Кемаль Ататюрк

Концепция, принятая Кемалем в поезде, пока не меняет реального положения в стране: отправившись из Сиваса в Самсун, Кемаль был вынужден остановиться в Амасье, где заканчивалась линия железной дороги. Там он встречает своего старого друга, губернатора Самсуна, участвовавшего в Ялова в подготовке рождения либеральной партии. Если верить Ахмету Хамди, гази не смирился с победой либералов на выборах в Самсуне. Город контролируется армией, а по словам Хамди, «можно было бы подумать, что находишься во вражеском городе». Мэр-либерал прибыл на официальный обед с опозданием, и когда гази поднял свой бокал, мэр не дотронулся до своего.

«— Господин председатель муниципального совета, вы считаете, что пить грешно?

— Нет, я уже отобедал!

— Как? Вы игнорируете мое прибытие?

— Нет, я знал об этом и даже ожидал вашего прибытия!

— Тогда вы могли бы подумать о том, что мы будем обедать вместе!

— Действительно, я надеялся на это. Но я не получил приглашения!»

Гази повернулся к губернатору: «Вы предупредили мэра о нашем прибытии и совместном обеде?»

Губернатор не отвечает. Через несколько мгновений, когда мэр собрался покинуть президентский стол под предлогом: «Завтра у меня слишком много дел», Кемаль взорвался. Через два дня губернатор был отправлен в отставку вместе с начальником полиции и руководителем местного отделения Народной партии. Эта история досадна, так как представляет Кемаля непредсказуемым, мстительным, желающим переложить на чужие плечи ответственность за ошибки, допущенные им в случае с либеральной партией. Через несколько дней в Трабзоне Кемаль, словно желая забыть инциденты в Самсуне, произносит речь: «Теперь мы должны работать еще больше, как если бы несколько партий противостояли нам, и мы должны распространять наши идеи среди народных масс вплоть до деревень. В каждое мгновение мы должны быть готовы отчитаться о нашем движении перед историей и миром!»

Из Трабзона Кемаль возвращается в Стамбул, а через две недели направляется во Фракию впервые с момента провозглашения республики. Здесь Кемаль сталкивается с реальной Турцией, с ее успехами и поражениями. Посещение сахарного завода, продукция которого шла на импорт, его порадовало, но как реагировать на поведение крестьян, неожиданно предъявивших официальному кортежу массу жалоб на падение цен на сельскохозяйственную продукцию, повышение налогов, злоупотребления властью, недостаток транспортных средств и многочисленные болезни? А в Эдирне Кемаль узнает о драме, разыгравшейся в Менемене.

23 декабря 1930 года полдюжины дервишей потрясли этот небольшой городок, затерянный среди оливковых полей, в 30 километрах от Измира. Размахивая зелеными священного цвета ислама знаменами, они требовали возвращения шариата и объявили о скором прибытии армии халифата численностью в 70 тысяч человек. Толпа, поддерживающая их, разрасталась, люди выкрикивали требования отменить все реформы; жандармы призвали на помощь военных. Вскоре перед разъяренной толпой появилось около тридцати солдат. «Чего вы хотите? — спросил Мустафа Фехми, молодой офицер, командующий солдатами. — Вы собираетесь выступать против правительства?» Дервиш, возглавлявший толпу, приблизился к Фехми и сразил его пистолетным выстрелом, а затем обезглавил.

Кемаль срочно вернулся в Стамбул, собравшиеся на чрезвычайный совет с трудом верили информации: полторы тысячи человек ликовали и аплодировали, когда голову жертвы, насаженную на древко знамени, пронесли по улицам Менемена. И всё же пришлось смириться с реальностью: через семь лет после провозглашения республики в одном из наиболее развитых регионов страны религиозные фанатики зверски расправились с офицером и толпа ликовала. Так республика получила своего первого мученика, и какого мученика: до армии — преподаватель, спортсмен, активный участник конференций Турецкого центра, Фехми по прозвищу Кубилай — символ новой Турции!

Без промедления правительство объявляет о заговоре. Устанавливают, что зачинщиком был соратник по оружию Этхема-черкеса, подозревают либеральную партию и Кязыма Карабекира, разоблачают братство Накшбенди, к которому принадлежал убийца Кубилая. К Накшбенди было много претензий: шейх Саид, возглавивший курдское восстание 1925 года, был членом этого братства. Накшбендиты боролись против государства, и, как свидетельствовала газета «Акшам» («Вечер»), «накшбендизм требует умерщвления плоти и молитв, которые способны за короткое время сделать безумным нормального человека». Возглавлял это братство девяностолетний шейх; его назвали руководителем заговора. Некоторые пошли еще дальше. Учитывая интерес, проявляемый к Накшбенди знаменитым полковником Лоуренсом, и установив, что один из сыновей шейха находится в Ираке, газета «Акшам» предполагает участие в заговоре англичан: «Лоуренс не мог остаться в стороне от этого дела. Шейх Эссат-эфенди сам признавался, что англичане окружают его вниманием. Существует ли связь между сыном в Ираке и отцом? Не использует ли Лоуренс этот канал для влияния на нашу страну?» На самом деле Лоуренс, лишенный всяких полномочий, служил тогда на авиационной базе на юге Великобритании.

Начались репрессии: более двухсот арестов, чрезвычайное положение в трех округах, около тридцати приговоров к смертной казни. Столь жестокая расправа вызвала возмущение военного атташе Франции: «Если бы это не послужило предлогом для партии власти расправиться с оппозицией, событие в Менемене могло бы пройти почти незамеченным». Желание произвести впечатление, утвердить авторитет государства очевидно. Сарро не понимает, что для Кемаля и его окружения драма в Менемене представляет огромную психологическую травму, особенно если помнить о недавнем успехе либеральной партии. Они в смятении перед лицом подобной реакции народа, которая им кажется невероятной. А что будет думать молодежь, убежденная, что всё как нельзя лучше в республиканской Турции? Будет ли она готова пожертвовать собой, как Кубилай, для защиты республики? Следует действовать быстро и энергично, чтобы стереть отвращение и потрясение и вспоминать о Менемене только как о событии, которое никогда не должно повториться.

Как отмечала газета «Миллиет» в середине января, «гази решил взять под свой непосредственный контроль государственные дела». Отправившись в поездку по побережью Эгейского моря, а затем в Южную Анатолию, гази всё чаще выступает с громкими заявлениями и критикой. В Измире: «Не стоит ожидать того, что небрежно управляемая, запущенная страна может превратиться в рай». В Айдыне он отвечает молодому человеку, который жаловался, что нет машин, чтобы ездить по деревням: «Вы не можете туда поехать, в то время как орды фанатиков в лохмотьях и с котомками посещают деревни одну за другой, распространяя слухи, дискредитирующие республику, а сами заявляют, что продают цветы. А вы ничего не делаете, чтобы воспрепятствовать этому». В Адане: «Пусть государство строит школы и больницы! Ваша главная обязанность распространять культуру среди населения. Большинство граждан не владеют турецким языком, необходимо их обучать этому!» Через три месяца, в начале марта 1931 года, гази возвращается в Анкару.

Национальное собрание распущено: Кемаль решил взять всё в свои руки. Но зачем? Чтобы поддержать единство государства (Кемаль говорит о единстве государства, а не нации!) — так заявлено в выборном манифесте партии. Кемаль учел уроки либеральной партии; 1176 кандидатов представлены в 287 избирательных округах; 30 мест зарезервировано для независимых кандидатов при условии, что они должны быть честными республиканцами, сторонниками светских реформ, националистами. По-видимому, отвечать всем этим требованиям было нелегко, если ты не член партии, поэтому было зарегистрировано только тринадцать независимых депутатов. Впрочем, память о либеральной партии незримо присутствовала в зале и отразилась даже на выступлении Исмета, призвавшего сократить государственные расходы. Кстати, впервые в истории республики государственные служащие не составляли абсолютного большинства нового состава Национального собрания. Но что вообще означает увеличение числа депутатов, не состоящих на государственной службе, хотя многие из них — бывшие чиновники, а также создание группы независимых депутатов и желание сократить государственные расходы? Служит ли это обманом или намеренным желанием подготовить общественное мнение к либеральной эволюции?