Генерал Багратион. Жизнь и война

Начатое 9 февраля 1808 года, в сильный мороз, вторжение развивалось поначалу более чем успешно. Авангарды колонн двигались на лыжах, орудия и припасы везли на санях, солдат сумели тепло одеть, а провиант и водку раздавали своевременно. Главным противником русских был мороз, сильно мешавший отдыху на биваках, — в такой пустынной стране, какой была Финляндия, квартир не находилось даже для генералов. Главной же причиной легкости вторжения была полная неподготовленность к обороне шведско-финских войск, точнее, Финляндской армии, состоявшей из жителей Финляндии. Шведский король Густав IV Адольф, несмотря на многочисленные слухи о готовящейся против него агрессии, с разных сторон доходившие до Стокгольма, не предполагал, что его шурин и давний союзник император Александр решится напасть на него. С началом войны Стокгольм в особой ноте обвинил Россию в вероломном нападении, что, с точки зрения тогдашнего международного права, а также с учетом прежних договоренностей между Швецией и Россией, признававших незыблемость границ, утвержденных еще в 1743 году, было совершенно обоснованно и справедливо. Но после Тильзита все представления Александра о международной справедливости и верности утвержденным некогда договорам (ради которых он, собственно, и начал войну с Наполеоном) резко изменились. В этом смысле император Александр тогда мало чем отличался от Наполеона — общепризнанного нарушителя европейского традиционного порядка.

18 февраля главнокомандующий Буксгевден, находившийся с колонной Горчакова 1-го, вступил в Гельсингфорс и восторженно рапортовал государю, что «ни жестокий холод, ни глубина снега… нимало не ослабляют их (войск. — Е. А.) жара, и сами неприятели остаются изумленными быстротой их движений»6. 24 февраля Багратион занял Тавагуету. Никаких серьезных боев и даже сколько-нибудь заметных стычек не было — финско-шведская армия под командованием графа Вильгельма Маурица Клингспора, уклоняясь от боев, отходила к Таммерфорсу и Бьернеборгу, расположенному на побережье Ботнического залива. Столь блестящее исполнение первоначальных планов позволило русскому командованию замахнуться на большее. Тучкову было предписано двигаться из Куопио на запад через всю Финляндию и занять приморский город Ваза. Багратиону приказали наступать на север, оттесняя основные силы Клингспора к Таммерфорсу, ему же предстояло послать отряд занять Або с тем, чтобы овладеть затем Аландскими островами. Для колонны Горчакова целью стала могучая островная крепость — Свеаборг. Багратион досрочно овладел Таммерсфорсом и, не останавливаясь, двинулся за отступающим противником к Бьернеборгу, пройдя по хорошей зимней дороге 200 верст за восемь дней. На подступах к городу финны как будто собрались оказать сопротивление, но потом передумали и стали откатываться к Вазе. Багратион без особого труда, сбивая посты финнов, занял город, хотя в донесении Буксгевдена царю эта операция была представлена как серьезное сражение, в котором Багратион принудил противника «после упорного сопротивления… оставить город»7. В Бьернеборге Багратион получил приказ Буксгевдена послать вдогонку за Клингспором отряд Раевского, а самому идти в противоположную сторону, прямо на юг, к Або, и оккупировать обширную и стратегически важную Абовскую область. Багратион занял Або и взял под контроль 500-верстное побережье от Або до Вазы и Тавагусты. Раевский успешно достиг Вазы, а потом и Гамле-Карлебе, где соединился с подошедшим из Куопио Тучковым. Финнов не было и здесь — их 12-тысячная армия опять в руки не далась и ускользнула еше дальше на север, к Улеаборгу (Оулу). Передовые посты русской армии располагались в Сикакиоки. Если читатель посмотрит на карту Финляндии и найдет этот городок, то поразится тому, как же далеко, в самый дальний угол Ботнического залива, занесло имперским ветром русских солдат. 31 марта отряд полковника Вуича из колонны Багратиона без всяких помех со стороны противника занял Аландские острова.

В Петербурге, следя по карте за успехами наших войск, считали, что дело в сущности сделано и нужно только найти повод присоединить Финляндию к империи. И повод этот, хотя и смехотворный, нашелся. После начала войны шведы посадили под домашний арест русского посланника в Стокгольме Алопеуса, а также опечатали посольские дела. Это-то как раз и избрали в Петербурге поводом для аннексии Финляндии. 16 марта 1808 года была опубликована декларация, гласившая, что «арестованием российского посланника и опечатыванием дел миссии нанесено вопиющее оскорбление преимуществам и достоинству русского престола, так что не одна Россия, но все державы были тем оскорблены. По сим причинам государь объявил всем дворам, что часть Финляндии, доселе именовавшаяся Шведскою, и которую русские войска не иначе могли занять, как только силою и одолевая сопротивление, признается областью российским оружием покоренною и навсегда присоединяется к его империи». Вообще-то, это называется грабежом среди бела дня. Если бы шведские власти не посадили Алопеуса под домашний арест, а пригласили на обед к королю, все равно повод Для объявления Финляндии частью Российской империи непременно нашелся бы. Вся эта история напоминает известную басню Крылова о претензиях волка к ягненку, позволившему себе пить воду из ручья, пусть даже и ниже волчьего водопоя.

