Письма

Разумеется, это потребовало немалых трудов, поскольку пришлось создавать привязку к «Хоббиту»; а более того — к фоновой мифологии. И ее тоже пришлось переписывать. «Властелин Колец» представляет собою лишь финальную часть творения приблизительно в два раза длиннее [7], над которым я работал между 1936 и 1953 гг. (Мне хотелось опубликовать это все в хронологическом порядке, но это оказалось невозможным.) А еще ведь языками следовало заняться! Если бы я больше думал о собственном удовольствии, нежели об аппетитах возможной читательской аудитории, эльфийского в книге было бы не в пример больше. Но даже для того, чтобы представленные там небольшие отрывки имели смысл, потребовались две разработанные фонологические и грамматические системы и изрядный словарный запас.

Задача и сама по себе оказалась бы не из легких; но в придачу я был еще и умеренно добросовестным администратором и преподавателем, а в 1945 г. перешел с одной профессорской должности на другую (повыбрасывав все мои старые лекции). И, конечно же, во время Войны зачастую ни на что осмысленное времени не оставалось. В конце Книги Третьей я застрял на целую вечность. Книга Четвертая писалась «выпусками» и отсылалась моему сыну, который в 1944 г. служил в Африке. Последние две книги написаны между 1944 и 1948 гг. Отсюда, разумеется, вовсе не следует, что ключевая мысль этой истории — продукт военного времени. К ней я пришел в одной из первых глав, сохранившихся и по сей день (Книга I, 2). На самом деле эта мысль приводится и присутствует в зародыше, с самого начала, хотя в «Хоббите» я на сознательном уровне еще не представлял себе, что такое означает Некромант (кроме разве вечно проявляющегося зла), равно как и его связи с Кольцом. Но ежели писать продолжение, отталкиваясь от финала «Хоббита», думаю, кольцо неизбежно послужило бы необходимой связкой. А ежели при этом задумаешь крупномасштабное произведение, Кольцо тут же обретет заглавную букву; и сей же миг возникнет и Темный Властелин. Что он, собственно, и проделал, объявившись без приглашения у камина в Бэг-Энде, едва я дошел до этого момента. Так что основной Квест начался сразу же. Но вот в пути я встретил много чего такого, чему сам удивлялся. Тома Бомбадила я уже знал; зато в Бри не бывал ни разу. Бродяжник, устроившийся в уголке гостиницы, меня совершенно ошеломил; кто он таков, я представлял себе ничуть не лучше Фродо. Копи Мории оставались всего лишь названием; и никакие вести о Лотлориэне не достигали моего смертного слуха до тех пор, пока я там не оказался. Я знал, что далеко, на окраинах древнего Королевства людей, живут Повелители коней, однако лес Фангорна оказался приключением совершенно непредвиденным. Я никогда не слыхивал ни о Доме Эорла, ни о Наместниках Гондора. Хуже того, Саруман до сих пор себя не обнаруживал, и я был озадачен не менее Фродо, когда 22 сентября Гандальв так и не появился. О палантири я тоже ничего не ведал, хотя в тот миг, когда из окна был выброшен камень Ортанка, я его узнал и понял значение «строк древнего знания», что крутилось у меня в голове: «семь звезд, семь камней и белое древо одно». Эти стихи и названия всплывают то и дело, вот только объяснить их возможно не всегда. Мне еще предстоит выяснить хоть что-нибудь про кошек королевы Берутиэль [8]. Но вот о Голлуме и его роли я знал более-менее все, и о Сэме тоже; знал и то, что проход охраняет Паучиха. И если это имеет хоть какое-то отношение к тому, что в детстве меня ужалил тарантул [9], да пусть себе народ воспользуется этой версией на здоровье (предполагая невероятное, что кто-то и впрямь заинтересуется). Сам я могу лишь сказать, что ничего подобного не помню, и ведать бы о том не ведал, если бы мне не рассказали; и особой неприязни к паукам не испытываю, равно как и настоятельной потребности убивать их. Тех, что я нахожу в ванной, я обычно спасаю!

Ну что ж, вот теперь я и впрямь заболтался. От души надеюсь, что не наскучу вам до смерти. Также надеюсь в один прекрасный день снова с вами увидеться. Ауж тогда мы, я надеюсь, побеседуем о вас и ваших произведениях, не о моих. Как бы то ни было, ваш интерес к моим трудам очень меня поддерживает.

С наилучшими пожеланиями,

искренне Ваш,

ДЖ. Р. Р. Т.

1. Оден использовал термин «трилогия» в своем письме; касательно неприязни Толкина к этому термину применительно к «Властелину Колец» см. письма №№149 и 165.

