Гражданская война в России: Записки белого партизана

Покровский сообщил мне и то, что по дороге в Шенджий они встретили конного нарочного, который вез ко мне открытое отношение генерала Романовского с приглашением меня на совещание в Шенджий. Приглашение было написано карандашом на клочке бумажки и адресовано: полковнику Филимонову. Покровский и Науменко признали такую форму обращения к кубанскому Войсковому атаману оскорбительной для всех кубанцев. Бумагу взяли себе, а нарочного вернули обратно. На вопрос генерала Романовского: «Почему не приехал Филимонов?» — Покровский будто бы дал понять генералу необходимость более корректного отношения к представителю всего войска.

Встреча представителей Кубани в числе пяти человек с руководителями Добровольческой армии состоялась 17 марта в станице Ново-Дмитриевской, в квартире генерала Корнилова. Под Ново-Дмитриевской шел бой. Восточная окраина станицы, со стороны которой пришлось подъезжать кубанцам, обстреливалась артиллерийским огнем из слободы Григорьевской, занятой сильным отрядом большевиков, кубанцы на рысях проскочили обстреливаемый район. С западной стороны станицы слышалась ружейная и пулеметная стрельба. Квартира генерала Корнилова была на церковной площади в доме священника. Предупрежденные о нашем приезде, нас уже ждали, кроме хозяина квартиры, генералы Алексеев, Деникин, Романовский, Эрдели. Таким образом, совершенно случайно число представителей с обеих сторон оказалось одинаковым.

На совещании с правом совещательного голоса по приглашению генерала Алексеева присутствовал еще кубанский генерал Гулыга, который из Екатеринодара с армией не пошел, а выехал в одиночном порядке в Ейский отдел, где случайно встретил Добровольческую армию и присоединился к ней. Впоследствии генерал Алексеев говорил мне, что Гулыга аттестовал всех правителей Кубани очень нелестно и что это будто бы и обусловило холодность нашей первой встречи. На совещании председательствовал генерал Алексеев. Разрешению подлежал, в сущности, только один вопрос. Как быть с Кубанской армией. Алексеев и Корнилов требовали ее упразднения и влития всех кубанских частей в части Добровольческой армии. Мы же хотели сохранить армию, подчинив ее главному командованию Корнилова. Корнилова наша претензия очень раздражала. «О каком главном командовании можно здесь говорить? — резко возражал он. — В обоих отрядах не наберется людей, чтобы составить два полных полка военного времени. По соединении обоих отрядов у нас будет лишь одна бригада, а вы хотите из нее сделать две армии, а меня назначить главнокомандующим!» Корнилов резко отозвался о поведении Покровского, задачей которого два дня тому назад была поддержка из станицы Калужской Добровольческой армии, наступающей на Ново-Дмитриевскую, но Покровский, ссылаясь на разлитие рек и снежную метель, задачи этой не выполнил.

«Я не хочу, — заявил Корнилов, — чтобы командующие армиями угощали меня такими сюрпризами».

«Если соединение не будет полным, — говорил Корнилов, — то я уведу добровольцев в горы. Михаил Васильевич, — обратился он к генералу Алексееву, — ставьте вопрос о движении в горы».

Покровский пробовал возражать, заявляя, что он не понимает таких требований.

«Вы поймете, молодой генерал, — резко прервал его генерал Алексеев, — если хоть на минуту отрешитесь от своих личных честолюбивых интересов».

После непродолжительных прений было решено, что Кубанский стрелковый полк под командой полковника Туненберга сохранит свою организацию, а остальные кубанцы вольются в добровольческие части.

Вопрос о подчинении атамана и упразднении правительства и Рады на совещании 17 марта совершенно не поднимался; наоборот, генерал Корнилов сказал, что он «требует», чтобы эти учреждения остались на своих местах и разделили с ним ответственность за последствия.

Редактирование состоявшегося соглашения генерал Алексеев поручил генералу Романовскому, который для этого удалился в соседнюю комнату, а все оставшиеся были приглашены к обеду, который был сервирован в той же, где мы совещались, комнате. За обедом атмосфера разрядилась, и все беседовали, в тоне взаимного доброжелательства.

Корнилов говорил, что он «пойдет на Екатеринодар, возьмет его, освободит Кубань, а там делайте, что хотите».

Вскоре после обеда был принесен для подписи текст соглашения. Привожу его полностью:

После подписания Алексеев и другие генералы ушли к себе на квартиру, а генерал Корнилов, окончательно повеселевший, начал нам рассказывать «Быховскую историю».

Между тем бой вокруг станицы Ново-Дмитриевской делался напряженнее. Снаряды все чаще и чаще рвались на площади и над самим домом Корнилова. После одного из разрывов Корнилов сказал нам: «Вы уберите своих лошадей (они были привязаны к забору дома священника), а то останетесь без средств передвижения». Несколько раз рассказ Корнилова прерывался донесениями с фронта, и Корнилов при нас отдавал боевые распоряжения; несколько раз шрапнельные пули барабанили в крышу дома, где мы сидели. Корнилов спокойно и интересно продолжал рассказ, мы его с большим вниманием слушали. Но когда он дошел до самого интересного места — момента хитро придуманного им освобождения, — вошел быстро кто-то из офицеров-ординарцев и доложил, что большевики ворвались в станицу и идет бой на улицах станицы. Корнилов встал и пошел в штаб узнать, в чем дело. Покровский вслед за ним вышел из комнаты и, взяв с собой конвой, куда-то поехал через площадь.

Я, Быч, Рябовол и Султан Шахим-Гирей остались одни в квартире Корнилова. Мы вышли во двор к своим лошадям.

По улицам станицы действительно раздавалась беспорядочная ружейная стрельба, несколько пуль с характерным визгом впились в стену дома священника. Мы решили ехать к штабу армии вслед за всеми.

Было уже совсем темно, лошади, шлепая по колено в грязи, неуверенно и пугливо шли вперед. Шрапнельные разрывы время от времени освещали нам путь, и мы подъехали к штабу; там была уже целая толпа всадников и пеших. Никто ничего не знал, все жались к стенам и деревьям, укрываясь от шальных, свистящих кругом пуль. Кто-то сказал, что Покровский нашел квартиру и приглашает всех нас на ночлег. Мы отправились в указанном направлении и действительно нашли Покровского, который расположился в казачьей хате и пил чай. ^{42} Выяснилось, что местные большевики, воспользовавшись темнотой ночи, открыли стрельбу на улицах и дворах и создали панику. ^{43}