Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро

Он добавляет: «Когда мне доводилось сообщить министру юстиции о голословных утверждениях в адрес президента, он никогда не говорил ни «да», ни «нет». Он обычно оставался беспристрастным. Когда речь касалась его, он просто говорил: «Я не могу отвечать за то, что болтают обо мне другие люди». Я приходил туда, чтобы передавать информацию, но никак не для того, чтобы ее получать».

Эванс, которому довелось много ездить вместе с Робертом Кеннеди, вспоминает: «Единственным местом, где он в конце дня уходил один, был Лос-Анджелес. Тогда я подозревал, что он встречается с Мэрилин Монро. То, что было для меня только подозрением, другим было известно точно».

Неосмотрительность братьев Кеннеди была неразумной бравадой и не могла оставаться не замеченной их врагами. Роман с Мэрилин был явной оплошностью, поскольку доверять ей уже было нельзя: к концу 1961 года актриса как личность начала уже деградировать.

Примечания

1. Блюдо из лапши, подаваемое с пряным мясом и сырным соусом.

2. В рапортах бюро расследований при окружной прокуратуре Лос-Анджелеса за 1961 год имеются сведения о том, что Питер Лоуфорд занимался сбором денег в пользу соратника Коуэна Кэнди Барра, находившегося в то время за решеткой по обвинению в сбыте наркотиков. Лоуфорд «отчаянно стремился» получить компрометирующие звукозаписи с «вечеринок», которые он посещал в гостиной Барра.

3. При написании этой книги я обращался к Синатре, но получил отказ — так он обычно поступал во всех подобных случаях.

4. Первый понедельник сентября.

Глава 34

Примерно на протяжении недели в трубке контактного телефона радиостанции Ки-Ди-Эй-Уай в Лос-Анджелесе раздавался один и тот же женский голос. На звонки отвечал Том Клей, известный в ту пору диск-жокей. «Я спросил имя женщины, — рассказывает Клей, — потому что это единственный способ представить человека в эфире; она ответила, что назовет себя при условии не объявлять имени. Было похоже, что она очень напугана, и я пообещал. Тогда она сказала: «Я Мэрилин Монро». На что я возразил: «О'кей, в таком случае — я Фрэнк Синатра», — и повесил трубку. Она снова позвонила и была по-настоящему взбешена. Три или четыре дня спустя она спросила, не могу ли я выпить с ней чашечку кофе».

Том Клей все еще не верил своей заочной знакомой, однако пошел по адресу, названному женщиной. Сейчас он с точностью не может припомнить, где это было, но, судя по описанию, скорее всего он оказался в квартире на Дохени. Женщина, которую он там увидел, на самом деле была Мэрилин Монро.

Она в пляжном халате, с шампанским в руках пригласила Клея пройти в дом. Дело было в 9.30 утра. Соблазнить его, рассказывает он, хозяйка и не пыталась, она позвала его для того, чтобы излить душу. По всему чувствовалось, что женщина пребывала в глубоком смятении.

«На протяжении трех недель, — вспоминает Клей, — я заходил к ней почти через день и оставался там около часа. Больше всего ее интересовала моя семейная жизнь, моя жена и мои дети. Ей хотелось узнать о моих детишках мельчайшие подробности. Она интересовалась моей малышкой, которую я называл «Рибел»1, потому что она была сущим дьяволенком. Однажды я спросил ее: «Как вы можете быть такой одинокой?» Мэрилин ответила: «Вы когда-нибудь были в доме, где сорок комнат? Умножьте мое одиночество на сорок».

Жизнь Мэрилин в Лос-Анджелесе теперь была в опасном вакууме, более опасном, чем представлялось окружающим. Глория Романова, часто встречавшаяся с Мэрилин Монро летом 1961 года в пору их сближения с Фрэнком Синатрой, говорит: «Несколько раз она мешала спиртное и снотворное, тогда ее приходилось откачивать. Это были очень опасные моменты».