2. Цитата из древнеанглийского стихотворения «Скиталец» (строка 87): «eald enta geweorc idlu stodon» («древние творения гигантов [т. е. древние постройки, возведенные былым народом] стоят заброшенными»).

3. Рецензент, Морис Ричардсон, писал: «Все, что я могу сделать, чтобы удержаться от вопля... «Взрослые всех возрастов! Объединяйтесь против вторжения инфантилизма»... Мистера Одена всегда завораживал подростковый мир саги и школьного класса. Отдельные места в «Ораторах» недалеко ушли от толкиновской хоббит-щины» (18 декабря 1954).

4. Второй сын Толкина, Майкл.

5. На самом деле текст «Падения Гондолина» был зачитан в Эссеистском клубе Эксетер-Колледжа не в 1918, нов 1920 г., как явствует из протоколов клуба: «...Вереду, 10 марта, в 8:15 p.m... президент перешел к делам общественным и пригласил мистера Дж. Р. Р. Толкина зачитать его «Падение Гондолина». Как открытие нового мифологического материала, текст мистера Толкина оказался исключительно познавательным и характеризует его как стойкого приверженца традиции; подобный подход вполне отвечает духу таких типичных романтиков, как Уильям Моррис, Джордж Макдональд, де ла Мотт Фуке и т. д... Битва противоборствующих сил добра и зла, представленных гонготлим [sic: вместо «гондотлим», название народа Гондолина в исходной версии «Падения Гондолина»; см. «Неоконченные предания», «Введение»] и приспешников Мелько [sic: здесь «Мелько», ранний вариант имени «Мелькор», в оригинале пишется через «с» (Melco), а не через «к» (Melko) — С. Л.] описана крайне ярко и впечатляюще». В числе прочих на заседании клуба присутствовали Невилл Когхилл и Хьюго Дайсон.

6. «Что низложил сильных с престолов и вознес смиренных» (лат.); цитата из «Magnificat».

7. Эта фраза может ввести в заблуждение. Работая над «Властелином Колец», Толкин редактировал и переписывал значительную часть «Сильмариллиона». С другой стороны, «Сильмариллион» существовал до 1936 г.; нельзя сказать, будто он возник в промежуток между этим годом и 1953.

8. «Да он легче отыщет путь домой в непроглядной ночи, чем кошки королевы Берутиэль» (слова Арагорна о Гандальве во «Властелине Колец», Книга II, глава 4). См. «Неоконченные предания», примечание 7 к главе «Истари».

9. Эпизод из детства Толкина, проведенного в Блумфонтейне; см. «Биография», стр. 22.

164 Из письма к Наоми Митчисон 29 июня 1955

Времечко выдалось жутко напряженное, работы навалилось столько, что уже не справляюсь, плюс т. III. Чувствую, что выдохся, точно спущенная шина; но есть надежда, что оживу — завтра, когда (или если, как обещано) прибудет окончательная корректура т. III.

Книгопродавцы — среди них мистер Уилсон из «Бампуса» — говорят, что после задержки столь долгой лучшим временем для публикации будет конец сентября.....

Думаю, «А. энд А.» теперь, возможно, возьмет «предысторию» хоть в каком-нибудь виде. Когда я в прошлую пятницу был в городе, оно вроде бы не возражало рассмотреть книгу размером приблизительно с т. I.

165 В «Хоутон-Мифлин»

[5 июня 1955 г. обозреватель «Нью-Йорк таймс бук ревью» Харви Брейт включил в свою еженедельную рубрику «Книги снаружи и внутри» рассказ о Толкине и его произведениях. Был там и следующий пассаж: «Что, спросили мы доктора [sic!] Толкина, служит вам горючим? Доктор Т., — он преподает в Оксфорде, когда не пишет романов, — с ответом не задержался: «Я в горючем не нуждаюсь. Я, в конце концов, не машина. (А вот если бы во мне и в самом деле работал двигатель, так я бы никакого мнения на этот счет не имел, а вам следовало бы спросить механика.) Сочинение мое отнюдь не «развилось» в серьезный труд. Оно было таким с самого начала. Так называемая «детская повесть» [«Хоббит»] представляла собою лишь фрагмент, вырванный из уже существующей мифологии. В той мере, в какой она закамуфлирована «для детей» по стилю и манере изложения, я о том жалею. И дети тоже. Я — филолог, и все мои труды носят филологический характер. Хобби я избегаю; я — человек весьма серьезный и не делаю различий между личным удовольствием и долгом. Я приветлив, хотя необщителен. Работаю я исключительно личного удовольствия ради, поскольку обязанности мои доставляют мне лично массу удовольствия».