Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе

Мороз, однако, никакой революции признавать не желал. Хотя и обреченный теперь, в самом конце февраля, а упрямился — за компанию с царем… Посему решено было на морозном ветру без нужды не мерзнуть и разойтись наконец хотя бы по цехам. К работе же пока не приступать и ждать, что решат только что избранные депутаты.

Депутаты же, сотни полторы от обоих заводов, от всех цехов, собрались в рабочей чайной. На всякий случай выставили караульных у дверей, мало ли что… Перво-наперво решили не терять связи с Москвой. В подобных случаях связь — дело важности первостепенной, ответственнейшее, не всякому доверишь, Послали в Москву на сей раз Мурзова и Яковлева, оба товарищи надежные.

Затем принялись решать, как быть с солдатами. Их там девятьсот серых шинелей при снарядном заводе. И, как выяснилось, работу сегодня они не бросили, на общем митинге не присутствовали, Дескать, не смеют нарушать присягу. Правда, тайком от своего начальства передали, что против рабочих ни в коем разе не пойдут. Что ж, оставалось лишь принять это к сведению. И на том, как говорится, спасибо.

Еще один вопрос предстояло решить: насчет демонстрации. Мирной, разумеется. Чтобы пройти всем рабочим по Подольску, организованно, сегодня же.

— Что скажете, товарищи?

— Не откладывать в долгий ящик.

— Так и решим. Сейчас все разойдемся по своим цехам, позовем рабочих, построимся и…

— А если полиция? — спросил Иосиф.

— Да, надо быть готовыми к любому повороту. Придется разъяснить рабочим, как вести себя в случае нападения.

— Пусть Варейкис и займется этим делом, опыт у него уже есть.

— Все займемся. А у Иосифа нос-то после карасевской ласки еще длиннее стал.

Варейкис парировал:

— Главное, чтобы в сторону не свернулся…

Двое городовых, которые, как всегда, все еще стояли на посту у заводских ворот, завидя приближение из глубины двора несметного множества людей, благоразумно и своевременно скрылись в сторожке: там все же потеплее и вообще…

Не бывало еще подобного в Подольске.

Семь тысяч рабочих, ряд за рядом, бодро и решительно двигались от заводов к центру города. Впереди, соединявшись руками, шли вожаки-депутаты — полторы сотни — от «Зингера» и «Земгора», от каждого цеха, свободно и честно избранные. Шли первыми, подставляя открытые лица неласковому февральскому ветру, беря на себя ответственность за судьбы тех тысяч, которые им доверились. Иосиф был с ними.

Прошагали по Рабочему переулку, свернули налево и, пройдя по Вокзальной, вышли на Большую Серпуховскую. Здесь решились и подняли над передовой цепью красное полотнище — оно забилось, вступив в поединок с холодным ветром. Древко неспокойно дергалось в крепких ладонях знаменосца.

Скрывались за дверьми лавок встревоженные городовые, не решались оставаться на постах: плетью обуха не перешибешь…

С Большой Серпуховской — через Почтовый переулок и Зеленовскую — вышли на площадь перед собором. Здесь остановились и открыли митинг. Снова шумели ораторы, будоража души непричесанными речами. Выкрикиьали лозунги:

— Вес силы на дело свободы! Да здравствует республика!

— Долой войну!..

Живые голоса человеческие отдавались чутким звоном в замерзших колоколах — там, высоко под куполами, на вечном сквозняке времен.

— Товарищи! Сейчас мы все! Организованно и спокойно! Разойдемся по своим домам! А завтра по гудку! Все по своим цехам! Все по своим местам! К работе не приступать! Ждать решения депутатов!..

Циферблаты часов показывали четыре часа пополудни. Депутаты вновь собрались все в той же заводской чайной. Заседали допоздна.

К вечеру стало известно, что в Москве началась всеобщая забастовка. К центру древней русской столицы отовсюду стекаются колонны демонстрантов под красными знаменами. Введено осадное положение, но гарнизон переходит на сторону демонстрантов, по улицам разъезжают грузовики с вооруженными солдатами и младшими офицерами, примкнувшими к революции.

