Из боя в бой

Сила ударов Красной Армии растет и увеличивается с каждым днем. Впереди еще большие и нелегкие схватки с коварным и подлым врагом. Но недалек тот час, когда германский фашизм будет уничтожен!

Генерал-лейтенант Рокоссовский Член Военного совета дивизионный комиссар Лобачев

17 февраля 1942 года».

Только одного письма, одной телеграммы, одной весточки не получал Рокоссовский. Уходя со своим корпусом на войну 22 июня сорок первого года, он оставил в маленьком украинском городке жену и дочь. Что с ними? Успели ли эвакуироваться? Или захлестнула их волна вражеского нашествия?..

8

Что такое военное счастье?

Это когда пуля, пущенная в упор, летит мимо, когда мина, разорвавшаяся рядом, в сторону швырнула осколки, когда бомба, сброшенная с точным прицелом, уходит в землю не разорвавшись.

— Повезло!

Военное счастье сопутствовало Рокоссовскому в первые месяцы войны.

…В Вязьме немецкие танки ворвались в город, когда там находились Рокоссовский и офицеры его штаба. Уходили на автомашине ЗИС-101. В одном месте едва не столкнулись с вражеским танком. Повернули в переулок и ушли.

…В деревне Пешки немецкий снаряд угодил в дом, где находился Рокоссовский. Снаряд не разорвался.

…В Клину артиллерийский снаряд попал в здание почты, где в то время был Рокоссовский. Здание разрушено.

С автоматом в руках командующий армией уходил из города, занятого фашистами…

На войне как на войне. Каждый день фронтовой жизни таил угрозу. Но военное счастье было с Рокоссовским.

И все же пришел день…

День был весенний, радостный. И праздничный — Восьмое марта. Кто из воинов в такой день не вспоминал близких: мать, жену, сестер, дочерей…

В дом, где разместился начальник штаба, Рокоссовский пришел утром веселый, довольный. Отлично идут дела. Гитлеровцы бежали из Сухиничей. Ежатся они теперь в лесах да оврагах, кормят вшей, проклинают «молниеносную» войну, конца которой не видно. А его штаб вон как устроился. В кирпичном доме, в тепле, с комфортом.

— Не забыли, товарищи, какой день сегодня? Всех наших женщин поздравили с праздником? Учтите, в военторге духи есть, конфеты, печенье.

Начальник штаба раскрыл папку с приказами на подпись. Рокоссовский сел за стол, взял ручку. Улыбнулся.

— Богато стали жить. То палатка была, то машина, то сосновый пень. А теперь стол с чернильным прибором. Так и бюрократом можно стать.

Обмакнул перо…

За окном неожиданно разорвался снаряд. Зазвенели стекла, полетели какие-то щепки, посыпалась на пол штукатурка. Взметнулась рыжая пыль…

Много командиров было в штабе. Но никто не пострадал. Ни те, что стояли вокруг командарма, ни те, что были на улице.

Но Рокоссовского осколок нашел. Так и не подписанный приказ выпал из руки командарма. Со стоном слетела с губ улыбка. Весеннее солнечное утро померкло. Плохо повиновавшимися губами проговорил, стараясь казаться бодрым:

— Попало…

Перехватывало дыхание. Шевелились губы, но голоса не было. Он напрягал все силы, чтобы сдержать стон. На виду у всех стонать не хотелось…

Ошеломленные несчастьем, случившимся так неожиданно, начальник штаба Михаил Сергеевич Малинин и начальник артиллерии армии Василий Иванович Казаков бросились к командующему, перенесли на диван. Сняли залитый кровью китель.

Заключение армейского хирурга было безрадостным: ранение тяжелое, нужна срочная операция. Командарма отвезли в Козельск, в армейский госпиталь. Из Козельска на самолете отправили в Москву.

Рокоссовского поместили в госпиталь, который обосновался в просторных корпусах Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Специалисты внимательно осмотрели генерала. Подтвердили диагноз армейского хирурга: пробито легкое, осколок застрял у позвоночника.

Оперировать или нет? Большинство врачей склонялось к тому, что необходимо удалить инородное тело — так деликатно называли они кусок железа, осколок гитлеровского снаряда. Но операция на позвоночнике… Жизненно важные центры… Возможны осложнения…

Поскольку мнения разделились, решили спросить раненого. Выслушав врачей, их «за» и «против», Рокоссовский усмехнулся:

— Организму человека, как я знаю, нужно железо.

