Криминальная Москва

— Есть.

— Хочешь, продам тебе прямой телефон самого Брежнева?

— Век не забуду, дорогой. Сколько?

— Стольник.

— Держи, — капитан достал деньги. Продавец протянул бумажку с номером.

— Спасибо, дорогой! У тебя брат есть?

— Нет.

— Жаль, некому будет хлопотать за тебя! Я из МУРа. Стой и не дергайся!

На допросе задержанный показал, что каждый вечер в шесть большую часть полученных денег он передает некоему Борису в кафе сада «Эрмитаж».

— Вот и хорошо, все рядом, на Петровке, далеко ехать не надо, — засмеялся Айрапетов. — Мы вместе пойдем, ты ему деньги передай, а уж дальше наша забота.

Борис ждал сообщника за столиком в кафе. Одет он был в красивый светлый костюм. При передаче денег его арестовали с поличным.

А дальше выяснилось, что Борис журналист, что встречался с женщиной, которая убирала квартиру у одного крупного государственного деятеля. Она часто рассказывала Борису о том, что видела в квартире. Однажды поведала, что на столе в кабинете лежит справочник прямых телефонов всех тогдашних вождей. Борис сразу сообразил, что на этом можно сделать деньги, и попросил ее по возможности регулярно переписывать номера телефонов.

Сначала он продавал их в Доме журналиста, номера жадно раскупали многие репортеры, а потом решил поставить дело на солидную ногу.

Вот так мы жили в эпоху развитого социализма.

Говорят: «Новые времена — новые песни».

Конечно, песни новые, а «Таганка» все равно осталась как памятник той патриархальной эпохи, когда жулики свято блюли свой «закон», а сыщики были популярны, как эстрадные звезды.

Память — странно устроенный механизм: почему-то в ней особенно ярко отпечатываются редкие радости, которые выпадали на нашу долю.

Конечно, мы помним свои неудачи, горести и разочарования.

Но, мысленно возвращаясь в прошлое, мы хотим видеть его радостным и добрым, как телевизионная сказка «Покровские Ворота».

«Музыка народная, слова КГБ…»

В 1979 году произошло событие, на которое не обратили внимание широкие массы советских людей. Это был не космический полет и не ввод в Афганистан «ограниченного контингента советских войск».

Это была обычная кадровая перестановка в МВД. Сдолжности начальника Главного управления уголовного розыска сняли генерал-лейтенанта, доктора юридических наук, профессора Игоря Ивановича Карпеца. Человека, побившего все рекорды пребывания на этой должности.

Одиннадцать лет Игорь Карпец возглавлял эту неблагодарную службу. До него комиссар Овчинников продержался на посту шесть лет.

Генерала Карпеца перевели начальником ВНИИ МВД СССР.

Все вроде бы закономерно. Известный юрист, а Карпец был ученым с мировым именем, должен заниматься наукой.

Но истинная причина была совершенно другой. Слишком близко подошли сыщики, возглавляемые генералом, к так называемой бриллиантовой элите.

Слишком часто в оперативных материалах стали мелькать фамилии людей, получивших в стране развитого социализма статус неприкасаемых.

Генерал Карпец был талантливым сыщиком и прекрасным организатором, и если он начинал разработку по делу, то всегда доводил ее до конца.

А это не устраивало прежде всего самого могущественного министра внутренних дел — Николая Щелокова.

Кабинеты директоров магазинов, металлоремонта и всевозможных ателье были связаны незримой нитью с домами на улице Толстого и Грановского, где проживала партийно-советская элита.

Как бы это ни казалось странным, у деловых из Столешникова и номенклатурных семей был один бог— камень, булыжник, розочка. Так на тогдашнем сленге именовались алмазы, бриллианты, сапфиры, изумруды.

И люди генерала Карпеца попытались сломать эту сложившуюся годами систему и осуществить на деле фразу литературного героя Глеба Жеглова: «Вор должен сидеть в тюрьме».

Но из этого ничего не вышло. Отстранение генерала Карпеца от работы стало крупной победой бриллиантовой мафии.

