Музыка и медицина. На примере немецкой романтики

В период между 1871 и 1876 гг. Брукнера постоянно одолевали мысли о карьере и дальнейшем укреплении материального благосостояния, что часто производило на современников неприятное впечатление. В этих случаях он постоянно демонстрировал расчетливость и упрямство, с которыми шел к достижению поставленных целей. Так, в июле 1875 года он в третий раз подал прошение в Венский университет, стремясь занять место преподавателя гармонии и контрапункта, и это прошение снова было отвергнуто, к чему приложил руку Ханзлик. Возможно, Ханзлик был настроен так решительно потому, что Брукнер не согласился жениться на кузине Ханзлика, которую тот усердно ему сватал, и облек отказ от брака в не очень приличную форму. Протекция почитателя Брукнера, депутата Рейхстага Августа Гёллериха, сделала свое дело. Подключилось также Министерство просвещения и Коллегия профессоров, которая единогласно, за исключением Ханзлика, постановила: «…против прошения г-на Антона Брукнера о зачислении его в штат Венского университета в качестве преподавателя гармонии и контрапункта нет никаких возражений». Композитор, наконец, получил это место. Спустя два года он уже получал за эту деятельность дополнительно 800 гульденов в год. Когда он 24 апреля 1876 г. читал вступительную лекцию, его бурно приветствовала студенческая молодежь, которая безошибочно распознала в нем гения, скрывающегося под маской неуклюжего чудака. Студенты, которые были для него постоянным кладезем, откуда он черпал духовное здоровье, «…единственное, что придает бодрость, лучшее на свете», как он писал о них сам, были, очевидно, одними из первых, кто в полной мере постиг его человечность, величие души и его гений, Брукнер, без сомнения, внес много нового в преподавание учебного материала и, несмотря на нападки Ханзлика, обвинившего его в «очевидных пробелах в образовании», приток слушателей, внимавших ему с восторгом, постоянно увеличивался. В творчестве в период с 1876 по 1878 годы он ограничивался, в основном, ревизией своих произведений.

В своей частной жизни Брукнер в это время вовсе не был таким уж замкнутым и одиноким, как это принято считать. Он любил активно участвовать в празднествах по случаю Фашинга в Вене и записывал в своем памятном календаре имя и происхождение той или иной дамы, с которой танцевал и затем проводил время. Он имел особое пристрастие к вальсам Штрауса, который, в свою очередь, был поклонником музыки Брукнера. Кроме того, в его записях мы находим данные о тяжести, длительности и частоте мигреней, которые начали мучить его. Уже в 1865 году начались «ужасные головные боли», которые к концу года переросли в приступы мигрени и могли продолжаться по несколько дней. Нельзя с уверенностью сказать, были ли эти головные боли следствием неумеренного употребления алкоголя. Мы, однако, точно знаем, что Брукнер не был ярым приверженцем Бахуса, хотя и имел привычку во время сильной жары употреблять в качестве прохладительного изрядное количество пива.

В декабре 1878 г. начался второй большой период творчества Брукнера. Был создан скрипичный квинтет фа-мажор, единственное, наряду со скрипичным квартетом, сочиненным в 1862 году, камерное произведение. Этот квинтет иногда сравнивают с последними квартетами Бетховена, хотя следует отметить, что Брукнер познакомился с этими квартетами уже после сочинения своего квинтета.

Вновь и вновь он покидает город, чтобы найти временное отдохновение от интриг и нападок коллег по работе за стенами монастырей Св. Флориана, Креммюнстер и Клостернойбург. Спокойствие и тишина обителей, знакомые ему еще с юности, благотворно влияют на него. Летом 1880 г. он посещает монастырский пансион «Дочерей Иерусалима» в Обераммергау, где со всем пылом влюбляется в 17-летнюю воспитанницу Марию Бартль и немедленно предлагает ей руку и сердце. Его очередная попытка терпит крах и Брукнер предпринимает длительное путешествие по Швейцарии, после чего, успокоившись и отдохнув, снова возвращается в монастырь Св. Флориана.

По возвращении в Вену он пережил очередной удар: ему было отказано в месте второго хормейстера именитого «Венского мужского певческого ферейна». Но уже в феврале 1881 года он был более чем вознагражден триумфом своей 4-й симфонии. Успех первого исполнения под управлением Ганса Рихтера был просто ошеломляющим и «Wiener Abendpost» писала об этом: «Публика восприняла эту симфонию с неслыханным энтузиазмом, который выразился в бурных, долго не смолкающих овациях». Вдохновленный этим успехом, Брукнер буквально за неделю сочинил в мае 1881 года «Те Деум», а в сентябре того же года завершил свою 6-ю симфонию ля-мажор. К тому же периоду относится запись в памятном календаре от 23 сентября о начавшихся болях в ногах, сопровождавшихся отеком ступней, что его, однако, пока не очень беспокоило.

