перламутровые песчинки, поднятые со дна при движении. По самому дну хаотично снуют головастые мальки бычков, тенью ускользает от моей руки, в сторону кустика морской травы, прозрачная креветка, стоя плывет маленький, плоский и жесткий морской конек. Вот, кто-то больно укусил меня — это морская блоха, многоногий, жесткий плоский червяк с мощными челюстями — неприятный сосед. Но здесь морских блох меньше, чем в теплом, неподвижном рассоле Сиваша, отделенного от моря песчаной косой. Подальше от берега все больше встречается подводных песчаных островков, густо поросших невысокой темной морской травой, служащих пристанищем креветок и мелкой рыбы. Под ногами колючая смесь ракушек, травы и живности. Стараемся на нее не наступать. Воды здесь уже по пояс и, чтобы разглядеть, что там внизу, набрав в грудь как можно больше воздуха, ныряем с Сашей под воду. Вода гулко заливает уши, лезет в нос, но зато перед нами открывается неизвестный подводный мир. Все дни мы проводим в воде — с разбегу влетаем в море, и несемся, поднимая веера сверкающих брызг, добравшись до глубины, ныряем и плаваем до изнеможения. На берег выбираемся дрожащие, с синими губами и гусиной кожей, немного погреться и промыть пресной водой красные от соли глаза. А море притягивает нас к себе так, что, даже отдыхая и греясь, мы сидим на песке у самой воды, и она, набегая тихой волной, по кошачьи лижет нам ноги.

Однако начало нашего общения с югом не безоблачно. В самый первый день мы дружно всей семьей обгораем на солнце. Приходится, густо намазав сметаной плечи, спины и носы, сидеть дома, или во дворе в тени шелковичных деревьев и увитого виноградом прохода от дома до летней кухни, в которой сезонно живут наши хозяева, на годы ставшие нам добрыми друзьями и близкими людьми. Мне нравится в них все: южная ласковая фамильярность, искренняя веселость и открытость, способность сразу полюбить чужих людей и воспринять их, как своих, округлость телесных форм и музыкальных украинских звуков и слов, завораживающих сходством с русским языком и забавляющих неожиданными различиями. Хозяйку зовут Варварой Степановной, но у нас она сразу становится тетей Варей, вездесущей правительницей маленького своего мирка, включающего мужа, дядю Степу, старшего сына и дочь-старшеклассницу, по имени Валентина. Старший сын Саша уже женат и отделился, собирается строить свой дом. Он весь как сжатая пружина, столько в нем молодой силы и настоящей мужской привлекательности, несмотря на средний рост, худобу и черный, крестьянский загар. Он работает инкассатором и большую часть дня разъезжает по окрестным селам в ГАЗике с откинутым верхом. Жена у него молодая, полная и милая. Их связывают пока непонятные мне отношения. На людях они все время рядом, касаются друг друга, смеются, заглядывают друг другу в глаза. Они приходят на пляж вечером и купаются вместе. Весь день с нами проводит их маленький загорелый сын Сашка, бегающий в одних трусах, веселый и деловой. Отдельно о Валентине, Вале. Нам, детям, она кажется высокой, взрослой и прекрасной, хотя в отличие от брата ее нельзя назвать красавицей. Но эта худая, нескладная девушка, с карими глазами навыкат под густыми черными бровями, обладает удивительным чувством юмора. Она смеется и поет, переделывая на свой лад польские и румынские песни, звучащие по радио и на танцах, где она пропадает все вечера. Она дразнит нас, но так смешно и беззлобно, что хочется, чтобы она постоянно была рядом. Я ее обожаю.

Дом, в котором мы живем, сделан из саманного кирпича. Тот, кто никогда не жил на Украине в маленьком городке, или в деревне, едва ли знает, что это такое. А технология проста! Выбирается свободное местечко во дворе, и строители месят голыми ногами глину с кизяками — сухими коровьими лепешками — и резаной соломой. Из этой смеси специальным ящиком без дна, но с ручками по бокам формуются довольно большие кирпичи и выкладываются в ряд для просушки на солнце. Обсохшие сверху кирпичи складывают пирамидой и долго еще держат на солнце, медленно прокаливая их для большей прочности. В результате получаются серые, не очень ровные сверху, строительные материалы. Зато затрат почти никаких. Глина — под ногами, кизяки и солома — свои или из ближайшей деревни. Из этого кирпича складывается низкий длинный одноэтажный дом, обмазывается сверху той же смесью, высушивается и белится известкой. Полы глинобитные, сделаны из утрамбованной глины. Самое дорогое в таком доме — это деревянные детали, окна, двери, стропила и, если есть, полы, поскольку лесов поблизости нет, и все деревянное везут издалека. Крыша в нашем доме покрыта рубероидом, она особенно важна, от ее крепости и влагонепроницаемости зависит долголетие самого дома. Для меня до сих пор остается загадкой, как эти домики, притулившиеся на спуске, не размывает и не смывает вниз в период обильных осенних дождей. Да и летом, когда идет грозовой дождь, вода льется по улице и во дворе потоками, мгновенно превращая глину в непролазную грязь, комьями налипающую на обувь.

Ниже, за забором стоит красавец-дом, сделанный из ракушечника. Ракушечник — материал номер два применительно к строительству местного жилья. Это более дорогой, привозной материал — пиленный блоками камень, имеющий морское происхождение. Ракушки и песок, спрессованные когда-то морем, обнажаются по мере отступления воды, высыхают и твердеют под тяжестью верхних слоев песка и земли, превращаясь постепенно в пористый, легкий камень, добываемый в Крыму и повсеместно используемый на юге для строительства. Дома из ракушечника ровные, прямые и обладают приятным для глаз бело-розовым цветом. Владельцы саманных хат посматривают на них с завистью.

Во дворе нашего дома, возле старого низенького забора в сухой серой земле виднеются кустики картошки и помидоров, густо заросшие пасленом — сорняком с черными, маслянистыми ягодами. Там же растет несколько яблонь, шелковиц и абрикосов. Здесь есть и клумба с розовыми, белыми и лиловыми мальвами, оранжевыми, отороченными черной каемкой бархатцами, или по-украински «чернобривцами», разноцветными петуниями и белым душистым табаком. Они радуют глаз пышностью и естественной красотой растений, цветущих в своей натуральной среде. Вечером, после полива, их пряный аромат сливается с запахами цветов всего городка. Этот общий пьянящий дух проникает повсюду и зовет идти к морю, смотреть, как огромное солнце висит в бледнеющем розовом небе и сначала медленно, а потом как-то неожиданно быстро скрывается за темным горизонтом; как небо вдруг становится совершенно черным, и загораются неисчислимые, большие и малые яркие звезды. Эти небеса, так не похожи на наше высокое северное небо, они обнимают меня, осыпая мерцающими драгоценностями звезд. Я часами смотрю на звезды, сидя на горке, над спуском к морю, испытывая одновременно и свою ничтожность перед этой неописуемой необъятностью и глубиной, и необыкновенную причастность к великому безмолвию, равнодушно взирающему на меня с высоты.