Маркус Вольф

Она многое знала. Не только о том, что происходит в стенах своего ведомства. По долгу службы Габриэле встречалась и с коллегами из США и Великобритании, присутствовала на важных совещаниях западных разведчиков, и всё, что ей удавалось увидеть и услышать, передавала в ГДР.

Ее острый ум ценили и на Востоке, и на Западе. Вскоре ей доверили подготовку разведывательных сводок для канцлера ФРГ. Копии она регулярно отправляла в ГДР, где их читал генеральный секретарь ЦК СЕПГ. Руководители двух немецких государств в равной степени были ей благодарны.

Получаемыми от Габриэле сведениями МГБ ГДР делилось с коллегами из советского КГБ. Этим в министерстве занималось Десятое управление, отвечавшее за сотрудничество со спецслужбами социалистических стран. Москва тоже снабжала восточногерманскую разведку информацией. Но положение внутри Западной Германии разведчики ГДР знали лучше, чем советские разведчики. Немцам было легче работать среди немцев. Между разведками социалистических стран наладилось разделение труда. Западная Германия считалась сферой особого внимания восточных немцев.

В представительстве КГБ в ГДР сразу обратили внимание на появление нового информированного источника у немецких товарищей. Москва приказала узнать, кто он, насколько надежен, нельзя ли попросить его ответить на вопросы, интересующие Комитет госбезопасности. Сотрудники представительства пытались неофициально прощупать немецких товарищей, но те хранили молчание.

Завели разговор с начальником Главного разведывательного управления МГБ ГДР генералом Маркусом Вольфом. Тот с присущей ему иронией заметил, что информацией делиться будут, а сообщать подлинные имена агентов не договаривались.

Глава представительства решил, что попробует поговорить с самим министром госбезопасности Эрихом Мильке — пусть немцы всё-таки расскажут, кого им удалось завербовать. Он позвонил в секретариат министра и попросил немедленно устроить ему встречу с Мильке. Но тот был на футбольном матче.

Если член политбюро ЦК СЕПГ и министр государственной безопасности Эрих Мильке не уезжал в отпуск или на охоту, только одно событие могло отвлечь его от важных дел — футбольный матч с участием берлинской команды «Динамо», которая состояла на балансе министерства. Мильке лично заботился о спортивном обществе «Динамо-Берлин». Однажды на ежегодном балу общества он взял микрофон из рук известного телеведущего и сам стал вести вечер. Восторгу футболистов и приглашенной публики не было предела.

А однажды на вечеринке динамовцев в кафе министр ходил от стола к столу, играя на шарманке, и собирал пожертвования для футбольного клуба. Успех был колоссальный. Под взглядом министра никто не решился выставить себя скаредным или недостаточно патриотичным.

Мильке был фанатичным болельщиком. Когда судья назначал пенальти в ворота динамовцев, министр, случалось, в гневе топтал собственную шляпу. Его сын Франк не любил сидеть рядом с отцом на матче, потому что иногда ему было просто неудобно — так громко тот кричал. Подчиненные Мильке, такие же поклонники футбола, не всегда могли разглядеть его на трибуне, но всегда слышали:

— Ага, шеф тоже здесь.

Когда популярнейший в ГДР футболист Луц Айгендорф, член национальной сборной от «Динамо», остался на Западе после товарищеской встречи в ФРГ, для Мильке это был удар. Он воспринял дезертирство футболиста как личную обиду. Через четыре года Луц погиб в Западной Германии в результате дорожно-транспортного происшествия. На опасном повороте он на своей новенькой «альфа-ромео» врезался в дерево. Бывший динамовец, не приходя в сознание, через два дня умер в больнице. В секретариате министра государственной безопасности отметили, что в тот день у Мильке настроение было лучше обычного.

Дело казалось ясным и было закрыто. Но поползли слухи, что по правому колесу машины стреляли, поэтому Айгендорф не справился с управлением. В футбольную команду пришло письмо без подписи, в котором говорилось: «Неужели вы не понимаете, что за этим делом стоит МГБ ГДР? Проведите тщательную экспертизу автомашины вашего погибшего товарища, обратите внимание на тормозную систему».

