Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники

Хабишвили, Филонов, Цимбалист, Коротыцин, встав как по команде, направились к выходу, позвякивая шпорами в тишине.

— Товарищи офицеры, останьтесь на месте! — обратился к их спинам председатель.

— Да пусть идут! — сказал обвинитель.

Тишина. Пауза.

— Комендант! Снять с младшего лейтенанта знаки различия капитана, ордена и медали.

Комендант подошел, отстегнул один погон, снял три звездочки. Потом — другой. Снял с него звездочки. Сделал это быстро — благо они были не на винтах, а на «лапках»: отогнул — выдернул, отогнул — выдернул… С орденами было труднее — винтами крепились, за пазуху лезть надо, и… много их.

— Ты прости… брат… — служба… — тихо сказал мне комендант, свинчивая и снимая регалии.

Впервые с ноября тридцать седьмого, когда я скулил, как кутенок, забившись в дровяной сарай, чтоб никто не видел моих слез по папе, чувствовал я, как слезы катятся, катятся… Не остановить.

«Вы там были, майор?..»

Из дальних странствий возвратись…

Отвоевав свое, отслужив в Войске Польском, поработав в военной миссии на «Диком Западе» и на границе ГДР — ФРГ, в конце 1951 года я получил назначение на должность начальника штаба дивизиона артиллерийского полка РВК — резерва Верховного Главнокомандования — в Калинине.

Едва принял дела, путем и не освоился — направили на несколько месяцев в Высшую школу офицеров артиллерийских штабов.

Жизнь слушателя хороша беззаботностью: лекции, самоподготовка, личное время (театры, кинотеатры, библиотеки — Москва рядом). На государственном коште.

Циклы лекций — по специальности. Среди них — военное искусство. Ряд лекций этого цикла читал полковник, доктор военных наук из Академии Генерального штаба. Интересно читал, скрупулезно и блестяще делая анализ победных и некоторых неудачных стратегических операций в минувшей войне.

Среди неудачных разбирались: операция 2-й ударной армии на Северо-Западном фронте, операция 51-й армии в Крыму, Балатонская операция в Венгрии. После разбора причин последней неудачи я задал вопрос:

— Товарищ полковник, а каковы причины неудачи прорыва конно-механизированной армейской группы генерала Плиева на Будапешт осенью 1944 года?

Лектор опустил глаза на кафедру, задумчиво осмотрел аудиторию. Наконец остановил взгляд на мне, вставшем из-за стола.

— На этот вопрос, майор, я отвечу вам во время перерыва. Подойдите ко мне.

Подошел.

— Вы там были, майор, в период проведения упомянутой вами операции? — спросил он.

— Так точно. Участвовал, товарищ полковник.

— Зачем же вы задаете такой вопрос?..

— Затем, что я должен уяснить для себя наконец причины трагедии, постигшей нас тогда…

— Вы из пострадавших тогда?

— Пострадавшими были все, участвовавшие в той операции, — мы понесли большие потери… Судам: военно-полевым, трибуналам, судам офицерской чести — было предано одиннадцать офицеров только в нашем корпусе. Главным образом, из тех, кто командовал группами при боях в окружении, выводил группы из окружения.

— Извините, сколько вам лет, майор?

— Двадцать шесть.

— И уже — майор!..

— Еще только майор, товарищ полковник… Сейчас я был бы уже в вашем звании… Я представлен к очередному званию… Но сейчас самое главное не в этом, а в том, как я уже сказал, чтобы понять причины того, что произошло восемь лет назад. Кто виноват в этом? Около девяноста тысяч в окружении! В победном 1944-м!..

— Война, вообще, трагедия… Всеобщая трагедия. Не так ли? Давайте… простите, как вас величать?… Давайте, Виленин Григорьевич, встретимся у меня в гостинице и потолкуем. Мне тоже интересно будет услышать от очевидца… Перерыв заканчивается, извините.

Разговор с Сергеем Дмитриевичем состоялся вечером того же дня. Собеседником он был интересным — прекрасно информированным, профессионально эрудированным. Но… так получилось, что рассказывал больше я. Так он повернул беседу.

