Дневники 1923-1925

Гурьянов говорит: «Начиная исследование, не читайте ни одной книжки и пользуйтесь книжкой только после как справочником». Сам он, отправляясь на экскурсию, берет пробирки, сумки и хватает в них все. В Гремячем ключе он берет воду. «Зачем?» — «Я подозреваю, что он железистый, надо сделать анализ». — «Но ведь анализ ее уже сделан, самый подробный». Напротив, доклад свой о чайке он взял у Мензбира.

27 Апреля. Ветер (продолжение вчерашнего) юго-восточный. По всему горизонту тревожная хмарь, и даже с виду с чистого неба солнце светит неполно. Очень из-нойно.

Всюду показались шмели. Листья черемухи развертываются. Началась пахота под яровое, над каждым пахарем вьется белая туча чаек.

Сорочье гнездо было едва заметно в кусту орешника, но когда мы его принесли в музей, то оно стало очень интересно как лесное диво (толстое, помазанное в два слоя глиной, внутри гнездо из мельчайших, как волосы, прутиков, сверху вокруг всего шапка из сучков).

25-го вынул первого клеща из собаки.

И так всё: частица растительного или животного мира, взятая из целого, заставляет работать воображение и дополнять остальное. На этом основано собирание букетов цветов. И можно ввести в метод: брать из леса частями все в комнату: мох с сухими листьями, молодые деревца сажать в горшок и, схватив от них впечатление, брать новое.

Мы думаем, что скоро будет гроза.

Если не все прекрасно, то все занятно в природе, если посмотреть в кулак, а еще лучше принести домой, но почти все безобразно, если смотреть на все, не выделяя особенностей: борьба [целого с частью], и только зуд какой-то в душе, томление; наконец после большой борьбы попадает глаз на особенность, и если есть воля — выделить ее, то она заговорит о всем мире: и эта часть, говорящая о целом, есть сотворенное человеком.

В Брусничном враге пожар. Молодой месяц уже в бублик, вспомнил, что дня три тому назад мужик сказал, узнав, что я хвораю: «Это оттого, что холодно, вот завтра месяц народится, будет тепло». Так и вышло: подул знойный ветер.

На земле ветер не перестал. На озере было мало огней, зато двое пришли с наметками (наверно, плотву ловить).

Природа в кулак. Роль художника. Деревца с красными листиками. Дополнила луна. Художник универсалист, почему сектант — обрезан.

Готовые знания (исследовательский метод, привезенный сюда: готовое знание).

— Вы слышите, какая птица поет?

— Слышу: певчий дрозд.

— Да, но из певчих какой?

— Не знаю; какой?

— Я не могу вам сказать: запомните, убейте завтра и определите.

— Но я же не маленький: говорите.

Он одумался и сказал:

— Дрозд-белобровик.

Может быть, не совсем верно, что лень — мать всех пороков, и, главное, очень трудно разобрать, действительно ли это лень или только некоторое отступление от видимой деятельности для внутренней, себе самому иногда незаметной работы. Во всяком случае, излишнее напряжение воли может исковеркать жизнь, лишить ее всех радостей, выпятить самомнение и презрение к другой личности. На этой почве зарождаются секты. Так, можно сказать, что если не всякая лень является матерью всех пороков, то и не всякая воля бывает матерью добродетелей.

Секта готовых знаний: мы переходим к природе, потому что это более глубокий подход к общественности.

Разработка вопроса подхода к мужику.

Всякий метод, в том числе тоже и метод исследовательский, есть пробитая кем-то тропа, то есть нечто уже готовое. И потому для нашей молодежи этот новый исследовательский метод предстал как метод готовых знаний, тем более что они увидели мудрствование и простодушно спрашивали: «Почему они нам не рассказали просто, как поставлено дело изучения края в Сокольниках?»

Любуясь или просто интересуясь природой, мы сознательно или бессознательно выбираем из всего окружающего нас какую-нибудь часть, будь это холм с сосной наверху, изгиб реки, даже куст можжевельника, даже болотная кочка, все равно, только была бы это непременно часть целого. Выделив интересный нам кусочек природы бессознательно или сознательно, взяв его даже к себе домой, мы по этой части творим целое, чего, может быть, и не бывает в природе, но кажется, что вот если бы правильно, то именно так оно бы должно быть. Если бы не обладали в себе этой выделяющей способностью и средой, в которой взятая часть разрастается в целое, то не могли бы любоваться природой, потому что она сама по себе без-образна. Чтобы убедиться в этом, стоит только посмотреть в кулак на какой-нибудь предмет в природе, выделить его, и он покажется интересным, но как только после того разжать кулак — и все окружающее представится безобразным.

Не говорю, однако, что выделяющая способность непременно находится в нас самих, быть может, сама природа в своей борьбе, в движении выпирает своими частями и заставляет нас продолжать дело выдающихся существ. Правда, почему именно в лесу сегодня среди нагромождения серых стволов деревьев, прутьев кустарников, зеленого моха, засыпанного старыми листьями, и пробивающихся через это зеленых веточек брусники я выбрал себе молодое деревце величиной в сантиметр с двумя совершенно красными листиками? Я заметил его, вернулся в дом, взял нож, выкопал его и, пересадив в горшок, поставил на окно и теперь наслаждаюсь видом и ростом этого прекраснейшего творения!

Рассказ о Верном. Однажды с делом воспитания моего ирландца Ярика вышла очень неприятная история: он был готов по болоту и полю, но с лесом надо было еще год подождать; между тем наступило время моей любимой охоты на тетеревиные выводки, я не выдержал и отправился в лес. Легким свистом я удерживал Ярика около себя в двадцати-тридцати шагах на полянах и в кустах, заставляя его кружиться возле себя всегда на виду. Вдруг он почуял след, быстро перекинулся с него в сторону, сработал круг и мертво стал. Вылетел старый черныш, я выстрелил. Ярик не двинулся и смотрел в то место, куда упал петух. «Вперед!» — сказал я. Он, перебирая медленно ногами, двинулся вперед и остановился над птицей. Чего же лучше? Я, восхищенный, расцеловал Ярика, и мы отправились дальше искать выводки. И с выводком было тоже прекрасно, я настрелял полную сумку и, счастливый, возвращался домой по дороге. Там, где никак уж нельзя было ожидать тетеревей, я вдруг услыхал: «квох-квох!» и увидел быстро бегущую по дороге тетерку. У нее были, наверно, маленькие дети в кусту, какой-нибудь очень поздний выводок, потому что она бежала, похлопывая крыльями, как обыкновенно, отманивая собаку. Все произошло в одно мгновенье, я не успел крикнуть Ярику, он бросился, как [пущенная стрела] — и так он исчез. Маленькие тетерева из-под [куста] разлетелись в разные стороны. Сердце у меня оторвалось! Ждал я, ждал, свистел, свистел, и вот вижу, ползет ко мне из куста. Я сделал страшную ошибку: сильно наказал его прутом. Чтобы увериться в его исправлении и успокоиться, я пошел опять искать тетеревов. Найдя выводок, я выстрелил и, должно быть, от волнения за Ярика промахнулся, он бросился за улетающим. После того я очень долго ждал его и вернулся вечером один: Ярика не было. Мы всю ночь его свистели, трубили и не нашли. Рано утром я вышел к картофельнику, свистнул и вижу, в зелени шевельнулось что-то рыжее. Он залег в картофеле и пролежал там всю ночь. Не было предела моему отчаянию! Одним наказанием я испортил плод всего моего огромного труда по воспитанию простой собаки. Но я решил действовать и начать все сначала, не думая об охоте; и опять началось все сначала, болото, [поле], веревка. А охота в разгаре [на тетеревов]. Мне нужна была другая собака, хотя какая-нибудь старая, лишь бы делала стойку, из-под собаки я мог бы постепенно натаскать Ярика.