Рерих

29 марта 1927 года в Урге Рерихи встречали всех у себя в доме. Описание дома в Консульском переулке сохранилось только в рассказе Зинаиды Лихтман:

«Прелестный небольшой домик, низкое крыльцо с двумя ступеньками, большой широкий двор. Вы сразу же попадаете в столовую, где стоит встроенный деревянный шкаф, два сдвинутых стола и стулья, большая печь, отапливаемая дровами. От столовой ведет небольшой вестибюль, в котором стоит вешалка с меховыми пальто, а также раковина, где вы часто моете руки из-за страшной пыли. Крошечная комнатка Юрия: книжные полки, стол и раскладушка. Затем вы проходите в комнату побольше, в центре небольшой столик, несколько стульев, занавешенные полки с многочисленными лекарствами и материалами, на стенах очень красивые танки, делающие комнату столь красочной. В ней два окна. Николай Константинович рисовал в этой комнате всю зиму. Справа от нее расположена комната Елены Ивановны очень маленькая, с двумя окнами, двумя раскладушками (Николай Константинович тоже спал здесь) и небольшим столиком. Чудесные танки на стенах и Святыня, вся устланная лиловым бархатом (третье окно использовалось специально для этого). В центре стоял Будда, занавешенный хатыками, несколько меньших Будд, также занавешенных хатыками, много бусинок из сандалового дерева, хрусталя, медные чаши, где горело масло, священные маленькие фигурки и изображения — все это производило неизгладимое впечатление. Елена Ивановна работала всю зиму, и днем и ночью, чтобы подготовить к печати две книги. Во дворе также стояли две юрты — одна служила туалетом и ванной (ванна небольшая, цинковая), в другой юрте, побольше, жила и спала прислуга (буряты и тибетцы). Повар Людмила Богданова, прекрасная русская девушка, на которую было указано еще в Урумчи, и ее четырнадцатилетняя сестра готовят еду. Рерихам прислуживают также два тибетских ламы и Кончок, который путешествует вместе с ними. Еще у них в доме есть Дедка, прекрасный тибетский старец, которого Николай Константинович называет „полчеловека“; он убирается в комнатах и топит печь, но с ними он не поедет. Остальные слуги — буряты. Всего десять слуг, но неумелых, необученных, сырой материал» [330].

Свой первый день в Урге Зинаида Лихтман вспоминала в ярких тонах:

«Трудно описать, с какой радостью мы встретились — нам хотелось сразу же узнать обо всем и все им рассказать. У них также есть секретарь и технический помощник, Павел Константинович Портнягин, молодой человек двадцати четырех лет — не очень приятный, но, возможно, он изменится, и от него будет больше пользы. Но самой важной новостью для нас было строительство двадцатичетырехэтажного здания, которое должно начаться в Нью-Йорке. Такие большие перспективы и возможности!» [331]

Экспедиция начиналась с трудностей, недоговоренности и непонимания.

«Грустно видеть, — вспоминала Зинаида Лихтман, — что доктор К. Н. Рябинин и Портнягин — два гостя в экспедиции, хотя и оплачиваемые, которые должны были бы сотрудничать, не хотят работать, только всё требуют, особенно доктор» [332].

Ни один из братьев Николая Константиновича не захотел принять участие в труднейшем этапе Первой Американской Центрально-Азиатской экспедиции. Борис поспешно вернулся к своей жене и к больной матери в Ленинград, а Владимир так и не решился приехать из Харбина в Ургу.

Почти целый месяц в Урге укладывали экспедиционное снаряжение. Неожиданно советский торгпред стал убеждать Н. К. Рериха как можно скорее покинуть Монголию, так как получил указание задержать экспедицию до прибытия из Москвы Я. Г. Блюмкина, а это могло означать только одно — арест Николая Константиновича. Пообещав всяческую помощь, торгпред сказал, что не сможет теперь официально помогать экспедиции и во время подготовки необходимых документов должен формально отсутствовать. Было решено подключить к организации выезда экспедиции из Урги в Тибет монгольское правительство. Советник правительства Монголии Джамсарано занялся оформлением всех документов для таможни. В последний день в Урге возникло еще одно «неожиданное» затруднение.