1881 год стал для Брукнера памятным еще и в другом отношении. Когда 8 декабря в Венском «Ринг-театре» случился ужасный пожар, огонь чуть было не перекинулся на дом в Хесгассе № 7, где на третьем этаже Брукнер занимал прекрасную квартиру и где хранился весь его нотный материал. Испытав панический страх от того, что все его еще не изданные произведения могут стать жертвой огня, Брукнер примчался домой из близлежащей Вотивкирхи. К счастью, пожар к тому временя пошел на убыль. В этой связи, следует указать на одну особую сторону сложной психической структуры Брукнера, а именно повышенный интерес ко всему, связанному «с медициной, болезнями и, в особенности, со смертью». Возможно, это было связано с ранними юношескими впечатлениями, глубоко укоренившимися в его душе. Нам известно, что он еще ребенком сопровождал патера Виндхаага во время посещений умирающих, и с отрочества ему был знаком трепет и ужас перед смертью. Впервые мы узнаем о его мистическом отношении к смерти в связи с самоубийством Иоганна Баптиста Вайса, у которого Брукнер в 1836 и 1837 годах брал первые уроки музыки в Хершинге. Повинуясь необъяснимой тяге к усопшим и испытывая почтение к покойному, Брукнер предпринял серьезные усилия, чтобы приобрести череп самоубийцы. Во время эксгумации останков Бетховена и Шуберта и перенесения их с кладбища Верингер на Венское центральное кладбище, в которых он непременно желал участвовать, ему удалось потрогать сильно разложившиеся трупы, а относительно хорошо сохранившиеся волосы Шуберта Брукнер даже поцеловал. После пожара в «Ринг-театре», унесшего много человеческих жизней, он сразу посетил анатомический театр, где получил возможность поближе рассмотреть обугленные трупы. Другой пример связан с потрясшим его сообщением о казни короля Максимилиана в Мексике в 1867 году Когда Брукнер узнал о том, что тело Максимилиана перевозят в Вену, он срочно послал из Линца своему другу Вайнвурму письмо следующего содержания: «Я хочу любой ценой увидеть тело Максимилиана. Будь любезен, Вайнвурм, постарайся узнать, можно ли будет видеть тело, то есть, будет ли оно выставлено в открытом или застекленном гробу, или же в закрытом. Срочно телеграфируй мне, чтобы я не опоздал. Я настоятельно прошу об этом!» Для Брукнера было странным удовольствием получить на ужин шницель, — приготовленный из того же мяса, из которого готовили последнюю трапезу для приговоренного к смерти Гуго Шенка; после этого ужина он всю ночь молился о душе смертника, которого должны были казнить на следующее утро. Эта своеобразная черта характера Брукнера содержала компоненты садизма и мазохизма, магическая притягательная сила которых толкала его на подобные действия, за которые он должен был расплачиваться последующими приступами страха. Так, например, после пожара в «Ринг-театре» и осмотра обугленных трупов он в течение нескольких недель боялся возвращаться в свою квартиру, утверждая, что ночью видит за окном мерцающие огоньки, которые представлялись его болезненному воображению ничем иным, как душами сгоревших во время пожара людей.

В июне 1882 года, по случаю премьеры оперы «Парсифаль» в Байройте, состоялась последняя встреча Брукнера с Вагнером, к которому он по-прежнему относился с величайшим восхищением и почтением. Это отношение объяснялось неизменным преклонением перед авторитетами, внушенным ему еще в родительском доме, в течение десятилетий за стенами монастырей и укоренившемся в нем настолько, что уже будучи зрелым человеком он сохранил соответствующую манеру общения с людьми, которые были для него кумирами, и соответствующую форму обращения к ним. Вот как описывает сам Брукнер свою последнюю встречу с Вагнером: «…Когда мой кумир протянул мне руку, я пал на колени, сжимая и целуя длань полубога и сказал: „О, Мастер, Я молюсь на Вас!!!“ Вагнер приветствовал его словами: „Я знаю единственного достойного последователя Бетховена — и это Брукнер!“ Учитывая это взаимопочитание и бесконечное восхищение и почтение Брукнера по отношению к Вагнеру, можно представить себе, как потрясла его весть о кончине „Мастера над всеми мастерами“, которую он получил спустя 3 дня после смерти Вагнера 14 февраля» 1883 года. В это время Брукнер работал над адажио своей 7-й симфонии и заканчивал его под впечатлением печального известия. Траурное звучание труб в конце адажио символизировало прощание с великим другом и благодетелем. Сила выразительности этого адажио была настолько велика, что композитор не сделал больше ни одного исправления, хотя другие сочинения он корректировал и исправлял по многу раз.