По следам конквистадоров

Эту любезность капитана мы оценили в полной мере, когда ознакомились с условиями путешествия в третьем классе. Никаких кают и даже трюмов там не полагалось: на нижней палубе, невероятно грязной и сплошь заваленной дровами, клетками, ящиками и мясными тушами, пассажиры — крестьяне и солдаты — ютились кто где горазд. К тому же тропическая жара тут усугублялась непосредственным соседством с пароходной кочегаркой.

Когда мы отшвартовались, было уже совсем темно и вскоре последние огни Асунсиона скрылись за поворотом реки. Устроившись в каюте и облачившись в пижаму, я вышел на палубу покурить. Была нежаркая лунная ночь, вокруг стояла первозданная тишина, нигде не виднелось ни огонька и пароход скользил так близко от одетого девственным лесом берега, что временами казалось — на него можно перепрыгнуть.

На рассвете всех жестоко искусали москиты. Эти крошечные насекомые, почти невидимые простым глазом, кусаются так, что по сравнению с ними самые свирепые комары кажутся невинными мотыльками. К счастью, появляются они только на вечерней и утренней заре, и то не всегда. Их укусы вызывают опухоль и нестерпимо чешутся в течение несколько дней. Наших дам они первое время — пока не выработался известный иммунитет — доводили до совершенно болезненного состояния.

Весь этот день, да и следующие, до самого Концепсиона, наш пароходик шел по пустынной реке, меж покрытых тропическим лесом берегов. В верхушках деревьев небольшими стайками резвились проворные обезьяны, изредка из зарослей поднимались длиннохвостые красно-синие попугаи, да на каждой удобной отмели, как загорающие на солнце курортники, блаженно нежились крокодилы. Можно было бы подумать, что мы попали в совершенно необитаемый мир, если бы кое-когда не встречалась груженная бревнами баржа, да раза три в день на правом берегу не показывалась деревушка, состоящая из десятка крытых соломою хибарок и навесов. В этих случаях «Сан-Хосе» стопорил машину, с берега подходила лодка, принимала почту, а иногда и кого-нибудь из пассажиров.

Только один раз за всю дорогу пароход наш причалил к самому берегу, возле села примерно в сотню дворов. Тут мы накупили бананов и апельсинов, а двое, имевшие удочки, за каких-нибудь десять минут наловили полное ведро довольно крупной, серебристой рыбы, буквально кишевшей у сходней и оказавшейся очень вкусной — ее нам с полной готовностью изжарил пароходный кок.

Генерал Беляев

На второй день пути пошедший с самого утра дождь загнал всех в столовую. Облепив усевшегося на диване генерала Беляева, публика слушала его рассказы и задавала множество животрепещущих вопросов. Разговор почти сразу коснулся событий, происходивших в это время в Центральном Чако, где проходила чисто теоретическая граница между Парагваем и Боливией.

Эта безводная и пустынная область никого особенно не интересовала, пока американцы не обнаружили там месторождения нефти, Теперь обе страны предъявили на нее свои права и, подогреваемые двумя крупнейшими нефтяными трестами (один из которых рассчитывал получить концессии от Парагвая, а другой — от Боливии), вступили в сильно затянувшуюся войну. Она кончилась победой Парагвая примерно через год после нашего приезда.

Стоит отметить, что в боливийскую армию вступило много немецких офицеров, а в парагвайскую — русских. Вклад их в дело Парагвая был очень значителен. Я попытался составить полный список русских участников этой войны и мне удалось собрать 86 фамилий, но, думаю, что это не все. Среди них двое или трое были начальниками крупных штабов, один командовал дивизией, двенадцать — полками, а остальные — батальонами, ротами и батареями. Семеро на этой войне были убиты, многие ранены, некоторые прославились своими подвигами, именем одного из них, капитана Серебрякова, был даже назван построенный в Чако форт.

