Мерецков

Снова говорил маршал, на что Кирилл Афанасьевич ответил:

— Не беспокойтесь. Тоже придерживаюсь правила: на учить, а потом вводить в дело. Сейчас мы с ним поговорим, я все подробно узнаю и подскажу, как дальше действовать. Вам доложу обязательно…

Закончив переговоры, командарм обратился ко мне.

— Как доехали? — спросил он. Я доложил.

— Время не терпит, товарищ полковник. Да и Ставка торопит. Вступить в бой придется скоро, даже очень скоро. А теперь расскажите о дивизии…»

Мерецков посвятил Кошевого в задачи 65-й дивизии. Он пригласил комдива к карте и карандашом обвел на ней растянутый более чем на 350 километров фронт противника.

— Разбросав войска на такое большое расстояние, — заметил он, — немецкое командование вынуждено располагать их узкой полосой. Мы думаем, что значительных резервов враг уже не имеет, а следовательно, и парировать наши удары по всюду не может. Главные силы противника — в Тихвине, здесь его ударная группировка. Уничтожить ее — значит похоронить все планы фашистов в этом районе.

Карандаш командарма остановился под основанием тихвинского выступа фронта противника.

— Тут у немцев войск не много. Это — уязвимые места. Сюда бы и бить. Но войск у нас тоже мало, и управлять ими на таком фронте трудно. Поэтому вся наша забота должна уделяться главному — Тихвину и коммуникациям противника от города в тыл. Замысел состоит в том, чтобы ударом групп войск генералов Иванова и Павловича отрезать противнику пути отхода из Тихвина на запад и замкнуть кольцо окружения. Шестьдесят пятой предстоит нанести лобовой удар с востока и юго-востока и разгромить главные силы противника в городе. — Мерецков перешел на «ты». — Дивизия у тебя, Петр Кириллович, сибирская, полнокровная, и, надеюсь, с задачей она справится вполне. Время наступления назначу дополнительно. Подготовку к наступлению не затягивай. Удар нанесем через три-четыре дня…

Командарм поинтересовался: приходилось ли Кошевому воевать раньше?

— Только в Гражданскую войну, рядовым казаком… Да и то в сложных переплетах не был.

— Тогда, — посоветовал Мерецков, — побывай завтра на передовой. Когда обстреляют, другими глазами будешь видеть бой. На рожон переть не следует. Зря голову под пулю не подставляй, все делай с умом. Я прикажу показать тебе на переднем крае все, что можно, а куда ехать — передам по телефону.

— А что я буду делать на переднем крае? — спросил Кошевой.

— Смотри и вникай. Приметь, где находится противник, как он себя ведет. Погляди, как воюют наши люди, как командный состав организует бой и взаимодействие войск, как управляет ими. К тому, что увидишь, относись критически: не все делается хорошо, можно и лучше… Автомашину догадался покрасить в белый цвет?

-Нет.

— Покрась обязательно. Противник ведет себя бдительно. Он заметит черную машину и обстреляет…

Враг отступил

Ставка торопила. Несколько раз звонил Шапошников. Затем на связь по ВЧ Мерецкова вызвал Сталин. Разговор Верховного с командармом происходил в присутствии подчиненных Мерецкова и произвел на всех тяжкое впечатление. Командарм почти не говорил, лицо его шло красными пятнами. В ответ на указания Сталина он только повторял: «Слушаюсь!.. Принимаю меры!.. Будет сделано!..» — и машинально вытирал пот со лба. После окончания связи он бросил присутствующим: «Вот так-то нашего брата… А вы обижаетесь, когда я вас беру в переплет!»

Речь шла о скорейшем начале наступательной операции на Тихвин. Ставка Верховного главнокомандования придавала этой операции исключительную важность. Кирилл Афанасьевич форсировал подготовку к наступлению. Это почувствовали гитлеровцы.

