Два брата - две судьбы

22 июня 1941 года я с группой литераторов находился в Риге. Услышав рано утром сообщение о том, что нужно ждать важных известий — выступления Молотова, я тут же покинул гостиницу и первым же поездом уехал в Москву. Я понял: вот-вот начнется война, если уже не началась, потому что услышал по радио на немецком языке фразу: «Всем судам немедленно вернуться в порты своей приписки».

Бомбили станцию Даугавпилс, но наш состав благополучно ее проскочил.

27 июня по предписанию ГЛАВПУРа я выехал на Южный фронт.

Мне 28 лет. Я получил назначение в редакцию армейской газеты 22-й армии, позднее попавшей в окружение.

— Почему не в одну из центральных газет? — возмущаюсь я.

— От службы не отказывайся, на службу не навязывайся! — говорит мне мать, провожая на войну.

В Виннице меня перехватывает редакция фронтовой газеты «Во славу Родины». Приказом Политуправления меня зачисляют в штат ее сотрудников. В Одессе я контужен во время налета вражеской авиации.

Мы познакомились накануне, на одном из последних спектаклей одесского театра оперетты, понравились друг другу, и вот мы одни, в полутемной большой комнате старинного особняка, душным июльским вечером, при раскрытых во двор окнах, за которыми звездное небо над притихшим приморским прифронтовым городом.

— Знаешь, — полушепотом говорит мне Марина, — больше всего я боюсь, что достанусь немцам. А потом они меня у бьют, когда узнают, что я дочь бригадного комиссара… Оставайся сегодня у меня. Кто знает, что будет завтра…

Я глажу ее теплую девичью руку и молчу. Я вспоминаю жену Наташу. Ее прекрасное заплаканное лицо и прощальный поцелуй. Ее крестное знамение, которым она меня благословила при последнем «Я буду тебя ждать!».

Я поднимаюсь, обнимаю девушку, прижимаю ее голову к своей груди.

— Завтра! Приходи ко мне завтра в гостиницу «Красная», — говорю я. — Спросишь внизу меня. Нет, лучше я встречу тебя у подъезда, на улице. Пойдем к морю…

— Я приду! — шепчет она и целует меня в губы… …Пять… Пять с половиной… Шесть без четверти…

Шесть! Она не пришла.

— Кого ты тут поджидаешь? — не без намека спрашивает меня капитан Друз.

— Назначил свидание одной прекрасной незнакомке! — в тон заданного вопроса отвечаю я.

— Не пришла, значит, и не придет! — уверенно парирует капитан. — Пошли к морю! Подышим!

Мы идем по Пушкинской улице вниз, в сторону набережной. И вдруг до меня доносится едва уловимое шмелиное гудение. Я непроизвольно поднимаю голову и вижу заходящее на большой высоте с моря на город звено немецких самолетов. И в тот же момент сливаются в одно свист и разрывы бомб, вой сирен, стрельба зениток, грохот разрушающихся зданий, и нет уже ни солнца, ни света…

Взрывная волна бросает меня на землю. Что-то рушится, падает, бьет меня по спине, по животу. В рот набивается известковая пыль. И так же внезапно все стихает. Я слышу «отбой воздушной тревоги» и начинаю ощупывать себя. И тут я замечаю, что моя гимнастерка, мои брюки в теплой крови. Первая мысль: если ранен в живот — застрелюсь! Достаю пистолет. Еще раз ощупываю себя.

Нет, я не ранен. Это не моя кровь. Это кровь капитана Друза. Он мертв.

Я выбираюсь из-под обломков стены разрушенного здания, возле которого нас застал налет. Бреду с пистолетом в руке назад, по Пушкинской улице. И тот я вижу ее! Она лежит на асфальте, раскинув руки. Я узнал ее по зеленой кофточке, в которой она была в театре…

Она боялась, что ее убьют немцы. Они убили ее… Если бы Марина могла не опоздать ко мне на свидание 22 июля.

Вместе с редакцией отступаем до Сталинграда. После контузии новым приказом Политуправления меня переводят в редакцию центральной газеты Военно-воздушных сил Красной армии «Сталинский сокол», где я служу до конца войны. За выполнение заданий командования меня награждают орденами Красной Звезды и Красного Знамени.

Работа в военной печати сблизила меня с такими видными журналистами, как Николай Кружков и Габриэль Эль-Регистан. В газете «Во славу Родины» работали вместе со мной известные писатели — Борис Горбатов, Константин Паустовский, Илья Френкель, Николай Кружков, Владимир Поляков. Некоторые из них уже побывали на Карельском перешейке. В «Сталинском соколе» был не менее авторитетный писательский коллектив: братья Тур, Натан Рыбак, Г. Эль-Регистан.

Выполняя задание командования, я писал очерки, заметки, а также стихи и юмористические рассказы, тексты к политическим карикатурам и листовки. Мы, армейские журналисты, не просили у редактора двух недель для того, чтобы написать стихотворение или очерк. Мы писали, сидя где-нибудь на пеньке в лесу или в землянке, все, что тогда было нужно нашему читателю в солдатской шинели. И пусть не много из того, что в те годы написано, осталось жить в наших авторских сборниках, но это была великолепная школа оперативности, внутренней собранности, воспитания чувства ответственности и медленного, трудного, капля за каплей, накопления опыта.

Здесь уместно вспомнить известное суждение А. Пушкина: «Скажут, что критика должна единственно заниматься произведениями, имеющими видимое достоинство: не думаю Иное сочинение само по себе ничтожно, но замечательно по своему успеху и влиянию; и в сем отношении нравственные наблюдения важнее наблюдений литературных».

Памятна мне морозная ночь на полевом аэродроме, когда я с непередаваемым волнением провожал на боевое задание моих друзей — летчиков Северо-Западного фронта, вылетавших в партизанский край. На борт самолета грузили пачки сочиненных мной листовок. Помню их заголовки: «Пусть не дрогнет твоя рука», «Ты победишь!», «Не быть России покоренной!».

Представляя в 1942 году на Северо-Западном фронте редакцию центральной газеты Военно-воздушных сил Красной армии «Сталинский сокол», я подружился с коллективом фронтовой газеты «За Родину» и не раз выступал на страницах этой газеты.

В конце лета военные летчики вывозили из партизанского края осиротевших детей. Вместе с корреспондентами фронтовой газеты и я поехал на полевой аэродром встречать сирот.

Среди детей была дочь зверски замученного фашистами учителя из села Быстрый Берег Белобелковского района Валя Петрова, двух с половиной лет. Фотокорреспондент П. Бернштейн сделал снимки. Когда снимки были отпечатаны, я попросил его дать мне портрет Вали Петровой, и 9 сентября 1942 года он появился на первой полосе фронтовой газеты Северо-Западного фронта «За Родину» с моими стихами: