Лифт в разведку. «Король нелегалов» Александр Коротков

Рузвельт согласился переехать в целях безопасности в советское посольство. Черчилль отказался. Но английская сторона согласилась на увеличение охраны с нашей стороны…»

В обеспечении безопасности Конференции отчасти есть заслуга и Александра Короткова. В ходе одного из разговоров с ним в своем кабинете Павел Журавлев сказал:

— Александр Михайлович, после наших активных мероприятий в Тегеране все же осталось несколько подозрительных лиц. Для их интернирования у нас, к сожалению, нет серьезных оснований. Держим их, конечно, под наблюдением. Но, вы же понимаете, в этом городе за каждым шагом не уследишь. Некоторые из них, возможно, учились или стажировались в Германии. Само по себе это еще ни о чем не говорит, но все же…

И Журавлев подвинул Короткову стопочку досье.

Быстро пролистав несколько папочек, в пятой или шестой Александр Михайлович увидел фотографию явно знакомого человека. Офицер полиции, судя по форме, в средних, не по возрасту, чинах. Он его видел в Берлине и в сороковом, и в начале сорок первого года. Тогда он носил другую фамилию и числился в представительстве какой-то иранской фирмы, торгующей в Европе сухофруктами. Установленный агент абвера. Прекрасно владел немецким и английским языками, но здесь, в Тегеране, превратившись в скромного офицера полиции, почему-то это скрывает…

Коротков «случайно» встретился с полицейским на улице, очень любезно поздоровался с ним, разумеется, на немецком языке, но дальнейшую беседу провел в крайне жестком тоне. Агент абвера, со свойственной восточным людям понятливостью (особенно, если они причастны к спецслужбам) сразу сообразил, что нежданная встреча может обернуться для него очень плохо. Германия катилась к неизбежному поражению, всемогущий абвер здесь, на улице оккупированной иранской столицы, ничем помочь ему не мог, а в «виллисе» за спиной русского полковника сидели два автоматчика…

Немецкий агент рассказал Короткову все, что только знал. Оказывается, он успел проинформировать Берлин довольно точно о некоторых обстоятельствах предстоящих переговоров. Шифровка была передана из хорошо укрытой «кочующей» радиостанции на дальней окраине Тегерана. Оказалось, что ее работу уже зафиксировали советские службы радиоперехвата, но точное местонахождение определить не сумели.

Теперь, разумеется, рацию ликвидировали. Оставалось выяснить, кто был источником немецкого агента. Советский персонал исключался. Искать, выходит, следовало либо среди американцев, либо англичан. Но это уже не входило в обязанности Короткова, которому предстояло вскоре вернуться в Москву.

Наконец, свидетельством того, что заговор существовал, является лаконичная, но весьма красноречивая запись в личном деле П. М. Журавлева: «Раскрыл и предупредил о подготовке со стороны гитлеровской разведки террористического акта в отношении глав союзных держав антигитлеровской коалиции».

…Читатель, разумеется, помнит, что с началом Великой Отечественной войны и в ходе ее связь Центра с большинством разведчиков и агентов в самой Германии или оккупированных ею странах Европы была прервана. Естественно, советская разведка, особенно ее Первый отдел, активно искал новые каналы для восстановления с ними связи или заброса туда своих людей. Поэтому отдел Александра Короткова просто не мог не воспользоваться для этих целей временным нахождением на территории Ирана советских войск. В городах иранского Курдистана были размещены несколько наших разведгрупп. Приданные им радисты обладали новейшими радиостанциями, аналогов которых у немцев тогда не имелось. Отсюда разведчики проникали в Турцию, а затем в Болгарию. Из Болгарии их с надежными документами переправляли в Германию. Надо честно признать, что большая часть из них либо погибла, либо «застряла» по объективным причинам где-то на полпути и приступила к работе в незапланированной точке (что само по себе было не так уж и плохо). Но два разведчика, оба настоящие немцы, политэмигранты с опытом конспиративной работы, до цели добрались. Один из них устроился работать на завод знаменитого авиаконструктора Вилли Мессершмитта (которому сам заместитель фюрера Рудольф Гесс в свое время вручил золотую медаль «Пионер Труда»), когда там разрабатывались, а затем и строились первые реактивные истребители Ме-262. Есть данные, что после захвата в конце войны этого предприятия американцы вместе с другими «трофейными специалистами» вывезли в США и этого агента…

