На далеких рубежах

Тяжело, очень тяжело расставаться с боевыми друзьями-товарищами!

И все же летчик продолжал писать рапорт. Помимо воли. Так нужно. Придет время -- он распрощается с товарищами, встанет на колени перед Боевым Знаменем полка, прижмет к губам багряное полотнище и -- прощайте, друзья, не поминайте лихом! Хоть и извилистая была дорожка у летчика Филиппа Кондратьевича Телюкова, а все же не последним был он в полку. Вот и нарушителя границы утопил в море, а это большая честь всему коллективу крылатых воинов...

Сунув рапорт в карман, Телюков накинул на плечи куртку и опять отправился в лазарет. Однако доктор не впустил его в палату. "Пока что состояние больной плохое", -- сказал он.

Постояв у крыльца, летчик побрел по тропинке, ведущей в штаб.

Сыпал легкий снежок. У дровяного склада визжала пила. В городке пахло сосной и дымом. Этот запах и визжание пилы напомнили Телюкову рабочий поселок, где прошло его детство. Он часто вспоминает родные места, а вот отныне столь же часто будет вспоминать этот городок.

Возле ДОСа Телюков встретил капитана Махарадзе. Тот стоял голый по пояс, натирая снегом свою могучую волосатую грудь.

-- Чего это ты, Филипп, повесил голову, как ишак? -- задорно воскликнул Вано.

-- Сам ты ишак!

-- Вай-вай, нехорошо. -- Вано слепил снежок.

-- Отвяжись, князь. Не до шуток мне.

-- Сокрушаешься, что не подняли прошлой ночью? Но ведь надо совесть иметь. Ты же сбил одного, чего тебе еще надо?

-- Не в том дело, Вано... С Ниной плохо. Выпила... одним словом, отравилась. Понятно?

-- Брось! -- Вано вытаращил свои добрые глаза. -- Но она жива?

-- Пока жива. Иду вот из лазарета. Жива, но врач не допустил меня к ней.

-- Так, может быть, ее надо как можно скорее отправить в госпиталь? Чего же ты плетешься, словно ишак? Скорее беги к командиру! Эх ты, друг! Беги! Командир только что пошел в штаб. Рубай с плеча. Скажи, что Нина твоя жена, и пускай даст самолет. Ну, чего стоишь? Беги, говорю!

"В самом деле, -- подумал Телюков. -- Почему бы мне не обратиться к командиру?" И сказал растроганно:

-- Спасибо тебе, Вано, за добрый совет. Бегу!

В кабинете командира полка кроме подполковника Поддубного находились замполит и Рожнов. "Не иначе, -- подумал Телюков, -- как козлиная борода предъявляет полку свои претензии... Еще бы! Повеса-летчик довел работницу столовой до такого состояния, что она отравилась... Так сказать, вышла из строя штатная единица..."

Не теряя времени, Телюков попросил разрешения войти, а войдя, некоторое время стоял молча под взглядами троих начальников. В горле пересохло, в ушах звенело от охватившего его волнения.

-- Садитесь, пожалуйста, -- сказал замполит, догадываясь, что привело сюда летчика.

-- Спасибо. Мне хотелось бы обратиться к вам без посторонних, -Телюков метнул взгляд на Рожнова, ясно давая понять, что тот является посторонним.

Сидор Павлович молча сгреб со стола свою шапку и тотчас вышел из кабинета.

-- Ну, прошу. Так что у вас произошло с официанткой? -- спросил замполит.

-- Ее зовут Нина, товарищ майор. Она моя жена.

Замполит смутился:

-- Простите, капитан. Слышу об этом впервые. У нее нашли записку. Девушка никого не обвиняет, о вас и словом не упоминает. Но уже шумит весь городок... Прошлой ночью она была у вас дома?

-- Точно не знаю. Во всяком случае, ключ у нее был.

-- Вы, значит, не виделись с ней после возвращения с запасного аэродрома?

-- Нет.

-- Почему же?

Телюков перенес взгляд на командира полка. Тот сидел, низко опустив над столом голову, чувствуя себя довольно-таки неловко. Ведь он уже знал, что Телюкова, как перепела на дудку, понесло на звуки пианино... Как бы там ни было, считал Поддубный, а между ним и Телюковым все еще стояло имя Лили...

-- Так почему? -- повторил замполит свой вопрос.

-- Оставьте, Андрей Федорович! -- вздохнул Поддубный. -- Это старая история.