После очередного такого случая с передозировкой снотворного начальство киностудии «XX век—Фокс» наняло специальных консультантов, которые должны были заботиться о том, чтобы дело не получило огласку. Для студии подобное поведение Монро, угрожавшее ее жизни, было чревато негативной рекламой и более высокими суммами страхования при создании нового фильма с ее участием.

Одновременно консультантам было поручено замять еще одно дело, касавшееся некой голливудской дамы, хваставшей тем, что состояла в лесбийской связи с Мэрилин Монро. Замолчать ее заставила солидная сумма наличными, хотя до сих пор точно не известно, правду она говорила или нет.

В психиатрическом лечении Мэрилин в то лето учитывались и проблемы гомосексуализма. Доктор Гринсон встречался с Мэрилин семь раз в неделю, «потому, прежде всего, что она чувствовала себя очень одинокой и никто не навещал ее, и, если бы не я, ей даже нечем было бы заняться». Он четко выделил две задачи, которые стоило решить: навязчивый страх Мэрилин перед гомосексуализмом и ее неспособность переносить какую бы то ни было боль, как душевную, так и физическую.

«Она не выносила малейшего намека на гомосексуализм, — писал доктор Гринсон. — Хотя у нее была явная боязнь гомосексуализма, она против воли все же попадала в ситуации с гомосексуальной окраской. Но стоило ей почувствовать это, как она тотчас обвиняла в этом других людей и они становились ее врагами». Например, говорил Гринсон, был случай с одной из подруг Мэрилин, которая обесцветила волосы, сделав их примерно такого же цвета, как волосы Мэрилин. «Мэрилин тотчас пришла к скоропалительному выводу, что девушка «пытается посягнуть на нее, что сходство означает гомосексуальное посягательство». И она обрушила на бедняжку всю свою ярость».

В переписке доктора Гринсона девушка появилась под именем «Пэт». Кроме Пэт Лоуфорд, среди близких знакомых Мэрилин в последние годы ее жизни была еще одна Пэт, ее пресс-секретарь Пэт Ньюком. Она действительно вспоминает, что бывали громкие скандалы по поводу цвета волос, она очень хорошо помнит «частые приступы ярости» Мэрилин. Однако ей ничего не было известно о повышенной чувствительности Мэрилин к проблеме гомосексуализма.

Что касается отношения его пациентки к мужчинам, то доктор Гринсон отмечал склонность Мэрилин к полной неразборчивости в половых связях. В последние месяцы жизни она рассказывала ему, что имела половые отношения с одним из рабочих, переоборудовавших ее дом. Однажды она пригласила к себе таксиста, который доставил ее домой поздно ночью. Один, не пожелавший назвать себя, следователь окружной прокуратуры Лос-Анджелеса рассказывал, что на одном голливудском приеме однажды наткнулся на Мэрилин, занимавшуюся с мужчиной любовью в одном из темных коридоров.

В конце 1961 года Мэрилин для доктора Гринсона была не только пациенткой, но и другом семьи. Довольно трудно было добиться важного в деле лечения разделения врачебных и личных отношений. Мэрилин, как он выяснил, страшно обижалась при малейшем его раздражении и не терпела даже намека на частичное несовершенство «некоторых идеальных цифр в ее жизни».

«Мэрилин не могла успокоиться, пока мир не был восстановлен, — писал доктор Гринсон. — Но психиатр боялся, что она увидит только один выход который принесет давно желанный полный покой. Ее неспособность справляться с ситуациями, которые она расценивала как болезненные, наряду с патологической фобией, испытываемой к гомосексуализму, — отмечал Гринсон, — стали теми решающими факторами, которые привели Мэрилин к смерти».

В декабре 1961 года Гринсон писал: «У нее развились тяжелые депрессивные и параноидальные реакции. Она говорила об уходе из кинобизнеса, о самоубийстве и тому подобных вещах. Ввиду того, что Мэрилин могла покончить с собой, мне пришлось прикрепить к ней медицинских сестер, дежуривших и днем и ночью, и взять под строгий контроль прием лекарственных препаратов. Мэрилин отчаянно боролась с постоянным присутствием посторонних в своем доме, и по прошествии нескольких недель стало ясно, что оставаться у нее они больше не могут».