«…В ближайшее время следует ожидать обострения обстановки в районе Тихвина… — записал 16 ноября 1941 года в своем дневника немецкий генерал Ф. Гальдер [81]. — Разговор с фон Леебом: …Вчера вечером Тихвин был вне опасности. Сегодня снова наблюдается переброска крупных сил противника с востока на этот участок. Противник здесь ведет атаки с юга. Положение в районе Тихвина пока не очень напряженное, однако в ближайшее время можно ожидать прорыва русских. Противник атакует также с севера… Командующий группой армий… предложил оставить Тихвин в целях усиления волховского участка фронта. Я подчеркнул, что, учитывая интересы ОКХ [82], следует во что бы то ни стало удерживать Тихвин…»

Наступление началось 19 ноября. 4-я армия имела над немецкой тихвинской группировкой некоторый перевес в пехоте, артиллерии и минометах. Однако Мерецкова беспокоило отсутствие в его войсках устоявшейся организационной структуры: только две стрелковые дивизии и одна танковая бригада сохраняли свою обычную организацию, остальные части были сформированы из разнообразных и плохо сколоченных подразделений. Войска испытывали острую нехватку боеприпасов, особенно артиллерийских. И конечно, мало было бронетехники. 39-й мотокорпус генерала Арнима значительно превосходил 4-ю армию в танках.

И все-таки Мерецков обрушил на фашистов все имеющиеся в его распоряжении силы. Тихвин был обложен с трех сторон; командарм поставил задачу полностью окружить город. Необходимо перехватить дороги, идущие от него на запад, и тем самым прервать связь противника со своим тылом. Выполнением этой задачи занялись оперативные группы Иванова, Павловича и Яковлева. А фронтальные атаки на Тихвин повела дивизия Кошевого.

Наступление на всем фронте с первого дня обрело форму встречных боев. Противник не только оборонялся, а повсюду переходил в контратаки. Сражения отличались невероятной ожесточенностью. Советским войскам в кровавых схватках приходилось отвоевывать каждый метр.

Обе противоборствующие стороны ясно сознавали, какое значение имеет исход боев за Тихвин для судьбы Ленинграда, для всего северного фланга советско-германского фронта. В приказе командующего тихвинской группировкой гитлеровской армии говорилось: «Противник понял решающее значение Тихвина в боях на северном участке и прилагает все усилия, чтобы снова захватить его… Пусть же противник здесь, в русском болоте, натолкнется на германский гранит, и он не пройдет». А Мерецков в приказе по 4-й армии ставил войскам свою задачу: «Решительным штурмом города Тихвина с трех направлений уничтожить главные силы группировки противника, освободить железные дороги Тихвин — Волхов и Тихвин — Будогощь».

Михаил Цунц в хроникальных репортажах рассказывал о происходивших событиях вокруг Тихвина в те дни:

«…Нская часть. Накануне атаки было зачитано письмо, только что полученное от женщин-ленинградок. Казалось, оно было написано не чернилами — кровью. В нем говорилось, что после падения Тихвина и без того мизерная норма хлеба сокращена, что смертность в городе растет. Обжигающие и волнующие, как материнские слезы, слова взывали: воин, спаси нас, отбрось врага, мы ждем, голодая, замерзая, но не склоняя головы.

…Враг не только упорно оборонялся, но и бросался в контратаки. Завязались тяжелые кровопролитные бои. Перед 4-й Отдельной армией были отборные фашистские части, ранее не знавшие поражений. Захваченный нашими разведчиками "язык" нагло заявил на допросе: "Те, кто взял Париж, не могут сдать какой-то Тихвин".

…Мерецков постепенно сжимал кольцо окружения. Разведка донесла: противник начал переброску из Франции 61-й пехотной дивизии. По железной дороге ее переправляли до Чудова, а затем автотранспортом — в Тихвин. Мерецков дал задание авиации бомбить немецкие автоколонны, и она совершила ряд успешных налетов.

…В разгар боев за Тихвин Мерецкову задали вопрос: доволен ли он общим ходом событий?

— Нет, недоволен, — ответил он напрямик. — Правда, вражеский гарнизон слабеет, истекает кровью, мы тесним противника, перерезаем дороги, но подумайте: на кого работает время? К сожалению, не на нас. Каждый день пребывания немцев в Тихвине — это страшный день для Ленинграда. Нам не просто надо разгромить немцев, а сделать это скорее, как можно скорее и еще раз скорее…»