Люди сороковых годов

Хорошее, мощенное камнем шоссе ведет на север, к Чорткову. Мы как бы повторяем путь, по которому наступала танковая армия, двигаясь в обратном направлении. Солдаты и офицеры оживлены — с каждой извилиной дороги, с каждым холмиком, с каждой деревней связаны незабываемые воспоминания. «А помнишь, как мы их трахнули вот здесь…», «А помнишь, что было за тем отдельным домиком»…

И вот мы уже в Чорткове. Это здесь, вот на этом самом мосту, лейтенант Дегтярев смелым ударом таранил горящую цистерну и сбросил ее в реку, спасая переправу… Чортков — большой город, тоже весь в зелени. Высятся костел, православная церковь, здание магистрата… Сейчас здесь временно обосновывается областной центр Тернопольской области, сам Тернополь разрушен до основания, и понадобится не один год, чтобы его восстановить.

Проезжаем древние, тихие местечки, имена которых памятны по книгам: Чарторыя, Вишневец, Кременец, Дубно. Чем дальше, тем чаще встречаются вставшие сотни лет назад стражами на обрывистых крутых холмах над тенистыми уснувшими реками замки и крепости, увитые диким виноградом и плющом.

К вечеру мы прибыли к месту сосредоточения армии. Это была холмистая местность, вся в рощах и садах. Катуков заметил, когда мы подъезжали к Сады Мале, облюбованному им неприметному хутору:

— Имейте в виду, это знаменитый стратегический район, известный в военной науке, как Дубенские Сады. В прошлую мировую войну тут кипели жаркие бои. Опыт был накоплен богатый, и мы кое-чему поучимся у старика Брусилова. Умный был генерал. Я его воспоминания вожу с собой и частенько почитываю…

Через час генерал уже сидел на бревнах возле хаты со стариками крестьянами, угощал их папиросами, расспрашивал о жизни. Крестьяне, как всегда, жаловались на фашистов. Хозяин дома, где стал на постой генерал, рассказывал, что у него зарезали корову, свиней, овец. Больше всего его задело то, что предприимчивый немецкий фельдфебель устроил в бане коптильню, резал свинью за свиньей, коптил окорока, аккуратно упаковывал их и отправлял в Германию. А когда уезжал, забрал перину, подушки и всю посуду.

— Остались мы ни с чем, — повторял он, тряся седой головой.

— Ничего, Опанас Киприянович, — утешал его Катуков, — живы будем снова добро наживем. А сейчас главное — добить Гитлера. Вот теперь мы с вами этим и займемся. Мы будем воевать, а вы нам помогайте. Главное, никому ни полслова о том, что у вас тут советские офицеры живут, — ни брату, ни свату. Если кто спросит, скажите, мол, стоят военные, а кто такие, пес их знает. Понятно? Сами небось старые служивые, понимаете, что такое военная тайна…

Крестьяне, тронутые душевным разговором, взволнованно обещали все сберечь в тайности, как положено. Автомашины уже были упрятаны в опустошенном жадным фельдфебелем сарае, и хутор имел самый заурядный вид. Никому и в голову не могло прийти, что под соломенной крышей неказистой хаты отдаленного хутора сейчас начинается разработка новой важнейшей операции, в ходе которой наши танки нанесут еще один сокрушительный удар по врагу.

Рассказы разведчика Подгорбунского

Вспомнив совет подполковника Колтунова, отправляюсь в 19-ю гвардейскую мотострелковую бригаду полковника Липатенкова — искать знаменитого разведчика Подгорбунского. С трудом нахожу бригаду в неприметном с виду леске, она только что прибыла сюда и начинает обживать новое место. Полковник Липатенков, узнав, кого я ищу, улыбается.

— Да, оригинальный человек. Удивительные дела совершает… Иногда, конечно, нелегко бывает с ним: прошлое на него давит. К девятнадцати годам он нажил по приговорам тридцать шесть лет заключения: его арестовывали, он бежал, снова арестовывали, и опять бежал… Потом, незадолго до войны, в одном лагере попал в хорошие руки — изменился человек, стал отлично работать и как отрезал свое прошлое. Написал прошение Михаилу Ивановичу Калинину, попросился в армию. Обдумали, проверили, кажется, можно верить человеку. Взяли! И не ошиблись… Но временами ему становится трудно. Не всегда он может соблюдать дисциплину, поэтому иногда имеет неприятности с командованием. Но зато в бою — сущий дьявол. Такое иногда сотворит, что прямо не верится. А пошлешь проверить — все точно. У таких людей какая-то обостренная, я бы сказал, скрупулезная честность. Он как бы щеголяет ею: вот вы небось мне не верите, так посмотрите же сами! Смотрим, удивляемся, снова смотрим — все точно! Вот взгляните-ка на этот документ…

Полковник протянул мне отпечатанную на машинке копию реляции на присвоение Подгорбунскому звания Героя Советского Союза, он получил Золотую Звезду после взятия города Казатин. Вот что было написано в этом документе.

Ниже следует перечень наиболее значительных действий Подгорбунского:

— Невероятно?.. — прищурился полковник. — Согласен с вами. С точки зрения элементарных тактических расчетов — задача для двух танков и восемнадцати автоматчиков непосильная. И все-таки это реальность. Подсчитано и удостоверено…

И вот мы стоим лицом к лицу с невысоким сутуловатым человеком в зеленом комбинезоне, поверх которого прицеплена Золотая Звезда с успевшей засалиться ленточкой и нашиты шесть полосок — три золотые и три алые, что, как известно, означает, что этот человек был ранен шесть раз — три раза тяжело и три раза легко. Склонив набок русую голову, он глядит на меня пытливыми хитроватыми глазами из-под тронутых бритвой бровей, словно прикидывает, что это за человек явился и стоит ли тратить время на беседу с ним. Сломив ветку, он молча достает из ножен финский нож и молча начинает ее стругать, потом швыряет ветку в кусты, прячет нож и протягивает руку:

— Ну что ж, давайте знакомиться, — хрипловатым голосом угрюмо говорит он. — Подгорбунский, Владимир… Наверно, вам уже говорили: бывший урка, а теперь гвардии старший лейтенант. Вот так… Что еще вас интересует?

Видимо, этому человеку изрядно надоели люди, приезжающие посмотреть на него, как на диковинку. Это немного нравится ему, щекочет тщеславие, и в то же время его раздражает прошлое, о котором постоянно напоминают, хотя бы и с умилением: посмотрите-ка, как он перековался! — давит и не дает жить обычной фронтовой жизнью, какой живут его товарищи. И Подгорбунский вдруг начинает грубо хвастать:

— Хотите описать, как я одному немцу нос откусил? Святой крест, правда. Можете даже очень художественно обрисовать… Дело было под Одноробовкой. Ехали мы в разведку на «виллисе». Я, автоматчик и шофер. Вдруг за пригорком — шестнадцать немецких саперов минируют дорогу. У них два пулемета. Мы — прыг из «виллиса» и давай строчить из автоматов. Бой… Мой шофер и автоматчик убиты. У меня — ни одного патрона. А немцев осталось четверо. Наскочили… бьют прикладами… Конец? Врешь, не выйдет! Я — прыг на унтер-офицера и зубами его за нос — старый прием уркаганов. Откусил, плюнул… Он навзничь. Остальные опешили — в стороны. Я выхватил у одного винтовку, добил унтера. Потом второго прикладом… А остальные двое сдались. Привез домой на «виллисе». Вот так… — опять добавил он.