Гражданская война в России: Записки белого партизана

Но, несмотря на это и без предъявления какого-либо обвинения, на следующее утро в гостинице «Цум голден фиш» Шкуро был разбужен и поднят с кровати английскими военными полицейскими, арестован и увезен ими. Никто не знал куда…

Угон лошадей, разграбление полевого оркестра и арест Шкуро явились серьезным «ударом ниже пояса по надеждам казаков. Они стояли по всему лагерю в растерянности и взволнованно обсуждали происходящее…» (Kern Е. General von Pannwitz und seine Kozaken. — Neckargemund, 1963. - S. 178–179).

При аресте Шкуро англичанами 25 (по другим сведениям, 26-го) мая, по свидетельству С. Стеенберга, «генерал Шкуро сорвал с себя британский орден и бросил его под ноги английскому офицеру. Он требовал оружия, не желая отдаться живым в советские руки» (Стеенберг С. Указ. соч. — С. 239).

Накануне ареста, по свидетельству Л. Задохлина, Шкуро «вел себя очень достойно и выдержанно, но его никуда не допускали…» (Науменко В. Г. Великое предательство. — СПб., 2003. — С. 360).

Переводчица лагеря Пеггетц О. Д. Ротова вспоминала об этом следующее:

Один из офицеров штаба 15-го казачьего кавалерийского корпуса вспоминал, что при сдаче оружия казачьими офицерами англичанам ему пришла на память фраза Шкуро, сказанная «им не так давно нашим казакам: „Ребята! Винтовки из рук не выпускайте!.. А то… вырежут“» (Науменко В. Г. Указ. соч. — Т. 2. — Нью-Йорк, 1970. — С. 177).

28 мая Шкуро перевезли в лагерь в г. Шпиталь, и, по словам одного кубанского офицера, «когда днем… колонна грузовиков входила в лагерь Шпиталь, то у ворот он видел в руках одного английского солдата хороший кинжал и шашку. Он предполагает, что это было оружие Шкуро.

По его данным, когда 29 мая офицеров вывозили из Шпиталя, то Шкуро еще оставался там. Он помещался не в бараке, а в каменном здании» (Науменко В. Г. Указ. соч. — Т. 1. — С. 169). Британский историк граф Н. Д. Толстой также указывает, что «нет нигде следов знаменитой шашки генерала А. Г. Шкуро /…/. Шашка очень дорогая, украшенная брильянтами. Думаю, что она просто украдена английским генералом и до сих пор находится у него дома» (Станица (Москва). — 1993. — Февраль. — № 1 (8)).

В Шпитале доктор-англичанин обратился к оказавшемуся в лагере профессору Ф. В. Вербицкому с просьбой пройти в одно из зданий лагеря осмотреть больного генерала, у которого был сердечный припадок. Как вспоминал позднее Вербицкий, «в большой комнате, где находилась группа казачьих офицеров из 15–20 человек, навстречу мне отделился мой старый знакомый по Белграду — генерал Шкуро. Он был в расстегнутом мундире немецкого генерала; бросалась в глаза небрежность в костюме и прическе.

Быстрыми шагами он направился ко мне и, посмотрев в сторону английского солдата, шепотом задал мне короткий вопрос: „Кто прибыл и куда везут?“ В его выразительных, с мужицкой хитрецой глазах,* я прочел тревогу и растерянность. /…/

Ясно понимая, что дело не в сердечном припадке, я все же попросил его расстегнуть рубаху и приложил к груди ухо. В такой позе мы продолжали наш разговор.

Когда я сказал, что везут всех офицеров Казачьего стана с П. Н. Красновым во главе, он побледнел и безнадежно махнул рукой» (Науменко В. Г. Указ. соч. — Т. 2. — С. 67–68).

Имеются интересные свидетельства по поводу формы, в которую был одет Шкуро в Шпитале. Так, профессор Ф. В. Вербицкий писал о том, что «категорически могу утверждать, что Шкуро в тот момент был в немецкой военной форме; так как он был в довольно растрепанном виде, с расстегнутым сверху донизу мундиром, и так как я ни в то время, ни сейчас не умею разбираться в отличиях формы разных чинов, то не считаю себя вправе утверждать, что эта форма была генеральская. Какие были погоны — не помню. Так как до этого я видел его в немецкой генеральской форме (и в Лиенце, куда он приезжал незадолго), то и остается до сих пор твердая уверенность, что он и в этот момент был в немецкой генеральской форме» (Науменко В. Г. Указ. соч. — Т. 2. — С. 67).

В свою очередь, О. Д. Ротова утверждает, что она перед «лиенцкой трагедией встречалась дважды с покойным генералом Шкуро. Первый раз в Котчаке до прихода англичан.

Тогда он был в черной черкеске. Последний раз я встретилась с ним в Пеггетце, куда он приехал накануне своего ареста, и тогда он был в черной черкеске. Не думаю, чтобы он, вернувшись в отель в Лиенце, переоделся в немецкую форму» (Науменко В. Г. Указ. соч. — Т. 1. — С. 191).

29 мая Шкуро вместе с другими генералами в автобусе вывезли из Шпиталя в Юденбург, куда их и доставили после обеда.

По свидетельству М. И. Коцовского, офицера Казачьего стана, в Юденбурге между советским офицером и Шкуро произошел неприятный разговор. Последний «повышенным голосом сказал:

— Для того, чтобы разговаривать с генералом, надо стать „смирно“ и взять „под козырек“.

И, обращаясь к тут же стоявшему советскому генералу, потребовал убрать дерзкого советского офицера. Генерал приказал офицеру уйти» (Науменко В. Г. Указ. соч. — Т. 2. — С. 301).

Во второй половине дня 29 мая П. Н. Краснов и Шкуро были вызваны на допрос офицерами НКВД. «По возвращении они рассказали, что вызывал их командующий группою войск на Украине и расспрашивал о событиях Гражданской войны 1918–1920 гг.».

По свидетельству П. Н. Краснова, в ночь с 29 на 30 мая «генерал Шкуро почти безостановочно „весело“ беседовал с советскими офицерами и солдатами, заходившими к нам в комнату. Они с интересом слушали его рассказы о Гражданской войне 1918–1920 гг. Старые советские офицеры пробовали ему возражать, но Шкуро на это им сказал:

— Лупил я вас так, что пух и перья с вас летели!

Это вызвало взрыв смеха у солдат и смущенные улыбки на лицах офицеров.

Как известно, Шкуро за словами в карман не лез. Он шутил; но, внимательно наблюдая за ним, видно было, что шутки его и смех наигранны и ими он тушил боль души своей. Все мы отлично понимали, с какой тоскою о себе и всех нас думал он, но не хотел казаться малодушным в глазах красных».

Бывший офицер Б. К. Ганусовский в письме к В. Г. Науменко отмечал: «Шкуро держал себя очень свободно и разговаривал с сопровождавшими его советскими офицерами. На нем была наброшена немецкая шинель, мне показалось, что на нем была и черкеска. Это тем более вероятно, что генерал Шкуро имел высокие английские ордена, которые он на немецкий мундир надеть не мог, а показать их англичанам, вероятно, не хотел. Кинжала никакого на нем не было. /…/

Разговаривал Шкуро и в автомобиле, и проходя по цеху в свою комнату. Именно так, как я это описал, это я запомнил наверное (речь шла о Гражданской войне и боях под Касторной. —А.Д.). Еще в течение дня Шкуро возили куда-то в штабном легковом автомобиле, и сопровождавшие его офицеры обращались с ним очень учтиво!.,» (Науменко В. Г. Великое предательство. — СПб., 2003. — С. 396).