Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3.

Вспоминаю Ферапонта Головатого, его фразу, сказанную на аэродроме, и передаю статью в редакцию. 11 мая 1945 года она была напечатана под заголовком «Моя „пчелка“ долетела до Берлина».

Михаил Исаковский. Русской женщине…

Давид Ортенберг. Воинский подвиг графа Толстого

Герой моего повествования, с которым я дружно работал в годы Великой Отечественной войны, — Алексей Николаевич Толстой. Его талант был признан в нашей стране и во всем мире. Писателя издавали и переиздавали. Но похоже, последнее обстоятельство и сделало Алексея Толстого уязвимым в «исследованиях» сегодняшних рубак от литературы.

«Рабоче-крестьянский граф» — под таким заголовком журнал «Огонек» опубликовал материал о выдающемся русском писателе. «Толстой с некогда красивым, теперь обрюзгшим и заплывшим лицом был всего лишь очередной ложью Советской власти, — утверждается в опусе. — Ибо это был уже и не писатель, и никакой не певец, а некое декоративное существо. Талант его погиб…»

Оставим на совести автора и редактора журнала эти оценки последних лет жизни и творчества писателя. В них нет ни грана правды, о чем свидетельствует работа писателя в годы Великой Отечественной войны, когда он был сотрудником «Красной звезды». В 1944 году Толстой тяжело заболел и в январе 1945 года, не дожив совсем немного до Победы, в которую вложил свой талант, свой труд и свои душевные силы, скончался.

Свое повествование я не случайно назвал «Воинский подвиг графа Толстого». Это ответ автору и редактору «Огонька», которые назвали свою бредовую статью для издевки над писателем «Рабоче-крестьянский граф»…

1

В первые же дни Великой Отечественной войны, когда мы стали собирать писательские силы для работы в «Красной звезде», я позвонил Алексею Толстому на его дачу, в подмосковную Барвиху, и попросил: не сможет ли он приехать к нам, в редакцию.

— Сейчас приеду, — сразу же услышал я ответ и почувствовал, что Толстой обрадовался этому приглашению.

Часа через полтора открылась дверь — и в мой кабинет вошел Толстой с женой Людмилой Ильиничной. Большой, грузный, в светлом просторном костюме, в широкополой мягкой шляпе, с тяжелой палкой в руках, едва переступив порог, сказал своим высоким баритоном:

— Я полностью в вашем распоряжении…

Нетрудно понять, как я был рад согласию выдающегося советского писателя работать в «Красной звезде» в эти дни великих испытаний. Я усадил Алексея Николаевича и Людмилу Ильиничну в кресла, заказал для них чай с печеньем. И прежде чем начать деловой разговор, признался:

— А знаете, Алексей Николаевич, я человек не из трусливых, но звонить вам боялся.

Толстой с недоумением посмотрел на меня. Я напомнил ему случай двухлетней давности. Мы готовили тогда номер газеты, посвященный 21-й годовщине Красной Армии, и нам очень хотелось, чтобы в этом номере выступили большие писатели. Я набрал номер Толстого. Откликнулся его секретарь. Объяснив, зачем понадобился Алексей Николаевич, я попросил пригласить его к телефону. Через несколько минут последовал ответ секретаря:

— Алексей Николаевич занят. Он не сможет написать для вашей газеты.

Не скажу, чтобы это меня обидело, но какая-то заноза засела в душе. По тогдашней своей наивности, что ли, я не мог понять, что ничего шокирующего в таком ответе нет.

Выслушав теперь мое напоминание об этом, Толстой, как мне показалось, несколько смутился. Даже стал вроде бы оправдываться:

— Как раз в то время я работал над романом. Людмила Ильинична «отрешила» меня ото всех дел. Виноват без вины…

Когда с этим недоразумением было покончено, перешли к делам. Толстой попросил познакомить его с обстановкой на фронте.

— Вот в газете написано: идут ожесточенные бои на бобруйском, тернопольском, полоцком, борисовском направлениях. А все-таки где именно — по ту или по эту сторону тех городов?

Конечно, мы в редакции знали больше, чем сообщалось в сводках Совинформбюро. Я подвел писателя к стене, на которой висела большая карта военных действий. На ней красными флажками была отмечена более точная линия фронта. Бобруйск и Тернополь уже в руках немцев, а за Полоцк и Борисов еще шли бои.

Толстой снова уселся в кресло. Помолчал, а потом заметил:

— Понимаю… Дела трудные. Но на войне нередко о сданных городах сообщают с опозданием, а об отбитых у противника — с опережением…

Алексей Николаевич сказал, что он хорошо это знает: в первую мировую войну был военным корреспондентом и помнит, как кайзеровские военачальники всегда спешили объявить о захвате чужих городов еще до того, как овладевали ими. А немецкие генералы — те особенно ретиво стараются выслужиться перед своим фюрером и спешат с победными реляциями.

— А нам торопиться не надо, — сурово заметил писатель. — Не мы начали эту войну…