Один из перебежчиков рассказал, что на дверную ручку машины Айгендорфа был нанесен контактный яд, от которого футболист должен был потерять сознание и лишиться способности управлять машиной.

Эксперты Федерального ведомства уголовной полиции не обнаружили ни следов выстрела, ни сознательных повреждений тормозной системы. Полицейские токсикологи, специалисты по змеиным ядам и прочей экзотике сказали, что ни из практики, ни из литературы не известно ни одного случая, когда яд, попавший на неповрежденную кожу, за столь короткое время привел бы человека к смерти или обмороку. Но проверить эту версию не удалось. Эксгумация трупа, по словам экспертов Института судебной медицины, ничего не дала бы — слишком поздно доказывать наличие яда.

Так и осталось неясным, то ли Мильке действительно сумел наказать своего бывшего любимца (а план каждой ликвидации писался от руки в одном экземпляре, и его подписывал сам министр), то ли служба дезинформации МГБ просто воспользовалась случаем доказать всемогущество ведомства.

До Нового года главе представительства КГБ встретиться с министром так и не удалось. В социалистической Германии официально Рождество праздником не считалось, но все его отмечали. Из представительства КГБ в секретариат Мильке прислали большую корзину цветов, узбекскую дыню, сувенирный набор белорусских водок, набор черной и красной икры и только что изданный в Москве сборник афоризмов Лихтенберга.

Эрих Мильке любил цветы, особенно пионы, и испытывал страсть к афоризмам. Он их собирал. Он считал, что в афоризмах сосредоточена жизненная мудрость, которой надо руководствоваться.

Любимым праздником атеиста и коммуниста Мильке был сочельник, хотя и в этот день он допоздна засиживался в министерстве. Но это была просто дань партийной традиции: коммунист-руководитель рано с работы не уходит.

— В сочельник в нашей стране ничего не случится, — говорил Мильке сыну. — На этот счет можно быть совершенно спокойным.

Домашние ждали его с нетерпением. Когда Мильке наконец приходил, обязательно заводили рождественскую пластинку «Тихая ночь, святая ночь». Затем специально для него ставили органную музыку Баха и пластинку с записью колокольного звона. Эти записи действовали на министра расслабляюще. На Новый год Мильке слушал после обеда девятую симфонию Бетховена. Он любил мощные голоса, такие как у русского эмигранта Ивана Реброва, и разведчики доставляли ему из ФРГ новые записи этого певца. Мильке предпочитал большие хоры, потому что сам очень хорошо пел.

По приказу Мильке три тысячи гектаров лесных угодий были отгорожены и переданы в ведение Министерства госбезопасности. Поместье Воллец, национализированное еще нацистами, стало местом отдыха высшей номенклатуры. Обустройство поместья обошлось в 20 миллионов марок.

Специально для охоты министр собрал отряд трубачей, чтобы они по старинному обычаю трубили в охотничьи рожки́. Трубачи производили большое впечатление на советских гостей, которых обязательно возили пострелять кабанов. Мильке угощал охотой и наших генералов, и советского посла Петра Абрасимова.

Но вообще-то охотился Мильке вдвоем с сыном Франком. Обычно они уезжали вечером в пятницу. Сначала Франк только наблюдал за отцом, затем сам стал охотником. Мильке подарил ему переделанный для охоты польский карабин и к нему дорогой западногерманский оптический прицел. Прицел преподнесли министру в день рождения сотрудники Главного разведывательного управления.

Из охотничьего домика министра два кабеля — электрический и видео — длиной в три километра вели к лесной поляне. Там установили прожектор и видеокамеру. Из своей спальни престарелый охотник мог увидеть на экране, как олень забрел на его поляну. Если Мильке не ходил на охоту, то в воскресный день усаживался на скамейке под большой липой, выросшей перед охотничьим домиком, больше похожим на помещичью усадьбу.