«В семь тридцать пришел Джамсарано с одним чиновником, чтобы провести Рерихов через таможню, — писала Зинаида Лихтман. — Мы вместе выпили чай. Замечательно, что он привел с собой ламу, который будет сопровождать их до границы. Сказал, что работал всю ночь, готовил необходимые пропуска для этого ламы, чтобы он мог отправиться вместе с ними. Такое уважение и внимание! Около девяти мы вышли во двор, и вдруг Джамсарано спрашивает, где ваши номера и лицензии на машины, без них вас не пропустят. Стало очевидным, что по небрежности, или чего еще хуже, торгпред не позаботился об этом вопросе. И началось самое необъяснимое и возмутительное. Николай Константинович и Юрий носились от одного места к другому, стараясь получить номера. Каждый чиновник сваливал вину на другого, пытаясь выгородить себя, а монголы, видя это, смеялись над таким проявлением некомпетентности. Должно отметить, что Джамсарано носился по всем инстанциям, стремясь поправить положение, — его желание помочь поразительно. Поползли различные слухи, что отъезд хотели задержать, но, наконец, в три часа они принесли номера — Николай Константинович и Юрий, оба измучены» [333].

Главная цель была достигнута — все советские дипломаты решили, что предприняты огромные усилия для того, чтобы задержать экспедицию. Наконец, днем 13 апреля 1927 года, из Урги, на автомашинах, выехал караван Первой Американской Центрально-Азиатской экспедиции. Провожали Рерихов все — Зинаида и Морис Лихтманы, брат Николая Рериха Борис, «внезапно» вернувшийся с охоты советский торгпред и советник монгольского правительства Джамсарано. Вся группа на автомобилях сопровождала экспедицию до Сенгена, ближайшего монгольского таможенного поста. Вот так начался третий этап рериховской экспедиции, называемой еще «Миссией Западных буддистов в Лхасу» или «Посольством Западных буддистов в Тибет».

На следующий день, 14 апреля 1927 года, Лихтманы, погрузив свой багаж, в 5 часов утра, на самолете, вылетели из Монголии в Москву.

Морис и Зинаида Лихтманы вместе с Борисом Рерихом, как американские журналисты, побывав на первомайском параде на Красной площади и решив все проблемы с вывозом рериховских картин в Америку, поехали в Ленинград, откуда через месяц вернулись в Нью-Йорк, чтобы вскоре организовать съезд западных буддистов.

Тем временем «New York Times» опубликовала очередную статью, в которой говорилось о путешествии Н. К. Рериха как об экспедиции, якобы организованной советской Академией наук:

«Москва, 4 апреля. — Николай К. Рерих, известный художник и исследователь, только что оставил Ургу, столицу Независимой Монгольской Республики, отправившись во главе экспедиции, спонсируемой Ленинградской академией наук, в двухлетнюю поездку в Тибет, в который он, вероятно, войдет через Китайские территории…

Несколько месяцев назад профессор Рерих путешествовал в малоизвестных областях к северу от Гималаев. Несмотря на долгое пребывание в Америке, Рерих сохранил свое российское гражданство. Он оставил своих компаньонов в Китайском Туркестане, пересек Российскую границу. Тогда он, очевидно, исчез. Запросы, сделанные через Британскую миссию, ничего не выявили. Теперь известно, что он провел некоторое время в Москве, где заключил соглашение с Советскими властями, а затем поехал в Ленинград и вступил в контакт с Академией наук, чтобы добиться помощи в осуществлении этой экспедиции» [334].

Николай Константинович боялся любой огласки своего путешествия, теперь, когда его экспедицию назвали советской, можно было ожидать любых неприятностей в контролируемом англичанами Тибете.

Узнав об этой статье еще в Урге, Николай Рерих срочно телеграфировал в Нью-Йорк, чтобы сотрудники музея немедленно опровергли это утверждение — так как официально экспедиция именовалась Американской. К. Н. Рябинин в своей книге «Развенчанный Тибет» писал: