Разведка: лица и личности

Так все-таки зачем мы влезли в Афганистан? Некоторые наши политики и высокие в прошлом должностные лица ссылаются на важные стратегические интересы Советского Союза, но в чем они заключались, как правило, не объясняют. Вообще словосочетание «важные стратегические интересы» всегда покрыто тайной. Раз стратегические, значит, это не всем дано понять и не всем положено знать. И нечего лезть с вопросами.

Самым понятным и приемлемым объяснением было то, что мы заинтересованы в сохранении дружественного нам Афганистана и спокойной советско-афганской границы. Кроме того, было желание продемонстрировать перед всем миром, и прежде всего перед США, нашу решимость отстаивать государственные интересы не только посредством дипломатических акций, но в крайнем случае и путем применения военной силы. Тем более, что американцы действительно все время давали повод. Они не только демонстрировали свою военную силу, но и реально и повсеместно ее наращивали.

Конкретных подтверждений этому было более чем достаточно: проволочки с ратификацией Договора ОСВ-2, новые долгосрочные программы вооружения армии США, создание американских «сил быстрого развертывания». Предположение о том, что если мы пустим развитие событий в Афганистане на самотек, то там могут появиться ракеты, нацеленные на Советский Союз, тоже не было лишено оснований. Плюс к этому затяжной конфликт с Китаем и многое другое (пограничная Турция — член НАТО, возможное вмешательство США в дела соседнего Ирана и так далее).

Рассуждения же о том, что Советский Союз через свою военную акцию в Афганистане хочет выйти к «теплым морям», расширив зону своего влияния вплоть до Индийского океана, не выдерживают серьезной критики. Наше политическое руководство не было до такой степени наивным и уверенным в своих собственных военных, экономических и политических возможностях, чтобы строить подобные авантюрные планы.

Я думаю, что, принимая решение о вводе войск, Брежнев, Андропов, Громыко и Устинов просчитали только одну сторону из всего комплекса наших военно-политических интересов, а именно — положение в Афганистане и на наших южных границах. Другие аспекты международной политики в расчет не принимались, не говоря уже о политике внутренней.

Введя войска в Афганистан и оставшись там на долгие годы, мы дали хороший повод США для более активного вмешательства в дела этого региона и обеспечили ему надежных союзников в проведении антисоветского курса.

Высшее советское руководство не предусмотрело реакцию мусульманского мира на ввод войск. В одночасье мы потеряли в этом мире друзей и приобрели много врагов, да и «движение неприсоединения» отвернулось от нас.

Но главное — это то, что при принятии данного решения были полностью проигнорированы вопросы внутреннего положения в СССР.

Похоже, что высшие советские руководители продолжали верить в монолитность нашего общества, национальное единство, надежность армии и неисчерпаемые экономические возможности. То, что наше вооруженное вмешательство в Венгрии и Чехословакии было крайне негативно встречено частью советской интеллигенции, предпочли забыть, а этого не следовало бы делать.

Самое же прискорбное состояло в том, что не была учтена реакция населения на гибель наших солдат в Афганистане. Смерть и увечья тысяч молодых людей во имя непонятных «стратегических интересов» с каждым днем подрывали доверие населения Советского Союза к своим руководителям. Только полным параличом высшей власти можно объяснить то, что наша разлагающаяся армия целых десять лет оставалась в Афганистане.

Горькие плоды афганской трагедии мы пожинаем и по сию пору.

А что касается меня, то в результате афганской войны я стал убежденным пацифистом (раньше в нашем партийно-правительственном аппарате это слово было вообще ругательным). Я пришел к окончательному выводу, что ни одну национальную проблему в мире нельзя решить путем иностранной военной интервенции. Война допустима лишь в одном случае: когда надо защищать свою родину от напавшего на нее врага. Все остальные конфликты должны решаться без оружия.

Закончил я эту главу 24 сентября 1997 года, а, вернувшись вечером домой, увидел в «Красной Звезде» некролог:

И снова вспомнил я бравого генерала небольшого роста, очень живого и решительного. Ему очень шли усы, придававшие его облику еще более решительный вид. Он уверенно отдавал распоряжения командирам подразделений своей дивизии и как полновластный хозяин распоряжался Кабульским аэродромом.

Поработали мы с ним всего часа полтора, а в памяти он остался на всю жизнь.

Станет ли другом вечный враг?

С детства у меня сохранилось впечатление, что о Японии я знал всегда, знал, что она есть, что она необычна, не похожа на все остальные страны и… что это наш враг на вечные времена.

Вспоминается бесконечное разглядывание рисунков и фотографий в самом популярном до Октябрьской революции, имевшемся в нашем доме, журнале «Нива» о баталиях на русско-японском фронте.

Потом, уже подростком, я узнал подробнее про Порт-Артур, Мукден и Цусиму. А из громадных рупоров старинных граммофонов услышал щемящие и бравшие за душу слова вальсов «На сопках Маньчжурии» и «Амурские волны». И из них тоже следовало, что Япония — наш вечный враг.

А дальше к понятиям Порт-Артур, Мукден и Цусима прибавились японская интервенция на Дальнем Востоке, Хасан и Халхин-Гол, а из черных тарелок радиоточек запел популярнейший эстрадный артист Леонид Утесов:

Постоянным прилагательным к слову «Япония» стало «милитаристская», равно как к Германии — «фашистская».

Первые годы Великой Отечественной войны мы с нетерпением ждали открытия второго фронта союзниками на Западе и очень опасались открытия второго фронта против нас Японией на Востоке. А после войны снова ощутили дыхание «холодной войны», и снова у нас появились враги и на Западе, и на Востоке.

С укоренившимся уже представлением, что Япония — извечный наш враг, я и пришел в 1952 году на работу в разведку, и уже здесь началось узнавание Японии как страны чрезвычайно интересной и во многом необыкновенной, а может быть, и самой необычной и своеобразной на всем земном шаре. Японское «экономическое чудо» произвело впечатление на все человечество. И соседи Японии, и Европа, и Америка долгие годы пытались разгадать, в чем состоит сила Страны восходящего солнца, в рекордные сроки ставшей одной из передовых в экономическом отношении стран. И многие в этом анализе справедливо отдавали должное японскому характеру, таким его качествам, как стойкость, патриотизм, исключительное трудолюбие, уважительное отношение к старшим, самоотверженность в том, что касается интересов своего государства. А послевоенный отказ Японии от имперских амбиций, экспансионизма и курса на всеобщую милитаризацию страны быстро снискал ей международное уважение.

Советскую разведку с момента ее создания — а это без малого 80 лет — интересовало в Японии многое: ее военный потенциал, экономика, политика и научно-технический прогресс, положение в политических партиях и, конечно, союзнические отношения Японии с Германией, а после второй мировой войны — с США.

Рискну даже сделать вывод, что создание в России разведки как самостоятельного института в значительной степени связано с Японией. Именно поражение, которое нанесла Япония России в войне 1904–1905 годов, со всей очевидностью прояснило, что свою восточную соседку мы не знали, не понимали, и вместо трезвой оценки японской действительности в нашем обществе господствующим было уже навязшее в зубах высказывание: «Да мы в случае войны ее шапками закидаем!» В России к тому же было распространено убеждение, что «маленькая азиатская страна» вообще не рискнет начать войну против «мировой державы России».