Геббельс. Адвокат дьявола

3

Доказать, что Геббельс всецело подчинился требованиям тотальной мобилизации, весьма затруднительно. Хотя весь его рабочий день уходил на принудительное повышение боевого духа германского народа, что затруднялось постоянно ухудшавшимися условиями жизни, у него оставалось достаточно времени и возможностей, чтобы заниматься и посторонними делами. Даже в трудные 1943-й и 1944 годы кино оставалось его главным увлечением.

Едва ли не каждый вечер у него в доме устраивался специальный кинопросмотр – он по-прежнему увлекался продукцией Голливуда. Все фильмы, конфискованные немцами на оккупированных территориях, попадали в министерство пропаганды, где их просматривал Геббельс. Его атташе в Стокгольме, Берне и Лиссабоне получили приказ брать напрокат новые американские картины и делать с них копии, а в крайнем случае попросту воровать их. Кино благотворно влияло на его расшатанную нервную систему. По свидетельствам его помощников, в течение нескольких последних месяцев Геббельс часто подумывал о самоубийстве. Но спустя какие-то полчаса уже можно было слышать, как он весело хохочет над приключениями утенка Дональда или Плуто.

Но теперь актрисы и режиссеры стали редкими гостями в его доме. Причиной тому был случай с Готтшальком.

Иоахим Готтшальк, один из самых талантливых молодых актеров, появился в Берлине в середине 30-х годов и быстро пошел в гору как артист кино и театра. Его успех был бы еще более головокружительным, не женись он на еврейке. Несмотря на все убеждения и требования официальных властей, он отказался развестись с женой. Осенью 1941 года Геббельс приказал составить списки актеров, состоявших в браке с евреями, и поставил их перед выбором: либо они разводятся со своими супругами, либо им запрещается сниматься в кино и играть на сцене. Ни один актер из списка не спешил исполнять драконовское установление министра. Каждый пускал в ход любые средства и личные связи, чтобы умиротворить разбушевавшегося Геббельса. Министр пропаганды проявлял снисходительность ко всем, за исключением Готтшалька, и смягчить его было невозможно. Молодой красавец актер стал идолом для миллионов немецких женщин, и Геббельс говорил: «Невыносимо даже думать, что он спит с еврейкой!» Готтшальк получил последнее предупреждение: если он не разведется с женой, и она, и их ребенок будут немедленно арестованы и высланы в Польшу^[101]. В ту роковую ночь Готтшальк и его семья покончили с собой, отравившись газом.

Возмущение и гнев охватили театральные круги. На следующее утро, словно по сговору, были сорваны со стен кинотеатров портреты Геббельса. Вскоре Геббельс давал прием и разослал приглашения многим актерам, но ни один из них не почтил его своим присутствием – в глазах людей искусства он выглядел убийцей. Геббельс пытался оправдываться и собрал актеров в министерстве пропаганды, где сказал: «Я знаю, что все вы испытываете потребность играть, даже если находитесь вне сцены. Мало кто из вас способен жить на твердой земле, а не на театральных подмостках. Поэтому хочу вас предупредить: не распространяйте обо мне слухи, которые не соответствуют действительности».

Тем не менее его популярность в артистической среде явно шла на убыль. Актеры не отказывались от высоких гонораров, снижения налогов и других льгот, которыми их задабривали нацисты, но иллюзий больше не питали. Летом 1942 года Геббельс приказал арестовать кинорежиссера Герберта Зельпина, который позволил себе насмехаться над германской военщиной, и на следующее утро его нашли повесившимся в камере. Поскольку Геббельс знал, что большинство актеров так и не стали членами нацистской партии и, видимо, надеялись при случае уехать в Голливуд, он решил выставить их в глазах западного мира как наци. В ход шли любые средства, чтобы навязать им роли в пропагандистских фильмах, от которых за милю несло антисемитским душком, не говоря уж об их антибританской, антиамериканской и, разумеется, антирусской направленности.

Отказаться от подобных ролей не было никакой возможности. Если кто-то пытался уклониться от съемок, Геббельс вызывал ослушника к себе, обрушивал на него град насмешек и даже брани, захлебывался от ярости и негодования, и в конечном итоге человек поддавался малодушию и подчинялся. Скорее всего, Геббельс ничем не мог пригрозить, кроме как заключением в концентрационный лагерь или отправкой на фронт. Мужественного человека это не испугало бы, но в целом актеры не отличаются храбростью, чем и пользовался Геббельс.

