Одиссея Пола Маккартни

Однозначно ответить на вопрос, каковы истинные причины распада «Битлз», невозможно — слишком много субъективных факторов наложилось одновременно. По — моему, все началось с «White Album» и перекинулось в 1970 год. Непонимание, нежелание, неестественность… Очень много слов, начинающихся с не, и любое можно поставить перед «Битлз». Нам стало трудно вместе, и наиболее остро это начало ощущаться во время работы над альбомом «The Beatles» («White Album»). Первым не выдержал Джордж, потом Ринго — они ушли, но нам казалось, что еще не все потеряно и мы сумеем повернуть стрелки вспять. Сейчас все в каком — то тумане, я не могу вспомнить точную хронологию событий, но за некоторые могу поручиться. После того как «Let It Be» [49] был готов — примерно в то время, когда я задумал сольный альбом «McCartney», — мы встретились в нашей студии «Эппл», чтобы откровенно поговорить. Нам было что сказать друг другу. Могу привести свои аргументы. Я сказал, что мы должны снова собраться: «Битлз» не имеют права уподобляться склочным кумушкам, мы всегда были маленькой коммуной, и нам нужно такими и оставаться. Я предложил организовать небольшой клуб, в который вошли бы наиболее близкие друзья каждого из нас, и устроить мини — турне — такой бродячий цирк «Одинокие сердца». Мне казалось, что нам еще надо научиться быть группой, потому что мы постепенно превратились в бизнесменов: музыкальная группа «Битлз» вдруг стала торговым предприятием «Эппл». Джон искоса взглянул на меня, как петух, готовящийся клюнуть зерно, и сказал: «По — моему, ты рехнулся. Я не собираюсь обсуждать твои глупости и ухожу из группы». Это его подлинные слова. У нас отвисли челюсти. И тут он пустился в объяснения, что, мол, хорошо высказать все сразу, без утайки, это приносит облегчение всем. Он стал рассказывать, как объявил своей жене о том, что собирается с ней развестись, и как ему после разговора стало легко, и как прекрасно она почувствовала себя после его слов. Конечно, очень любезно было со стороны Джона рассказать о своих намерениях, но я не могу сказать, что испытал облегчение.

Поначалу мы решили не объявлять о распаде. Но я уже не мог смотреть в глаза знакомым, которые приставали с вопросами: «Как дела в группе?» Я — то прекрасно знал, как наши дела. То, что я сделал в итоге, сейчас, по прошествии всех этих лет, кажется мне бессердечным и даже циничным, похожим на плохой конец в фильме. Все произошло следующим образом: я уже готовил к выпуску сольный альбом «McCartney» и вовсе не хотел, чтобы пресса устроила истерику по этому поводу. Когда меня в очередной раз спросили о дальнейших планах «Битлз», я предложил журналисту составить для меня список вопросов, на которые я отвечу ему письменно, и после мы сделаем из этого списка вкладыш в мой альбом. Я ответил на все его вопросы и в самом конце приписал: «Группа «Битлз» распалась». Подпись: Пол Маккартни [50]. Когда Джон узнал об этом, я думал он сойдет с ума от ярости, — правда, известная всем нам, оказалась смертельным ударом, когда мы увидели ее напечатанной типографским шрифтом. У меня даже мелькнула мысль, что Джон шутил, когда говорил о своем выходе из «Битлз». Но в конце концов, почему мы должны были скрывать правду, когда «Битлз» уже не существовали почти полгода? Рано или поздно секрет выплыл бы наружу, но с такими невероятными подробностями, что нам всем пришлось бы туго. Возможно, та форма, в которой я подал эту новость, была не самой удачной, мне надо было быть более деликатным или же сделать то же самое, но согласовав с остальными. Не знаю. Тогда я чувствовал себя вправе сделать заявление именно таким образом.