Итак, к весне 1808 года поход русской армии закончился. По словам его участника Дениса Давыдова, он стал «вооруженною прогулкою войск наших почти до границы Лапландии и покорением первоклассной крепости слабыми канонадами и наскоками нескольких сотен казаков»8. Финляндию заняли, присоединили к империи огромную территорию, но… страну, как оказалось, не покорили, а ее вооруженные силы не разбили. Иначе, чем «скифским вариантом», последующие действия финнов, непрерывно отступавших по своей пустынной, тысячеверстной стране, назвать невозможно. Русская армия, устремившаяся не столько в погоню за финляндской армией, сколько за «земелькой», оказалась «разбросанной по клокам», расставленной мелкими отрядами на обширном пространстве Финляндии. Это было неизбежно — каждую оккупированную область надо было контролировать, в городах и вдоль побережья требовалось расставлять гарнизоны, посты и пикеты. Но не это было самым важным. Уже с начала войны, несмотря на легкость, с которой была занята страна, стало заметно, что, вопреки воззваниям и призывам русского командования, финские и шведские солдаты оружия не складывали, а местные крестьяне выказывали некую строптивость завоевателям и почему-то не встречали русских хлебом и солью как «освободителей от шведского ига». Финны и шведы отступали быстро, но в полном порядке, при всесторонней поддержке населения, снабжавшего их всем необходимым — от продовольствия до теплой одежды (мехов и шкур). Наши же солдаты шли «лишенные сих пособий», а поэтому изымали нужное им силой, что вскоре привело к началу партизанской войны или, по словам Давыдова, «войны народной». Она вспыхнула весной 1808 года. 15 апреля финляндское командование перешло в контрнаступление под Сикакиоки, и финляндцы дважды разбили русские отряды. Сначала потерпел поражение знаменитый гусарский генерал Яков Кульнев, который распылил свои силы во время боя, благодаря чему у противника оказалось численное преимущество, когда, как писал Денис Давыдов, «огневое дело обращается в штыковую резню. Финны и шведы в этом роде битв достойные состязатели русских. Схватка была молодецкая, но превосходство численной силы неприятеля над нашей торжествовало… Мы уступили место сражения»9.

Потом у города Револакса финляндцами был опрокинут и уничтожен отряд генерала Булатова, а командир отряда, сражавшийся до конца, тяжелораненым попал в плен10. Генералу Тучкову 1-му, главному корпусному начальнику на этом направлении, пришлось дать приказ об отступлении корпуса. Казавшийся поначалу легким поход превратился в подлинное испытание для армии. Как писал Ф. Булгарин, «финляндская война была в одно время ученой, народной, наступательной, оборонительной и во всех случаях чрезвычайно упорной с обеих сторон. Успех столько же зависел от тонких соображений военных действий, от маневров в стране, почти непроходимой для наступающего войска по причине теснин, болот, гор, рек, озер и мрачных лесов, встречающихся на каждом шагу, как и от быстрого натиска и решительности. Отчаянное сопротивление шведского войска и жителей Финляндии, возможность, представляемая неприятелю озерами, переменять свою позицию и переноситься за позицию наступающих, трудность сообщений, недостаток крепостей для учреждения операционного центра внутри земли, малое народонаселение, рассеянное на большом пространстве, и вообще страна бесплодная, без больших городов и селений, не представляющая возможности продовольствовать войско местными средствами, — все это противопоставляло чрезвычайные трудности к скорому и успешному окончанию войны. Почти на каждом переходе надлежало брать крепкие позиции, наподобие природных крепостей, не надеясь других последствий, как возможности подвинуться далее в пустыню и, удаляясь от своих запасов, терпеть еще большую нужду». Особенно трудно приходилось завоевателям весной, когда «вскрытие рек и озер вжимало войска наши в дороги, врезанные, подобно желобам, в непроходимую поверхность, и лишало равнин и прямых сообщений, словом, того простора для наступательной войны». И вообще, как это часто бывает, на карте все казалось таким простым и ясным, ибо «на карте нет снегу, особенно глубокого, что широкие дороги, на ней показанные, превращены тогда были в тропинки, по которым конница не могла идти иначе, как в один конь, пехота — рядами, а артиллерия и тяжести — с чрезвычайным затруднением, так что вместо двадцати пяти и тридцати верст… дивизия не в состоянии была проходить в сутки более десяти или двенадцати верст»".