От него же я получил сведения о ряде моментов, о которых раньше просто не знал. О некоторых из них догадывался — не больше того. С.Д. поведал, что на начальном этапе — при прорыве в районе города Дьюка — операция замышлялась как частная, имеющая целью дезорганизовать, нарушить управление частями 3-й венгерской армии. Когда же нашу группу «постиг успех», превзошедший ожидания командования фронта, последнее решило развить этот успех. Однако сил и средств для осуществления этого оказалось недостаточно.

Ставка Верховного Главнокомандования основные резервы отряжала прежде всего 1-му Украинскому и 1-му Белорусскому фронтам, ведущим бои в Польше и готовящимся к ударам на краковском, катовицком, лодзинском и познанском направлениях — направлениях, угрожающих собственно Германии. Согласование замысла командующего фронтом со Ставкой ВК post factum ни к чему не привело: в дополнительных резервах было отказано, а своих не хватало. Так что после форсирования нами Тисы операция наша перешла в фазу авантюрную: «авось и выйдет», «смелость города берет» и т. п. На завершающем этапе — в период боев в окружении, обратного прорыва — наша группа, оказывается, вообще была уже «списана со счетов»…

Знать бы мне это тогда, в 44-м, порешил бы я того эсэсовского генерала, положил бы своих братьев-славян в братскую могилу и стал бы Героем…

Г. Т. Лобас

Солдатский дневник

Литературная запись Валерия Мясникова

Григорий Тимофеевич Лобас (1921–1997) — кубанский казак, фронтовой разведчик, воевал с первого дня до конца Великой Отечественной войны. На фронте вел дневник, хотя это было категорически запрещено. Часть дневников сохранилась и с комментариями автора публикуется в этой книге благодаря журналисту В. Ф. Мясникову.

После войны Г. Т. Лобас работал шофером в местном рыболовецком колхозе, имел большую дружную семью (две дочери, два зятя, трое внуков), умер в 1997 году.

Воскрешение правды

Две толстые тетради с остатками черного дерматинового переплета и пожелтевшими, рассыпающимися по углам листами… когда они впервые попали в мои руки, я долго привыкал к мысли, что на этих полуистлевших страницах химическим карандашом писал солдат в 1943–1945 годах.

Аккуратно переворачиваю листы, а с их краев, словно мишура, сыплются кусочки бумаги с фиолетовыми буквами и даже целыми словами, из которых сложились два труднопостижимых года между жизнью и смертью. Да, это — дневник рядового той войны. Казалось бы, какие причины для особых волнений? Солдатские письма военного времени можно увидеть под витринным стеклом многих краеведческих и школьных музеев. А уж боевых эпизодов, подробностей фронтового быта достает и в художественной, и в мемуарной литературе. Сейчас мы, люди послевоенных поколений, считаем, что о той войне знаем почти все…

И тем не менее и сегодня ни в каком музее не увидишь столь обнажающего фронтовую действительность документа. Потому что и сегодня еще никто из авторов мемуаров (а среди них, как правило, нет рядовых) не решился сказать то, что записано рукой разведчика Григория Лобаса шестьдесят лет назад. Уж слишком в необычном, точнее сказать, непривычном для нас свете предстает Великая Отечественная война с его слов. Принять такую войну сразу трудно. Трудно не только тем, кто, пройдя через нее, зная ее и такой, тем не менее в печати и на трибуне никогда не выходил за рамки «массового героизма», «беззаветной преданности» и «стойкости».

Трудно принять войну Григория Лобаса и нам, родившимся после нее и знавшим о ней только то, что освящало ее, только то, что порождало трепетное отношение к отцам-командирам всех рангов, к преимуществам и достоинствам Страны Советов.

Солдатский дневник разрушает многие святые для нас понятия. Воспроизведенная в нем война поражает цинизмом, обнаженностью страстей и нескрываемой болью. Я думаю, что солдатская правда поможет нашему современнику в трех значительных обретениях.