И хотя службы экономической контрразведки КГБ и соответствующие подразделения ОБХСС постоянно «лечили» деловых от «золотухи», правление Брежнева, которое нынче называют застоем или модным словом «стагнация», стало самым сладким временем для крутых дельцов.

Если при Никите Хрущеве они еще по инерции побаивались, то при Брежневе все полезло наружу.

Деловые стали основой московского светского общества. Они кутили в лучших кабаках, ездили на редких в те времена иномарках, обставляли антиквариатом шикарные квартиры.

Наступило их время. Появилось даже специальное определение новой социальной прослойки — деловые люди. Именно ими, как сервелат жиром, была нашпигована вся московская жизнь.

После сталинского аскетизма и хрущевской воздержанности брежневское время выкинуло лозунг: «Гуляй!» Произошли определенные социальные сдвиги, и, оказавшись в новой компании, ты уже не знал, кому пожимаешь руку — крупному ученому или дельцу, даешь свой телефон коллеге-журналисту или наводчику из банды Монгола.

Жизнь стала похожа на тщательно перетасованную колоду карт.

Утром по радио, днем по телевидению нам рассказывали о высоком моральном облике советского человека, а ночью дрожали в разгуле загородные кабаки «Сосновый бор», «Сказка», «Старый замок», «Иверия», «Русь», «Архангельское».

О последнем ресторане разговор особый.

Начну с одной забавной истории.

Недалеко от ресторана обосновался дачный поселок, где жили высшие чины Министерства обороны. А в те годы о которых идет мой неспешный рассказ, в нем жили многие наши маршалы.

Однажды один доблестный военачальник, закончив свои дела в Арбатском военном округе, приехал на дачу и решил прогуляться по ночной прохладе.

Он надел не самую новую синюю куртку из болоньи, старые тренировочные штаны и вышел «в мир, открытый бешенству ветров». Светящийся квадрат ресторана «Архангельское» привлек внимание маршала. Он подошел поближе и вдруг услышал из открытого окна печальную историю поручика Голицына.

Такого бывший боец РККА вынести не мог. Он решительно направился к дверям ресторана.

Но войти туда и дать волю праведному гневу он не смог.

На его пути встал специально обученный швейцар. Он был не просто человек, открывающий и закрывающий дверь.

Нет. Тонкий психолог и стратег стоял у входа в ресторан. Он выбирал из толпы посетителей людей, которые могут войти в этот храм «чувственных удовольствий». И, надо сказать, никогда не ошибался.

— Тебе чего, мужик? — спросил он разгневанного маршала.

— Я — маршал…

— Ты… — не дал ему договорить изумленный страж. — Вон отсюда, ханыга. Я тебя, алкаша, давно приметил, когда ты по утрам бутылки собираешь.

И военачальник, штурмовавший глубокоэшелонированную оборону вермахта, был остановлен доверенным лицом местного КГБ.

Разгневанный маршал вернулся на дачу и бросился к вертушке.

С кем он говорил из начальства могущественной спецслужбы, рассказывают по-разному.

Ночной собеседник заверил маршала, что он разберется и примет меры.

А поутру в кабинет маршала пришли люди, которые с печалью в голосе объяснили необходимость существования этого притона разврата.

Жизнь в ресторане начиналась после двадцати трех часов. Слеталась сюда, как комары на свет, гуляющая Москва.

В ресторане играл замечательный оркестр. Им руководил прекрасный музыкант Толя. Он сам писал неплохую музыку и делал замечательные аранжировки старых песен.

Мне нравилось, как он пел их. Он понимал те слова, к которым писал музыку, поэтому его общение со слушателями было душевным и нежным.

Но наступало ночное время — Толя выходил на сцену и начинал программу словами:

— Выступает хор Бутырской тюрьмы. Романс. «Мы сидели вдвоем». Музыка народная, слова КГБ.

Прекрасно пел Толя, удивительно играли его оркестранты.

Видимо, поэтому так стремилась в «Архангельское» гуляющая публика. После того как Толя ушел из ресторана и начал писать музыку для кино, многие из моих друзей, да и я тоже, стали ездить в этот ресторан крайне редко.