Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

Так же быстро и решительно подошел он к конторке, отпер ее, вынул красный сафьяновый портфель, а из него — последнее завещание, и туда положил то, которое держал в руках.

На минуту руки его дрогнули, но он сейчас же овладел собой.

«Мое, мое все будет!» — словно молотом бьет ему в голову.

— Написал? — с трудом шевеля языком, спросил Кромов.

— Написал, дорогой крестный. Погодите, я опять по­правлю вам подушки. Удобнее вам будет.

И снова, поправляя подушки, положил ключи на то же место, где они лежали.

Под утро с Иваном Федотовичем сделался сильнейший и, увы! последний припадок грудной жабы.

— Воздуху... воздуху! — хрипел он. —Умираю... Жена... Тонечка. Ни кислород, ничто уже не могло предотвратить печального исхода.

На руках плачущей Антонины Александровны благо­родный старик испустил дух.

Пока доктора возились над молодой вдовой, с которой от всего пережитого сделался глубокий обморок, Василий Алексеевич с бледным, взволнованным лицом отдавал распоряжения.

И вскоре в богатейших палатах умершего миллионера происходило то, что происходит всегда в таких случаях.

Явились власти для исполнения печальной церемонии наложения печатей на имущество почившего.

Оправившая от обморока, Антонина Александровна еле держалась на ногах.

— Вы бы не тревожились, Антонина Александровна, отдохнули бы. Я всем распоряжусь, — вкрадчиво, с чрез­вычайной сердечностью в голосе говорил Ловков-Рогатин.

Молодая вдова с благодарностью поглядела на него.

— Спасибо вам... Ничего, я осилю себя.

Все, в том числе и власти, приносили вдове миллионера свои соболезнования. «Такая потеря... Такой замечательный человек»... Некоторые, не удерживались от любопытства, бестактно задавали ей тут же, у еще не остывшего тела вопросы: «Конечно, наследуете все вы?»

Антонина Александровна нервно передергивала плечами.

—    Да, да... Но, ради Бога, оставьте об этом разговор.

Пышно, чисто по-королевски похоронили Ивана Федотовича Кромова.

Потянулись недели... Одна, другая, третья... И настал, конец, на шестой неделе, день, когда должны были вскрыть духовное завещание покойного миллионера.

Опять, как и в день смерти Кромова, собрались в доме его разные должностные лица.

С печальным, бледным лицом, вся в глубоком трауре, присутствовала при новой церемонии Антонина Александровна.

Едва ли не таким же бледным был и Ловков-Рогатин.

Старик-камердинер все вытирал глаза красным фуляровым платком, изредка всхлипывая.

Когда все были в сборе, обратились к вдове:

— Скажите, пожалуйста, госпожа Кромова, вам известно, где находится духовное завещание вашего покойного супруга?

— Да.

— Я совершал его, — вмешался толстый, плешивый нотариус.

«Когда же?» — пронеслось в голове Антонины Але­ксандровны. — Ведь Иван Федотович только собирался на­писать новое...  

— Так где же оно? — повторился вопрос.

— В этой, вот, конторке, — указала рукой вдова. — В красном портфеле.

Конторку из палисандрового дерева торжественно вскрыли.

Вот и он, этот сафьяновый портфель.

— Приступим к чтению!

Водворилась удивительная тишина.

Лица у всех, даже не заинтересованных в содержании завещания, как-то вытянулись, стали важно сосредо­точенными.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — началось чтение завещания.

Антонина Александровна, которой содержание завещания было отлично известно, как-то невнимательно, совсем безразлично прислушивалась к чтению.

«Ах, эти мучительные, душу выматывающие проце­дуры! — с тоской думала она. — И к чему вся эта глупая формалистика?»

Вдруг она вздрогнула, выпрямилась, насторожилась.

Что это? Что они читают?..

«…И завещаю я ему, крестнику моему Василию Алек­сеевичу Ловкову-Рогатину, лесные мои угодья, лесные биржи, пароходство...»

— Что это? — вслух уже вырвалось у Антонины Але­ксандровны. Но голос ее, перехваченный спазмой волнения, был так тих, что его не расслышали.

«...И наличными деньгами пять миллионов…»

Невообразимый ужас охватил молодую красавицу-вдову.

«Я с ума схожу? Мне это слышится? Ведь ничего подобного не было... Господи! Да что же это такое?! Что они читают?!»

Столик, на который она опиралась, зашатался и упал на пол.

— Погодите... постойте! — крикнула она, вставая.

«...Жене же моей завещаю дом и сто тысяч...»

— Да погодите же! — уже исступленно прокричала Анто­нина Александровна. Этот крик, полный отчаяния, резко прокатился по ка­бинету умершего Кромова.

Чтение завещания прекратилось.

Теперь взоры всех были устремлены на «обойденную» вдову. В одних взорах читалось сострадание, в других — насмешки, сарказм, в-третьих — просто холодное любопытство.

— В чем дело?

— Что с вами, госпожа Кромова?

— Успокойтесь. Дайте воды. — Такие восклицания посыпались со всех сторон. Ей подали воды.

Резким движением отстранила стакан Антонина Але­ксандровна.

— Дело в том, что я не понимаю, какое духовное завещание вы читаете, — твердо произнесла она.

— Как какое? — недоумевающе спросили ее «лица».

— Так. Такого завещания не было.

— Позвольте, где находилось духовное завещание?

— В этом ящике конторки. В красном сафьяновом портфеле.

— Так вот же оно. Мы взяли его именно оттуда. По­смотрите, вот портфель.

Антонина Александровна провела рукой по лбу, словно стараясь очнуться от страшного сна-кошмара.

— Я... я не понимаю, что это такое, но я утверждаю, что это не то духовное завещание, которое я по просьбе моего покойного мужа вынимала отсюда, читала вслух и опять положила в портфель. В том завещании главной наслед­ницей являлась я, а не господин Ловков-Рогатин. Мне муж сказал, что это его последнее завещание.

Взоры обратились на нотариуса.

— Я знаю, господа, только то, что это завещание подлин­ное, неподдельное. Составлял его я, оно оформлено.

— Но вот госпожа Кромова заявляет, что существовало иное, позднейшее завещание покойного?

— Не знаю. Я никакого иного завещания не составлял, не скреплял.

Ловков-Рогатин стоял хотя и бледный, но невозму­тимо спокойный.

— Василий Алексеевич! — рванулась к нему несчаст­ная вдова. — Объясните же, наконец, что тут происхо­дит?!

— А именно?

Голос крестника звучал почтительно-бесстрастно.

— Да разве вы не слышите? Разве вы не видите?

— Чего именно?

— Да того, что тут произошло какое-то поразительное недоразумение?!

Антонина Александровна подошла вплотную к главному управляющему ее покойного мужа.

Глядя в его холодные, серые глаза, она взволнованно крикнула:

— Скажите же, разъясните этим господам, что существует иное завещание, последнее, составленное Иваном Федотовичем незадолго до его смерти. Вы же должны знать об этом, ибо вы присутствовали при совершении его.

Они стояли друг против друга.

Один — невозмутимо спокойный, другая — в страшно возбужденном состоянии.

Взгляды их скрещивались, как клинки остро отточенных шпаг.

 — Я?! Я — присутствовал?

— Ну, да, вы. Мне об этом говорил покойный муж.

Ловков-Рогатин усмехнулся.

— Извините, Антонина Александровна, вы, очевидно, взволнованы... расстроены... Вы говорите, Бог знает, что. Смею вас уверить, я ровно ничего не знаю о том завещании, о котором вы говорите. Кромова затряслась.

— Вы лжете! Вы должны это знать! Мне муж говорил, что он просил вас изменить это последнее завещание... он забыл пожертвовать сто тысяч какому-то обществу.

— Позвольте, Антонина Александровна! — повысил голос бывший управляющей, а ныне хозяин лесного кромовского царства. — Позвольте, если бы такое завещание существовало, оно было бы налицо. Еще раз уверяю вас, что никакого завещания в последнее время не составлял Иван Федотович.