-- К сожалению, есть и новая, -- угрюмо сказал Телюков и без обиняков начал рассказывать о том, что произошло в охотничьей хижине. Он подробно пересказал признание Нины и в заключение сказал, что любит ее, имеет по отношению к ней самые искренние и твердые намерения. Он извинился перед командиром за свой дурацкий, необдуманный поступок, объясняя его ничем не мотивированным желанием заглянуть в окно, и просил помочь Нине.

-- Ее необходимо срочно отправить в госпиталь, -- заключил он.

Поддубный снял телефонную трубку, попросил телефонистку соединить его с лазаретом.

-- Лазарет? -- сказал он в трубку. -- Позовите врача. Это врач? Говорит командир полка. Как состояние больной Нины? Что? Почему же вы не докладываете... Вам разве неизвестно, что в гарнизоне имеется начальник?

Поддубный взял трубку прямого телефона полк -- дивизия.

-- Хозяина попросите. Товарищ полковник? Здравия желаю. Докладывает подполковник Поддубный. Мне срочно необходим санитарный самолет... Нету? Тогда вертолет. Что? При смерти жена летчика... Телюкова. Да. Того самого... В военный госпиталь. Сердечно благодарю, товарищ полковник. Есть!

Положив трубку, Поддубный сказал Телюкову:

-- Вертолет вылетает. Немедленно. Можете лично сопровождать Нину. Даю вам краткосрочный отпуск на десять дней.

В том, что командир даст самолет, Телюков не сомневался. А вот на отпуск не рассчитывал. Даже не думал о нем. И столь заботливое отношение командира до глубины души тронуло летчика. Он забыл о своем рапорте и, душевно поблагодарив подполковника, поспешно вышел из кабинета и помчался в лазарет.

-- Ну, что вы скажете на это Андрей Федорович? -- спросил Поддубный, оставшись с замполитом наедине.

Майор Горбунов промолчал.

Еще год назад, когда Поддубный и Лиля поженились, он как-то высказал мысль о целесообразности перевода Телюкова в другой полк. Считал, что так было бы лучше. Капитана не терзала бы ревность при встрече с девушкой, которая не разделила его чувств. К сожалению, не настоял на своем, и вот теперь все эти любовные передряги вылезают боком. Да к тому же неизвестно, выживет ли Нина. Предположим, что выживет. Пускай даже Телюков искренне полюбил ее, и намерения у него вполне серьезные. Но получится ли у них семейная жизнь, если бедной девушке грозит тюремная решетка?

-- Да, лучше было тогда перевести Телюкова куда-нибудь, -- продолжал замполит вслух свою мысль.

Слова эти прозвучали для Поддубного горьким укором.

-- Не мог я, Андрей Федорович, убрать из полка летчика только потому, что он любит мою жену! -- сокрушенно воскликнул он. -- И не в чужую я семью залез, поймите же меня наконец!

-- Я отлично вас понимаю, -- все в той же задумчивости ответил замполит. -- Вполне понимаю. -- И после некоторого молчания спросил: -- А как вы полагаете, будут судить Нину?

Поддубный только руками развел.

-- Не знаю, -- сказал он. -- Но за Телюкова я буду бороться! Обязательно. Я ему верю, понимаете? Верю этому человеку.

Замполит вздохнул:

-- Все-таки очень сложная ситуация.

-- А жизнь -- это вам не ковровая дорожка, по которой идешь легким шагом. Всякое случается. И не всегда в жизни солнышко светит. Бывает, ни с того ни с сего ударит гром, налетит шквал... Корежит, валит тебя, а ты стой непоколебимо. Стой, как дуб... И выстоишь, ежели нутро у тебя не трухлявое. А если трухлявое -- то и без шквала рухнешь.

-- Вот об этом я и думаю: за последнее время мы слишком редко заглядываем в души людей. Трухлявости не замечаем.

-- Какой трухлявости? В ком? В Телюкове? Да у него душа здоровая и чистая, как вода в роднике! Эх, Андрей Федорович, почему это вы, друг мой, так раскисли?

-- Раскис? -- невесело улыбнулся замполит. -- Спасибо за откровенность. Может быть, я вообще плохой замполит? Почему вы, Иван Васильевич, никогда не скажете мне об этом? Почему упорно не хотите замечать моих недостатков? Я ведь простой смертный. Могу ошибаться. Могу испортиться, зазнайством заболеть...