Он проявлял удивительную настойчивость во всем, что касалось пропагандистских фильмов. Он планировал снять тщательно отработанный антисемитский фильм на основе «Венецианского купца» – и это в ноябре 1944 года! Кроме того, он продолжал держать под своим неусыпным надзором и все другие аспекты киноиндустрии. В частности, ему принадлежало право решать, кого из молодых актеров допустить или не допустить к кинопробам, какие сценарии разрешить, какие сцены вырезать из уже законченных кинокартин. Уже в феврале 1945 года он потребовал переснять некоторые эпизоды в последних фильмах, прежде чем выпустить их на экран.

Если бы кто-нибудь случайно полистал подшивки бумаг министерства пропаганды, он бы не поверил, что уже с 1939 года Германия находится в состоянии войны. В архиве, например, хранился сценарий о жизни Роберта и Клары Шуман. Фильм должны были выпустить на экраны в середине 1941 года под названием «Грезы». С самого начала киноцензоры из министерства пропаганды выдвинули массу возражений. Актриса, избранная на роль Клары Шуман, чем-то их не устраивала; им казалось совершенно недопустимым показать зрителям на экране, как великий немецкий композитор к концу жизни теряет рассудок и умирает глубоко душевнобольным, хотя так оно и было на самом деле; другие исторические факты также были не лучше: подумать только – жена Шумана играла в дуэте со скрипачом-виртуозом, в чьих жилах текла еврейская кровь, а царствующий дом России благоволил к чете Шуман, и сам царь представал весьма милым и приятным человеком. Последнее совершенно не укладывалось ни в какие рамки по той простой причине, что Германия вступила в войну с Россией через много лет после смерти великого композитора. Перечень нелепостей можно было бы продолжить.

Геббельс хотел было совсем отказаться от фильма, но передумал. И перед авторами появилась новая череда трудностей. Весь актерский состав вплоть до статистов должен был получить одобрение Геббельса. То, что кинокартина все же была создана и показана зрителю в ноябре 1944 года, кажется настоящим чудом.

4

Несмотря на «мобилизующую» речь Геббельса после сталинградских событий, весной 1943 года моральное состояние германского народа находилось в глубоком упадке. Африканский корпус был разгромлен, Северная Африка потеряна, в Сицилии высадились союзники, дивизии вермахта в России отступали, германские города подвергались постоянным бомбардировкам, продовольственные нормы приходилось то и дело снижать. Гитлер пребывал в полном неведении о настроениях, царивших в народе, а Кейтель сказал: «Фюрера не интересуют ваши соображения. Фюрер придерживается того мнения, что если народ Германии не желает бороться не на жизнь, а на смерть, то пусть погибает»^[102].

Геббельс не мог смотреть на положение дел так просто. Он должен был проявить инициативу, как сделал это в дни, предшествовавшие катастрофе под Сталинградом. Ежедневно ему приходилось объяснять, успокаивать и ободрять людей. Обстановка настолько ухудшилась, что временно возбуждающих средств уже не хватало.

Главным аргументом его пропаганды оставалась угроза большевизма – угроза не только Германии, но и всему миру. «В настоящий момент западная цивилизация вступила в одну из самых критических стадий в своей истории», – написал он в статье под названием «Европейский кризис», явно предназначенной для американского и британского читателя, которая вышла в тот день, когда, к большому сожалению Геббельса, были прерваны переговоры нацистов со Сталиным. Большевизм, предостерегал Геббельс, однажды проникнув в Европу, станет подобен заразной болезни, и не стоит тешить себя надеждой, что красные со временем усвоят европейские нормы. «Если совершенно здоровый человек окажется в одной постели с больным тифом, он не передаст больному свое здоровье, а вот тифозный больной непременно заразит его». Этот образный довод повторялся во всевозможных вариациях на протяжении последующих нескольких недель, пока Геббельс не сделал неожиданное открытие, которое давало ему возможность развернуть уникальную пропагандистскую кампанию, что он и сделал с беспримерным размахом.