Убийство Моцарта

– Мне было семнадцать, а ему тридцать пять. А когда я впервые пела для Амадеуса в «Фигаро», мне было всего двенадцать. Он смотрел на меня как на ребенка.

– Детская любовь бывает подчас самой сильной, – заметила Дебора.

– Что вы хотите у меня узнать, господин Отис? – переменила тему Анна.

– Мадам Готлиб, вы действительно испытывали нас? – спросил Джэсон.

– Я хотела понять, как вы относитесь к Амадеусу и зачем вы сюда приехали.

– Я и сам не раз задавал себе тот же вопрос, – ответил Джэсон. – Я всегда страдал от неудовлетворенности собой. Когда я впервые услышал музыку Моцарта, со мной что-то произошло, я понял, что должен посвятить себя чему-то очень важному, что станет делом моей жизни. Может быть, именно поэтому я занялся выяснением обстоятельств его смерти. Это придало смысл моей жизни, хотя и превратило мою жену в мученицу.

– Не такая уж я мученица, просто порой у меня не хватает терпения, – сказала Дебора.

– Но пути назад нет. Сальери был движим желанием убрать со своего пути великого соперника, а я должен возродить и вернуть его к жизни.

– Удивительно, что никто до вас не решился на это.

– Возможно, другие боялись, – сказала Дебора. – Нам ведь тоже угрожали.

– Как и мне. Когда я получила роль в «Волшебной флейте», меня предупредили, что если я соглашусь, императорская оперная труппа для меня навсегда закрыта. И действительно, я больше никогда не пела в императорской опере. К счастью, я в этом не нуждалась. Я стала актрисой. После смерти Амадеуса я охладела к опере, хотя часто исполняю в концертах его арии.

– Вы помните, как чувствовал себя Моцарт перед премьерой «Волшебной флейты»?

– Прекрасно! Он говорил мне: «Я должен соблюдать умеренность в еде, простая пища, никаких специй, жира, и я здоров».

– И тем не менее, он нарушил свой обет на ужине у Сальери?

– В тот момент он забыл об этом, а потом было уже поздно.

– Он когда-нибудь репетировал с вами?

– Довольно часто. Он раскрывал мне образы моих героинь.

– Его не мучали боли, когда он сидел за фортепьяно? С больными почками трудно долгое время сидеть на одном месте.

– Он репетировал со мной незадолго до своей болезни, и я ничего не заметила. Нас тогда, правда, одолевали другие заботы. Поговаривали, будто в «Волшебной флейте» прославляется масонство и что Царица Ночи – весьма нелестный портрет Марии Терезии. Это настроило Габсбургов против Амадеуса.

– Почему же Йозефа согласилась петь эту партию? – удивился Джэсон.

– Все Веберы очень музыкальны, а роль была завидная, с двумя блестящими ариями.

– Вы знали Йозефу или Алоизию Вебер?

– Они смотрели на меня свысока. Ведь они были примадоннами и действительно прекрасными певицами. Па-мина была моей первой большой ролью, а Алоизия и слышать о ней не хотела. Она не считала «Волшебную флейту» за оперу и сердилась на Йозефу, что та согласилась в ней петь.

– Да Понте говорил, что Габсбурги никогда не простили Моцарту «Свадьбу Фигаро», – сказала Дебора.

– Весьма возможно. Фигаро бунтовщик по характеру, а опера его восхваляет. Я знаю, что это вызвало раздражение двора. А ко времени постановки «Волшебной флейты» Амадеус впал в такую немилость у Габсбургов, что они наверняка могли поддержать Сальери в любых действиях против Моцарта. Произошло нечто удивительное. Стоило Амадеусу оставить Бургтеатр и перейти в театр Фрейхаус-на-Видене, как с его карьерой у Габсбургов было покончено. И в то же время «Волшебная флейта» пользовалась таким громким успехом, что перепуганный Сальери, возможно, готов был на все. Успех «Волшебной флейты» показал, что Моцарт не нуждается больше в поддержке Габсбургов, а этого они ему не могли ни простить, ни забыть. Наверное, поэтому Сальери и действовал смелее, он понимал, что любой его поступок против Моцарта останется безнаказанным.

– Вы считаете, Габсбурги поощряли Сальери, чтобы он причинил вред Моцарту? Толкали его на преступление? – спросил Джэсон.

– Косвенно да. Указаний они ему, разумеется, не давали. Просто смотрели на все сквозь пальцы, и всякое действие Сальери встречало у них поддержку.

– Может быть, что-нибудь еще кажется вам теперь подозрительным?

Анна Готлиб задумалась. Она была очень молода, когда полюбила Амадеуса, и эта любовь длилась, наверное, с самой первой их встречи. Ей не хотелось раскрывать им свою душу, делиться самым для нее святым, хранимым в тайне от всех. Однако кое-что по-прежнему лежало камнем у нее на сердце.

– В день похорон, – тихо произнесла она, – только я одна из всех побывала на кладбище. – И, заметив их удивление, Анна продолжала: – Я не поверила словам Сальери, что надвигается непогода, и когда все другие повернули обратно, я решила последовать за гробом. А когда я наконец отыскала карету, похоронные дроги уже скрылись из виду. Как я ни торопила кучера, он не сумел их догнать. И все же я не сомневалась, что успею на кладбище к похоронам, сумею проститься с ним и запомнить его могилу. Но в декабре быстро темнеет, и я подъехала к кладбищу уже в полной тьме. Ни могильщика, ни возницу я не нашла, разыскала лишь одного смотрителя.

В тот день хоронили многих, сказал он, и имени Моцарт он не припомнит. Смотритель отнесся ко мне сочувственно. Я была молодой, хорошенькой и сильно горевала, и он, наверное, решил, что покойный был моим возлюбленным. Чтобы как-то утешить меня, он показал на полосу рыхлой земли и сказал: «Должно быть, его похоронили вот тут, в общей могиле». Земля была свежевскопанной, и, стоя у могилы, я молча помолилась за упокой его души.

Но меня всегда мучил один вопрос: почему его так поспешно похоронили? Ведь я приехала на кладбище почти сразу за дрогами. Может, смотритель указал мне то место просто из желания поскорее от меня избавиться?

– Отчего же вам тогда не пришла эта мысль? – спросил Джэсон.

– Я была убита горем и плохо понимала, что происходит.

– А теперь?

– Теперь я допускаю, что тело Амадеуса, возможно, вообще никогда не привозили на кладбище св. Марка.

Джэсон и Дебора в изумлении молчали.

– Значит, вы все-таки его любили и до сих пор любите! – горячо воскликнула Дебора.

– Я горжусь тем, что мне довелось его знать. Я благодарна за это судьбе. – Анна сняла с шеи медальон и показала Деборе.

– Это самое дорогое, что у меня есть.

На одной стороне медальона был миниатюрный портрет Моцарта, на другой засушенный цветок.

– Амадеус преподнес мне эту гвоздику на премьере «Волшебной флейты» и сказал: «Вы всегда должны быть очаровательной и прекрасной». Эти слова я ношу в своем сердце. Мне кажется, в то мгновение он меня любил.

Джэсон и Дебора с почтением взирали на медальон, и Анна добавила:

– Его положат в мою могилу, на кладбище св. Марка. Я так хочу.

– Если вам удастся повидаться с Сальери, будьте осторожны, – предупредила их на прощанье Анна. – Думаю, и сейчас никто не знает, в здравом ли он уме. Но одного он не мог отнять у Моцарта. Его музыки. В этом Амадеус одержал над ним победу. До самого конца Моцарт оставался верен своей музыке, и нам всем следует вечно благодарить за это небо.