Дэн Сяопин

До осени 1962-го, однако, Цзян оставалась не более чем домохозяйкой и секретарем Мао, а потому особо навредить ни Дэну, ни кому другому в Политбюро не могла. Но после того как «великий кормчий» вывел ее на авансцену классовой борьбы, она, почувствовав силу, стала вмешиваться в дела многих китайских руководителей, хотя ни в Политбюро, ни в ЦК не входила.

Разумеется, ее поведение раздражало старые кадры. Но почти никто из них по какому-то странному легкомыслию не считал нужным скрывать свои чувства. Точно так же вел себя и Дэн Сяопин. Непростительная промашка для опытного бюрократа!

Так, посмотрев летом 1964 года очередной «шедевр», одобренный Цзян Цин, Дэн во всеуслышание заявил: «Из-за движения [по реформированию оперы] многие уже не осмеливаются писать статьи. В настоящее время агентство Синьхуа ежедневно получает всего по две статьи. В театральных спектаклях играют только роли солдат, показывают только одни сражения. А возьмем кино. Где же тут добиться совершенства, когда и это не разрешают изображать, и то не разрешают изображать»?¹⁵⁴

Цзян Цин немедленно зачислила Дэна в список своих врагов, начав настойчиво внушать мужу мысль о его коварстве. Какое-то время Мао не придавал значения ее наветам, но в конце концов стал задумываться.

А пока, в начале 1965 года, хитроумной Цзян Цин удалось обработать супруга в нужном ей направлении в отношении приятеля Дэна, заместителя мэра Пекина и одного из ведущих китайских драматургов и историков У Ханя. Дэн действительно любил этого профессора-либерала, несмотря на то что тот не был членом компартии; он ценил его глубочайшее знание китайской истории, особенно периода династии Мин. И практически каждую неделю встречался с ним в одном из элитных партийных клубов, чтобы поиграть в бридж. Присоединялся к ним и первый секретарь ЦК комсомола Ху Яобан, тоже любитель этой западной игры. За картами они наслаждались беседой¹⁵⁵.

На знании минской истории старина У Хань и погорел. Еще в январе 1961 года он написал историческую пьесу об отважном и благородном чиновнике XVI века Хай Жуе, осмелившемся высказать правду погрязшему в пороках императору династии Мин. И хотя сюжет был известный, Цзян Цин посчитала, что У Хань сознательно провел параллель между «делами» Хай Жуя и Пэн Дэхуая (ведь маршал тоже попал в опалу за критику вождя нации). Она подняла вопрос о пьесе сразу по ее выходе, но тогда ни Мао, ни кто-либо другой из его окружения не поддержали ее. Мао Цзэдуну нравился образ Хай Жуя. В нем он видел себя самого, «честного и правдивого революционера», борца против всех пороков прогнивших классов¹⁵⁶.

Однако в начале 1965 года ситуация изменилась. Мао Цзэдуну, разозлившемуся на Лю, враги стали мерещиться повсюду. Вот тогда-то Цзян Цин и удалось внушить ему мысль о «двурушничестве» У Ханя. А вскоре — и о неверности Дэна. В этом ей помог ее старый друг Кан Шэн, не менее коварный, чем она. В первое время, когда Цзян Цин подняла вопрос о пьесе, он тоже скептически отнесся к затее, но затем, где-то во второй половине 1964 года, понял, что из этого можно извлечь неплохой политический капитал. И со своей стороны тоже стал нашептывать Мао, что У Хань — «контрреволюционер». Причем действующий по указке целой «банды», стремившейся реабилитировать бывшего министра обороны: «Мы критиковали Пэн Дэхуая, они же (Кан намекал на Лю, Дэна и иже с ними. — А. П.) приукрашивают Пэн Дэхуая. Разве это не оппозиционные действия?»¹⁵⁷

И Мао в конце концов согласился с доводами Цзян Цин и Кан Шэна, после чего идея «заговора» в руководстве компартии завладела им и стала казаться ему вполне логичной. Ведь У Хань был подчиненным мэра Пекина Пэн Чжэня, который, как мы помним, являлся одним из ближайших соратников Лю Шаоци и Дэна, к тому же заместителем последнего в том самом «независимом королевстве», каковым Мао считал теперь Секретариат ЦК. В воспаленном мозгу Председателя все эти четверо (У Хань, Пэн Чжэнь, Лю Шаоци и Дэн Сяопин) объединились в одну «черную банду», захватившую, с его точки зрения, огромную власть «над пропагандистской работой внутри провинциальных и местных партийных комитетов и особенно внутри Пекинского городского комитета партии». А потому, решил он, возникла необходимость «открыто, всесторонне, снизу доверху вскрыть наши темные стороны» и «еще больше усилить культ личности для того, чтобы поднять массы на борьбу за уничтожение антимаоистской партийной бюрократии»¹⁵⁸.

В феврале 1965 года Мао принял решение начать критику пьесы У Ханя в печати. Вот как он сам рассказывал об этом: «[Некоторые ведомства и некоторые районы нашей страны были в руках ревизионистов, воистину они заполнили всё, пролезли во все щели. В то время я предложил товарищу Цзян Цин организовать публикацию статьи с критикой пьесы „Разжалование Хай Жуя“, но именно в этом „красном“ городе [Пекине] я оказался бессилен. Делать было нечего, оставалось лишь [Цзян Цин] поехать в Шанхай, чтобы организовать это дело. Статью наконец написали, я трижды просмотрел ее и нашел, что в целом она годится. Вручая ее товарищу Цзян Цин, я предложил, чтобы статью просмотрели и другие руководящие работники ЦК, но товарищ Цзян Цин сказала: „Лучше опубликовать статью как она есть. По-моему, товарищи Чжоу Эньлай и Кан Шэн ее могут и не смотреть“». В противном случае, добавила Цзян Цин, и Лю Шаоци, и Дэн Сяопин «тоже захотят… прочесть»¹⁵⁹.

Статья, о которой говорит Мао, была опубликована 10 ноября 1965 года в шанхайской газете «Вэньхуэй бао» («Литературные доклады»). Ее автором был 34-летний журналист Яо Вэньюань, работавший в местной партийной газете «Цзефан жибао» («Освобождение»). Работа над статьей заняла много времени. Было подготовлено 11 вариантов, которые Цзян Цин и еще один шанхайский левак Чжан Чуньцяо тайно курьерской почтой посылали Мао Цзэдуну в Пекин (рукописи они клали в коробки с магнитофонными записями пекинских опер¹⁶⁰). Повышенные меры предосторожности объяснялись тем, что Мао хотел нанести удар по «умеренным» неожиданно. И это ему удалось.

Последним тестом на лояльность Дэна, Пэн Чжэня и остальных «правых» (за исключением Лю Шаоци, в «ревизионизме» которого Мао уже не сомневался) стало одно из рабочих заседаний ЦК в сентябре — октябре 1965 года, на котором Председатель предложил подвергнуть У Ханя критике. Как и следовало ожидать, ни Дэн, ни Пэн, ни другие тест не прошли. Дэн лишь для вида сразу же начал расследование деятельности профессора и вскоре объявил, что «У Хань является „левым (то есть благонадежным. — А. П.) элементом“»¹⁶¹. А Пэн Чжэнь, бывший, как мы помним, и раньше несдержан на язык, в конце сентября на очередной встрече работников культуры в ЦК заявил: «На самом деле все люди равны, вне зависимости от того, члены ли они Центрального комитета или председатели»¹⁶².

Такого Мао простить не мог. «Я призываю к бунту, — бросил он участникам рабочего заседания, — к такому же, как бунт против Юань Шикая, провозгласившего себя императором» [75]. После чего добавил: «Я скоро увижусь с Марксом, что я ему передам? Ревизионистский хвост, который вы мне оставляете, я не осмелюсь [ему передать]!»¹⁶³ Именно после этого он дал сигнал Яо Вэньюаню публиковать статью, заклеймившую драму У Ханя как орудие борьбы буржуазии против диктатуры пролетариата и социалистической революции.

Разумеется, пекинское руководство встретило публикацию негативно: ведь У Хань, как мы помним, был не только профессором и драматургом, но и заместителем мэра. Первой реакцией Пэн Чжэня, не догадывавшегося, что за статьей стоял сам Мао, было не допустить ее перепечатки центральной прессой. За поддержкой он обратился к Дэну. И тот, тоже ничего не подозревая, сказал: «Да видел я этот спектакль, в котором роль Хай Жуя исполняет Ma Ляньлян [76]. Никаких ошибок там нет. А кое-кто всегда пытается по спинам других людей забраться повыше; иной раз они мало что знают о человеке, а стремятся, как говорится, ухватить его за косичку и трепать, трепать, критиковать, критиковать; а все это с той целью, чтобы сделать себе имя. Я больше всего не люблю таких вот людей. Ты скажи профессору, что ничего страшного в этом нет. Мы же будем с ним, как обычно, играть в карты. А политику и науку, искусство непременно надо разграничивать; их смешение — вот что наиболее опасно, ибо такой подход может создать препятствия на пути свободного высказывания мыслей»¹⁶⁴.