Вскоре после окончания войны, я увидел в асунсионском военном музее оригинальное «свидетельство»: надпись, сделанную химическим карандашом на доске, которую оставили в своем окопе отступившие боливийцы. В переводе она гласила: «Если бы не проклятые русские офицеры, мы бы ваше босоногое войско давно загнали за реку Парагвай». Надо добавить, что эту доску очень скоро из музея убрали, но все же из русских видели ее и многие другие.

— А что, ваше превосходительство, далеко ли от Асунсиона проходит сейчас линия фронта? — спросил кто-то.

— Примерно за полторы тысячи километров.

— Как же в такую даль, без дорог и без рек, доставляют снабжение?

— Везут на грузовиках через все Чако. Кое-какие дороги там теперь построили, но все же транспорт очень труден. Тяжело раненых, например, вывозят на аэропланах, иначе им в тамошних условиях смерть. Надо сказать, что в эту страну до войны почти не ступала нога белого человека, и до моего появления парагвайцы знали о своем Чако не больше, чем о пустыне Сахаре. По поручению правительства, я совершил туда ряд экспедиций и обследовал все, до самых неприступных мест включительно. Сколько раз я там погибал от жажды, сколь раз терял своих спутников, но задачу все же выполнил: исследовал и описал страну, а главное, составил карты, по которым теперь и ведется война. Без них парагвайской армии пришлось бы действовать вслепую и на победу не было бы никакой надежды, Когда я возвратился в Асунсион, меня встретили как национального героя, забрасывали цветами, носили на руках! Мои экспедиции и подвиги некоторых наших офицеров на фронте подняли здесь русское имя на недосягаемую высоту. Фамилия, оканчивающаяся на «ов» или «ев» в Парагвае звучит как титул. Но, конечно, моя слава вызвала зависть и кое-кому стала поперек горла. В частности Эрн, которого я же вытащил из югославской нищеты и выхлопотал ему здесь генеральский чин, повел против меня подлую интригу и сейчас мое положение пошатнулось, я почти не у дел. Но очень скоро это изменится и правда выйдет наружу! Тогда и в моей, и в вашей судьбе наступят громадные перемены, это я могу сказать вам с полной уверенностью. Есть вещи, о которых я сейчас не могу говорить, но верьте, не за горами тот день, когда я буду здесь почти всемогущим!

Тут следует сделать небольшое отступление, чтобы согласовать этот рассказ генерала с действительностью, о которой мы позже узнали из других источников. Беляев и в самом деле несколько раз побывал в Чако и все поставленные ему задачи как будто блестяще выполнил. Закончив свои исследования, он сделал в правящих сферах обстоятельный доклад и не пожалел красок для описания тех невзгод и опасностей, которым на каждом шагу подвергался в Чако. По его словам, из последней экспедиции он лишь чудом возвратился живым, а его спутник — лейтенант парагвайской службы Оранжереев, погиб. Все это еще разукрасили газеты и Беляев действительно стал знаменитостью и героем дня, его даже сделали чем-то вроде помощника военного министра.

Но несколько месяцев спустя вернулся из Чако «погибший» лейтенант Оранжереев и стал гоняться за Беляевым, грозя его пристрелить. По его словам, генерал бросил его в лесу умирающим от тифа и своим случайным спасением он обязан только набредшим на него индейцам. Оранжереева произвели в капитаны и скандал кое-как замяли, но репутация Беляева пошатнулась. А когда началась война и пустили в дело составленные им карты, оказалось, что они с местностью имеют довольно мало общего, ибо генерал занимался в Чако не столько топографическими съемками, сколько изучением индейского языка и фольклора, а карты составлял, главным образом, по сведениям, полученным от тех же индейцев. Беляеву деликатно предложили подать в отставку, но с сохранением генеральской формы и жалования. Однако в Парагвае часто бывали так называемые «пронунсиамиенто», т. е. своеобразные дворцовые перевороты: очевидно, генерал рассчитывал при одном из них восстановить свое положение (эта надежда Беляева не оправдалась, так как вскоре власть надолго перешла в руки именно тех генералов, которые воевали в Чако по составленным им картам), а в ожидании этого счастливого события занялся колонизацией.