Люся и Федя. Документальная повесть в письмах (СИ)

27 сентября 1956 года

Никак не могу кончить. Вспомнила: может, возьмешь билеты на 7-8-9 ч. вечера на какую-нибудь хорошую картину? Можно на 2-ю серию "Господина".

20.

1956 год, 20 октября

Барнаул - Чебоксары

Федя - Люсе

Здравствуй, Люсенька!

Пишу в надежде, что пока дойдет это письмо, ты уже приедешь и получишь мое письмо.

Люся, очень трудно описать мое состояние, очень тяжело на душе, тем более зная, что уехала навсегда и сделали это сознательно.

Пока говорили о расставании не чувствовали так, а как расстались, то - невозможная боль.

Когда скрылся поезд, то боялся смотреть людям в глаза, чтобы не заметили непрошенные слезы. Ну что много говорить об этом, сейчас пишу это письмо и загородился от ребят очками. Все время перед глазами ты на подножке вагона с заплаканными глазами. На всю жизнь запомнил тебя такую, Люся. Что бы ни случилось, какие перемены не произошли бы с тобой или со мной, всегда буду помнить тебя и любить. Ты не сердись, Люся, что расстраиваю тебя, но мне больше не с кем делиться и придется все время скрывать свою горечь. Обидно, очень обидно, что двое взрослых любящих людей не можем построить свою жизнь по желанию. Пока прерываюсь - не могу дальше писать.

Ну вот снова сел писать.

После отхода поезда сходил к Вере, но у них никого не было дома, да и лучше, что не видел никто, а то бы расспрашивали. Потом на вокзале встретил Толю вашего и вместе приехали в Барнаул. К Лиде не поехал.

Люся, как доехали, здоровы ли ваши и как ты чувствуешь? Опиши про новое место, какое впечатление производит город. Все опиши и как можно больше. Каждый раз буду ждать с нетерпением твое письмо.

Сегодня суббота - выходной день. В этот день обычно приезжала ты. В этот день встречались мы, ходили в кино, а теперь один и нужно делать вид, что ничего не случилось, смеяться, скрывать от всех свою боль... Люся, не сердись, что грязно написал, переписывать не буду.

Сейчас во мне все перевернулось. Глупый я, кому нужно, что мы испортили себе жизнь? Хотят нам сделать лучше, а вместо этого получается только зло, причиняют только боль. Так кому же нужно это? Твоим родителям или моим родным? Нет, им не это нужно. Твои родители хотят, чтобы ты была счастлива, а мои - я. А того не поймут, что для меня счастье - это ты, а для тебя... (?) Так за каким же чертом я должен слушать только других? Нет я не согласен! Если ты меня любишь, как я тебя. То со своими я договорюсь - сестра у меня очень чуткая, она меня поймет. Сегодня же напишу обо всем домой и за своих я спокоен.

Люся, если твои родители прочтут это письмо (можешь показать им, я ничего не скрываю, не хочу чтобы для них это было тайной), то может будут недовольны мной. Но я им плохого не желаю, только очень тебя люблю, ихнюю дочь и пусть простят меня, если что не так.

Ну вот пока кончаю на этом. Да прости если я расстроил тебя, о другом пока нечего писать, все так же как и было.

Очень жду письмо, моя хорошая! Передавай привет вашим.

С приветом Федя

20 октября 1956 года.

21.

1956 год, 27 октября

Чебоксары - Барнаул

Люся - Феде

Родной мой!

Прости меня, злую, что так долго молчала. Если сказать, что очень уставала, и было некогда, ты, наверно, не поверишь, но это действительно так.

Вчера была ровно неделя, как мы расстались, и вчера же получила твое письмо. Нет слов передать, как оно меня взволновало. Получила письмо, когда пришла на обед и весь час проплакала. Очень горько и обидно за тебя, за себя. За нас! Нет, мы с тобой все-таки очень глупые и не умеем постоять за себя. Но как нам убедить своих родных, что они не правы и желая нам добра, причиняют только зло; как убедить их, что заблуждаются они, ссылаясь на свой жизненный опыт, а не мы, как они считают!?

Федечка! сейчас мне хочется только одного: не забыть тебя поскорее, как хотела этого раньше, а как можно скорее и с полной уверенностью, что это сбудется, сделать так, чтобы облегчить твои страдания (о себе я пока не говорю, но это взаимосвязано: лучше будет тебе, значит и мне будет лучше).

Если бы ты знал, Федечка, сколько раз за эти дни в тоске замирает сердце при воспоминании о тебе, о недавнем счастье, да счастье. Как хочется видеть тебя рядом, слышать твой голос, прикасаться до тебя! Мне все время кажется, что это все не явь, а какой-то сон, страшный и бесконечный. В самом деле, вдруг очутиться за тысячи километров без всякой (пока так было) надежды увидеться. Кругом всё чужое, все чужие.

Ты спрашиваешь, как мы доехали, как устроились. Опишу немного об этом.

Ну, ехали мы, конечно, так хорошо, как только возможно в мягком и удобном вагоне. Всю дорогу радиоузел поезда передавал хорошую музыку (и каждую песню я связывала с тобой). После трех суток на поезде, еще 82 км проехали на легковой машине, и в понедельник к вечеру были на месте. Все мы живы, но немножко были не здоровы: умудрились где-то сильно простудиться. Сейчас прошло.

Не могу точно даже сказать, нравится мне здесь или нет, потому что отношусь ко всему здесь как-то пассивно, и все не верю, что я здесь. А не там, где привыкла быть. А вообще, если посмотреть здраво, то есть здесь много хорошего, но еще больше, по-моему, плохого. Из хорошего: город очень хорошо снабжается продуктами и товарами; квартира у нас здесь лучше, чем была; очень близко Москва, и время отличается от московского только на один час (так что теперь можно слушать вечерние московские передачи по радио); город, конечно, не сравнить с Чесноковкой (но чуть поменьше и, мне кажется, чуть похуже Барнаула).

Из плохого: повсюду тут ужасная грязь и очень плохо с транспортом, так что до города (а мы живем на самом краю) и до всего в нем (базара, почты, магазинов, кино и др.) добираться очень трудно. Завод тоже далеко, правда. Пока до праздников место моей и папиной работы в 3-х минутах ходьбы от нас.

А вообще, о работе, городе, погоде и обо всём другом житье-бытье подробно напишу тебе, Федечка, в следующий раз. Это не главное.

До вчерашнего дня, думая о письме тебе, не знала, как же мне писать тебе (хотя могу писать тебе только об одном, о том, как скучаю по тебе, как хочу быть с тобой), чтобы не бередить, не расстраивать. Ведь один раз, тогда летом, я начала, но ничего тогда не получилось, но теперь...

Понимаешь, Федя, папа сейчас уже в командировке в Москве. Письмо читала мама, и я не подала виду. Я тоже надеюсь на мамину чуткость, как ты на чуткость своей сестры. Но пока она всего еще как следует не поняла и наших стремлений пока не понимает. Прочитав письмо, она только сказала: "Ну что ж, я вон папу 2 года ждала". А это уже, по-моему, какая-то надежда на то, что она впоследствии согласится, а через нее я буду действовать на папу. Подождем, что же тебе ответят из дому. Конечно, ни ты, ни я не будем ожидать своей участи ни 2 года, ни год. Будем вместе, то будем вместе раньше. А пока давай думать, как это сделать. Ты только, Федечка. знай, что я по-прежнему люблю тебя, и никого мне другого не надо. Ты ведь веришь мне, милый?

Знаешь, Федя, вместе с письмом получили приглашение на главпочтамт для разговора с Барнаулом. Сразу подумала, что это ты вызываешь, и очень обрадовалась, а потом подумала, что может это не ты, а Толя, и обрадовалась меньше, в общем, завтра выяснится.

Сегодня суббота, вторая суббота, что мы не вместе... Что ты поделываешь сейчас, Федьша? Уже, наверное, спать собираешься, а здесь только 10-ый час (до сих пор не могу привыкнуть к этой разнице времени).