— Конечно нужно, но, увы, не такое…

— Это уже деталь. Пусть осколок остается…

…Пройдет четверть века. Как мина замедленного действия, затаится в теле Константина Константиновича Рокоссовского осколок вражеского снаряда. А когда маршала станут одолевать болезни и недомогания, заговорит, даст о себе знать и он…

Но это будет потом, через двадцать пять лет. А сейчас, весной сорок второго года, Рокоссовский рвется из госпиталя на фронт.

Врачи уговаривают:

— Перед вами, дорогой Константин Константинович, одно боевое задание: выздоравливать. Ни о чем другом не думайте, никаких волнений и переживаний. Главное — спокойствие, бодрость духа, пунктуальное выполнение всех предписаний врачей.

А в Москве начиналась весна. Оживал прекрасный старый парк за окном палаты. Со строгими и взволнованными лицами на цыпочках входили к нему в палату школьники и ставили на столик в стеклянной баночке первые цветы.

Часто приходили товарищи, оказавшиеся в это время в Москве проездом с фронта на фронт или возвращавшиеся из госпиталей и служебных командировок. Шли письма из 16-й армии: друзья и соратники желали скорого выздоровления, делились фронтовыми новостями.

И наконец пришло сообщение, что его жена и дочь живы и здоровы. В последнюю минуту им удалось эвакуироваться, и теперь они живут в Сибири. Все в порядке.

Все в порядке. Но как невыносимо тягостно лежать в белой палате, глотать лекарства, есть да спать, когда все твои мысли, интересы там, на передовой, где сражается твоя армия, где твои друзья, солдаты!

И может быть, в первый раз за долгие годы службы в армии Рокоссовский нарушил дисциплину. Самовольно покинул госпиталь, уехал в армию:

— На фронте долечусь.

9

Пришло лето сорок второго года — второго года войны. Теперь генерал Рокоссовский командовал войсками Брянского фронта.

Он впервые принял командование такой огромной массой войск. Чуть ли не десяток армий и танковых корпусов входило в состав фронта. Значительно расширился масштаб работы, возросла ответственность.

Летом гитлеровские войска попытались продвинуться на север вдоль Дона. Но, получив отпор, застопорились. И Брянский фронт к августу перешел к обороне. На этом участке фронта наступила относительная тишина.

Но на юго-востоке гитлеровское командование, сколотив за весну и первую половину лета мощную группировку, теперь начало наступление. Ломая сопротивление войск Юго-Западного фронта, фашисты стремительно рвались вперед — к Волге, к Кавказу.

К началу сентября обстановка на этом участке фронта резко обострилась. Гитлеровцам удалось форсировать Дон. С боями они преодолели междуречье Волги и Дона.

Наши войска вели ожесточенные оборонительные бои на окраинах Сталинграда.

В те дни Рокоссовский с горечью сознавал, что его фронт оказался как бы на периферии войны, в стороне от ее главных событий. С нетерпением и надеждой ждал указаний из Москвы, из Ставки Верховного Главнокомандования: когда же поступит приказ активизировать действия?

В один из сентябрьских дней его вызвали к аппарату ВЧ. Он сразу узнал глуховатый, со знакомым акцентом голос:

— Товарищ Рокоссовский, вам не скучно на Брянском фронте?

Поспешил подтвердить:

— Конечно скучно, товарищ Сталин.

— Предлагаем вам принять командование одним из фронтов под Сталинградом.

— Спасибо!

На следующий день Рокоссовский был в Москве. В Ставке его в общих чертах ознакомили с обстановкой, сложившейся у Сталинграда, с теми задачами, которые предстояло выполнять Сталинградскому фронту.

Наступление гитлеровских войск таило для страны серьезную угрозу. Двумя гигантскими клиньями противник врезался в нашу оборону. Ломая сопротивление советских войск, вышел к Сталинграду и одновременно начал продвигаться через Ростов на Кавказ. Цель врага была ясна: перерезать наши важнейшие коммуникации, оторвать нефтеносные районы Баку и Грозного, пшеничные поля Северного Кавказа…