Откровения танкового генерала СС

В Ирсоне дивизия переподчинена командующему танковыми войсками «Запад» генералу Штумпфу. Генерал лично пожелал убедиться, в каком состоянии находится соединение, и передает мне известие о награждении меня «мечами» к «дубовым листьям» Рыцарского креста.

Дивизия сразу же приступает к переформированию и довооружению разгромленных частей. Все необходимое должно поступить из Вердена и Метца.

Потери личного состава, вооружений и техники ужасают. Потери личного состава достигли 80 % от первоначального. Даже части снабжения, и те пострадали от потерь — следствие воздушных атак штурмовиков союзников.

Дивизия потеряла в боях более 80 % танков, а при отступлении — до 70 % разведывательных бронемашин и бронетранспортеров, 60 % артиллерийских орудий и 50 % транспортных средств.

В несколько дней такие потери, само собой, не компенсировать. Но иного выхода нет — как можно скорее соединение должно снова воевать.

Обстановка как в районе Ирсона, так и в целом особых поводов для восторгов не дает. Снабженческие части и вообще все не участвующие непосредственно в боевых действиях структуры оперативно перебрасываются восточнее Мааса.

31 августа американцы вышли к Суассону и Лаону и продолжают наступать на северо-восток. Ударная группа дивизии сдерживает продвижение американских частей в ночь с 1 на 2 сентября у Таона. Между тем в дивизию прибывает и группа Монке.

Поскольку существует прямая угроза удара противника в тыл дивизии, соединение отходит на северо-восток и у Анора занимает полосу заграждения. Приходится выигрывать время — необходимо дать возможность нашим пехотинцам перебраться через Маас. При следовании на эти позиции кавалер Рыцарского креста командир 3-го батальона 26-го полка Эрих Ольбеттер наезжает на мину, подложенную на дороге партизанами. В результате взрыва он лишился обеих ног и в ту же ночь скончался в госпитале в Шарлевиле. И снова я потерял верного боевого товарища, с которым плечом к плечу сражался с 1939 года. Эрих был отчаянным воякой и образцовым командиром.

В ночь на 2 сентября мы вместе с остатками 116-й танковой дивизии удерживаем заградительные позиции под Бомоном. Под Филипвилем дивизия под натиском неприятеля вынуждена отступить к Флоренну. Уже на подходах к Флоренну от выпущенной вражеским снайпером пули погибает командир 2-го батальона 25-го полка гауптштурмфюрер Гейнц Шротт.

«Славная» борьба так называемых партизан была не чем иным, как коварным убийством из-за угла. Духовные предтечи партизанской войны — они и были истинными военными преступниками в этой войне. Именно они — враги человечности, взывающие к самым низменным инстинктам. Мне ни разу не пришлось сражаться с партизанами, как не пришлось испытать на себе жгучую ненависть к немцам со стороны бельгийцев и французов, о которой без умолку тараторят сейчас. Напротив, я могу лишь судить о самых добрых отношениях наших войск и населения занятых нами территорий. И в особенности это относится к испытавшей столько невзгод Нормандии.

Так называемые партизаны подняли голову тогда, когда угрозы для их существования уже не стало. Они не вели организованных боевых действий, предпочитая коварно поодиночке убивать немецких военнослужащих. С военной точки зрения их деятельность не сыграла сколько-нибудь важной роли. Но духовные инициаторы этого противоправного метода ведения войны добились того, что немецкие войска вынуждены были перейти к репрессивным мерам в отношении местного населения, что, в свою очередь, способствовало укоренению взаимной ненависти между народами на долгие времена. Нельзя отрицать и того, что союзники своим либеральным отношением к «партизанам» в немалой степени способствовали упрочению коммунизма в Европе. Без коварных акций «бесстрашных» партизан в оккупированных районах не было бы и повода для «процессов над военными преступниками».

4 сентября мы в районе Ивуара перешли через Маас для обустройства позиций за этим участком. Дивизии достался участок Годьен-У, а участок по обеим сторонам Динана заняла 2-я танковая дивизия СС.

Численность дивизии — 600 бойцов, которые поделены на две ударные группы. Боеготовых танков больше нет, а поврежденные находятся в ремонтных мастерских в Люттихе. Для вполне боеготовой батареи тяжелых полевых гаубиц отсутствуют боеприпасы. В качестве противотанкового оружия используем одну-единственную оставшуюся у нас батарею 8,8-см зенитных орудий, находящуюся на позиции у пересечения дорог западнее Спонтена.

Американцы сразу же предпринимают попытку форсировать Маас под Годеном и у Ивуара, но отброшены, неся большие потери. Зато им удается создать плацдарм в районе У, войти в лесной массив и там закрепиться. В результате нашей контратаки плацдарм ликвидирован еще до наступления темноты 6 сентября.

Объезжаю участок дивизии, обсуждаю с Милиусом и Зибкеном вопросы продолжения обороны Мааса. В перелесках наши машины часто становятся объектом партизанских атак. Потерь, правда, у нас нет. Однако мы обнаруживаем шесть трупов — бойцов охранного батальона Люттиха. Они были коварно убиты во время привала.

Между Спонтеном и Динаном обстреляна наша разведгруппа. Кем — установить так и не удалось.

В ночь с 5 на 6 сентября американцам удалось перейти Маас у Намюра и восстановить неудачно подорванный мост.

Военный комендант Намюра перебрался на восток, не поставив об этом в известность соседние участки. Так что теперь американцам открыт путь в тыл защитников Мааса.

Около 11 часов разведгруппа разведывательного батальона наталкивается на шоссе Намюр — Сини на передовые отряды американских войск.

Меня «обрадовали», сообщив о случившем, едва я вернулся с командного пункта от Зибкена. Сначала мне это показалось настолько диким, что я не поверил, но уже в 11.15 получил соответствующее подтверждение от другой разведгруппы.

Сразу же поднимаю по тревоге подразделения и отдаю приказ с боями отступать к Урту. Отход возможен лишь с наступлением темноты. Надо торопиться! Неподалеку от Дюрнала могут быть американцы. Добраться до скрещения дорог в Дюрнале — дело нескольких минут. А нам как воздух нужен этот перекресток — им воспользуется для своевременного отхода первый эшелон штаба.

Первый эшелон штаба мгновенно исчезает в направлении Дюрнала. Направляю подразделение по какой-то узенькой дорожке через лес прямиком к Дюрналу.

Уже на подходах к Дюрналу Майер просит меня передать командование головной группой гауптштурмфюреру Хейнцельману. Подзываю к себе Хейнцельмана. У первых домов Дюрналя нас обгоняет машина.

Населенный пункт расположен в глубокой впадине. По левую сторону улицы протянулась каменная стена высотой метра в полтора, за ее восточным углом дорога описывает кривую.

Как всегда, стою в машине и пытаюсь мысленно угадать, что нас ждет за поворотом. Глянув поверх стены, различаю главную дорогу из центра городка к пригородам и в Намюр.

И тут ору во всю глотку — предупредить Хейнцельмана. Но поздно! Гремит выстрел, снаряд попадает в первую машину. Из-за поворота выезжает американский танк.

В считаные секунды обстановка меняется. Мало радости вдруг оказаться на вездеходе-«Фольксвагене» перед танковой колонной.

Повернуть некуда. Танк медленно едет дальше. Имея подобный опыт «общения», знаю, что командир машины решил воспользоваться уникальной возможностью и просто-напросто раздавить гусеницами первый эшелон нашего штаба либо в упор расстрелять его. Так что прочь с дороги, да поскорее!

Словно в воду, прыгаю через ворота во двор, перемахиваю проволочную оградку, отделяющую двор от сада, но… Вот так сюрприз! Я в ловушке! Сбежать за выстроившимися в ряд домами не получится — двор упирается в склон горы и вдобавок обнесен высокой стеной. Едва взглянув на нее, понимаю, что мне ее не осилить, если я не желаю превратиться в мишень для американцев.

Необходимо где-то скрыться, но где? Единственная возможность — в курятнике! Уже собираюсь перемахнуть проволочную ограду, но тут Макс Борнхефт вовремя меня удерживает. Теперь мы оба в ловушке. Отсюда, из этого сарайчика, нет возможности проследить за противником. Придется дожидаться темноты.