Все деньги, что мы зарабатывали, оседали в чужих карманах. Мне это совсем не нравилось, и я оказался тем недовольным, который должен был затеять скандал, пока остальные еще мирились с таким положением. Деньги оседали в карманах Аллена Клейна [51]. Но я не мог подать на него в суд, как собирался, потому что выяснилось, что по условиям контракта я должен подать в суд на самих «Битлз». Это было сумасшедшее время: один из нас подает в суд на других! Поэтому я и уехал тогда (в Шотландию), чтобы все прекратить. Мне не хотелось так поступать, но ничего другого я уже сделать не мог [52]. Тем не менее, я спас деньги — и себе, и остальным, — когда вся история закончилась, они были очень довольны этим обстоятельством. Я считаю это самой большой травмой в моей деловой жизни. В итоге, на меня все время указывают как на человека, из — за которого распались «Битлз», что, конечно же, неправда. Я бы остался в ансамбле, но Джон к тому времени уже ушел.

Мы чувствовали, что расходимся в разные стороны. Между нами возникали трения, мы цеплялись друг к другу по мелочам. Сначала старались этого не замечать и даже вернулись на Манчестер — сквер (там находится штаб — квартира фирмы «EMI»), где снова сфотографировались на лестнице, как на обложке «Love Me Do», но на сей раз уже с длинными волосами и бородами. Словом, повторили давнюю фотографию, но это был, кроме того, сигнал, что все кончено. Мы выросли вместе, были неразлучными друзьями. Но потом все получилось, как в старой песне: «Свадебные колокола разбили нашу старую компанию». У каждого из нас уже была своя жизнь, свои семьи. Я вспоминаю время первых гастрольных поездок: чтобы согреться ночью в каком — нибудь ветхом фургоне, мы спали вповалку — этакий бутерброд из «Битлз». Тогда мы были близки и дружили по — настоящему.

Грустно, если умные люди верят в то, что один человек — пусть даже этот человек коварный интриган Маккартни — в состоянии разрушить такой организм, каким был «Битлз». Грустно… К сожалению, сразу же после распада Джон в запале обвинил меня во всех смертных грехах.

Я не хочу оправдываться, но вспомните, я хоть раз позволил себе при журналистах неодобрительно отозваться о Джоне? Возможно, я слишком в штыки принял Йоко, может, мне надо было быть немного приветливее. Но ведь и остальные — Джордж и Ринго — не ладили с ней. Может быть, это наша вина, а не ее, но раньше мы никогда не сталкивались с подобными людьми. Она была… какая — то странная. Я знаю, что до сих пор многие не могут найти с ней общего языка. А Джон… Он любил ее, поэтому считал, что раз я его друг, то обязан уважать и его возлюбленную. И я честно пытался вызвать в себе это чувство. Но ничего путного не вышло. Джон это понимал, и мы с каждым днем все больше и больше отдалялись. Мы уже не могли видеть друг друга. Ситуация стала невыносимой. Но я точно знаю, что несмотря на всю эту глупость, мы с Джоном продолжали соприкасаться душой. Я любил его, и он дня не мог прожить, чтобы не позвонить мне. Правда, наши разговоры превращались в поток взаимных оскорблений, но нам было достаточно хотя бы слышать голос друг друга, неважно, какую чушь мы при этом мололи. Спросите Джорджа или Ринго, у меня с ними тоже бывали размолвки, но мы же друзья. Настоящие друзья.

Джон решил, что я сделал свой пресс — релиз, чтобы разрекламировать сольный альбом; возможно, отчасти он был прав, но даже если и так, то я действовал не из этих побуждений. Хотя должен признать, выглядело все довольно странно. Сам факт, что я выпустил свой альбом, никого не удивил и не возмутил, вспомните, и Джон, и Джордж к тому времени тоже имели несколько сольных альбомов. Но после этих событий мы наконец стали отдавать себе отчет в том, что «Битлз» больше нет. До этого Джордж, Ринго и я регулярно звонили друг другу, пытаясь как — то исправить положение: мы действительно думали, что «Битлз» можно сохранить. Но все упиралось в Джона, который так стремительно ринулся в новую жизнь, что ничего не хотел видеть — он старался отсечь даже самые безобидные призраки прошлого. Я не думаю, что мы имеем право винить его. Ему всегда нравились новые люди, он быстро загорался свежими идеями. В Нью — Йорке он попал в интеллектуальную элиту, которая пришлась ему по душе. Джон раскрылся навстречу, и волна захлестнула его. Я не говорю, что это плохо.