— Что будем делать, товарищи подольчане? Поддержим?

— Уже, можно сказать, поддерживаем.

10. НАЧАЛО ВЕСНЫ

В следующую ночь февраль сдал пост, развернулся по уставу через левое плечо и, вдалбливая четкие шаги в податливый снег, уплел в Историю, уводимый Временем-раяводящим. Март, принявшим пост, взял винтовку на ремень. На штыке — флажок красный.

Прогудел первый мартовский гудок. Зингеровцы и земгорцы, собравшись по цехам, к работе не приступали, ждали решения депутатов. А те — еще в шесть утра — собрались на заседание Совета.

— На повестке дня два вопроса: результаты переговоров с солдатами «Земгора» и разоружение подольской полиции. Слово предоставляется товарищам, проведшим переговоры с земгорскими офицерами и солдатами.

Чижов доложил:

— Офицеры, понятно, сперва замялись. Но в конечном счете приняли наши предложения. И оружие сдали. Работу свою на заводе они пока прекратят. Выступлению солдат на нашей стороне препятствовать не станут.

— А сами солдаты что? — спросил Иосиф.

— Пришлют к нам в Совет четверых делегатов — Квитко, Висящева, Воронова и Голубева. Для начала…

Заседание оживилось:

— Теперь дело пойдет!

— А чтобы дело пошло, — предложил Иосиф, — не будем просиживать штаны и терять время…

И, не теряя времени, отправились брать оружейный склад. Обнаружили там семьдесят пять винтовок и боеприпасы к ним. Раздали тем, кто умел владеть оружием и собой. Теперь можно было заняться полицией.

Вывели из цехов рабочих, построили все на том же вместительном дворо, у главной заводской конторы. Но тут услышали приближающийся мерный топот сотен сапог. Иосиф насторожился: неужели прислали карателей?

— Спокойно, товарищи! — предупредил он. — У кого есть оружие, приготовиться! Без команды не действовать! Главное — выдержка…

Тем временем из-за угла корпуса показались ровные ряды серых шинелей. Над светлыми папахами — темные штыки.

В напряженной тишине послышалась команда. Колонна четко притопнула и — раз-два — встала, Первая шеренга раздалась, пропуская вперед солдата.

— Да это же Голубев! — воскликнул, приглядевшись, Чижов. — Это же делегат солдатский. Нашего полку прибыло!

Солдат подошел к не убранному еще со вчерашнего дня ящику-трибуне, ловко взобрался и повернул к притихшей толпе веселое раскрасневшееся лицо.

— Товарищи рабочие! Мы, солдаты снарядного завода, прибыли, чтобы примкнуть к вашим революционным рядам…

Неистовое «ур-р-ра-а-а!!!» прервало его. В этом ликующем кличе сказалось все — и облегчение после недавней тревоги, и радость единения, и неведомое прежде, непривычное ощущение своей неодолимой силы.

Когда затихли, солдат продолжал:

— Мы примыкаем к вам, потому что мы такие же рабы самодержавия. Я заявляю вам от лица этой массы, одетой в серые шинельки… Нас здесь восемьсот штыков… Нашего брата посылали на позиции, нам говорили «иди и защищай отечество». Мы шли и защищали… Так я заявляю, что с этой винтовкой, — тут он потряс своей трехлинейкой, — да, с этой же винтовкой солдат может защищать не только свое отечество, но и свою революцию!

И снова неистовый, ликующий, долго не смолкающий клич над площадью.

Иосиф кричал «ура» вместе со всеми. Казалось, не хватит голоса, не хватит дыхания… Он оглянулся, увидел рядом с собой столько знакомых лиц. Вот пенсне чубатого Чижова. Кольман в заячьей ушанке. Мурзов, курносый, ясноглазый, весь в движении… Не выдержал Иосиф, полез на ящик, с которого только что соскочил солдат.