Второй разведчик оказался на секретном объекте в… Пенемюнде, группе не менее знаменитого конструктора ракет Вернера фон Брауна…

В Тегеране Александр Коротков зарекомендовал себя не только как опытнейший офицер спецслужб (в этом уже давно никто не сомневался), но и как надежный эксперт по германскому вопросу. Причем — политический зксперт в широком смысле слова, а не только по узким специфическим вопросам разведки. Дело в том, что незаметно для самого себя Коротков глубоко изучил все, что касалось Германии: ее историю, экономику, культуру, расстановку политических сил в разные периоды. Этому способствовали и личный опыт работы в стране, и внимательное изучение разведывательных данных, стекающихся на Лубянку со всех концов света, но так или иначе касающихся «третьего рейха», наконец, долгие беседы с немецкими военнопленными (именно свободные беседы, а не только допросы), в том числе с высокопоставленными офицерами и генералами.

У него сложилось вполне определенное личное представление о том, что происходит сейчас в Германии, на что можно рассчитывать, а на что нельзя. Скажем, он категорически отвергал возможность массового восстания против гитлеровского режима, но вполне допускал узкий заговор военных. У него имелось и свое мнение о послевоенном устройстве в Европе вообще и в Германии, в частности.

Степень эрудиции и понимания проблем, умноженные на незаурядный природный ум и большой опыт, а также твердый характер, намного превышали качества обычного полковника разведки. В этом, возможно, и кроется отличие масштабного работника на любой ступеньке его карьеры, от обычного, пуская очень добросовестного службиста.

Эти качества Александра Короткова подметил второй по значению человек не только в делегации, но в партии и государстве — Вячеслав Молотов. Он явно выделял материалы, подготовленные полковника Коротковым, или его устные ответы на отдельные уточняющие вопросы, даже из тех, что готовили сотрудники его собственного ведомства — Наркоминдела. Разумеется, это вызвало двойственную реакцию у не входящего официально в состав делегации, но все же незримо в ней присутствующего, всевидящего и всеслышащего Лаврентия Берии. Двойственное, потому что, с одной стороны, уважение к Короткову повышало авторитет НКГБ, следовательно, и к курировавшему этот наркомат по линии Политбюро и Совнаркома, ему самому. Однако с другой стороны Берия не любил (впрочем, не только он), когда его «низового» сотрудника самостоятельно замечает и выделяет кто-то из высшего руководства.

Надо признать, что очевидная и со стороны масштабность Короткова хотя и способствовала росту его авторитета среди сотрудников и руководства Лубянки, но в то же время порождала множество явных и скрытых недоброжелателей и завистников. Увы, далеко не каждый способен смириться с тем, что некто, стоящий на одной с тобой ступеньке служебной лестницы (а то и ниже), умнее тебя, способнее, талантливее, наконец, просто популярнее в своей среде.

Старый разведчик, работавший с Коротковым много лет, начиная с середины сорок третьего года, говорил автору: «Я заметил, что все руководители нашего ведомства щедро одаривали Короткова орденами, столько, как он, в разведке не имел никто, но всегда придерживали в званиях и должностях. Это неспроста. А секрет кроется вот в чем: наградить человека орденом за конкретный успех — со стороны высокого начальства, конечно, благородно и — безопасно. А повышать в звании и должности можно только до известного предела, а то, глядишь, тебя самого обгонит».

По мнению автора, очень верно подмечено.

В Тегеране у Короткова случилась приятная и неожиданная встреча с Валентином Бережковым, тем самым, с которым он совершил памятные и весьма, рискованные вылазки из блокированного эсэсовцами советского посольства в Берлине в конце июня 1941 года [130].