Клеменс Меттерних. Его жизнь и политическая деятельность

Однако далеко не столь благополучный исход имели переговоры о разделе Турции.

Здесь прежде всего возникает вопрос, по каким побуждениям Наполеон предложил Австрии участвовать в разделе, что он повторил в письме к Александру и к чему этот последний отнесся вполне одобрительно?

Как во всех своих поступках, Наполеон принимал в соображение и худые и хорошие последствия известного события. Если отношения между Россией и Францией останутся всегда хорошими, присутствие между их территориями третьего, центрального государства, могло только укрепить их союз. На Тильзитском свидании Наполеон говорил Александру, что если бы их империи соприкасались, то между ними могли бы появиться недоразумения, “между двумя соседями ничтожные булавочные уколы легко превращаются в жестокие столкновения”. Поэтому он и высказывался за сохранение Пруссии как своего рода государства-буфера между Россией и Францией.

Аналогичную роль должна была играть Австрия между русскими и французскими владениями на востоке.

Наполеон руководился еще одним, более реальным соображением: создать силу, уравновешивающую русское влияние на Балканском полуострове.

Еще до Тильзитского соглашения, когда к нему в начале января 1807 года в Варшаве явился австрийский уполномоченный, генерал Венсан, Наполеон говорил: “Будет время, когда я приду со стотысячной армией в Вену, чтобы защитить эту столицу от нашествия русских”. Тогда же в письме к императору Францу Наполеон писал: “Русское могущество, основанное не на сильной армии, а на ее влиянии на греков, должно укрепить связь Австрии с Францией”. Мысль возбудить Австрию против России и уничтожить возможность союза в будущем между этими двумя государствами не покидала Наполеона и во время его дружественных отношений к России. Сам он позже, в минуту задорной откровенности, какую он часто позволял себе, когда уже незачем было скрывать свои намерения от противника, говорил русскому уполномоченному – генералу Чернышеву, что если он согласится в Эрфурте, чтобы Россия присоединила к своим владениям дунайские провинции, то сделает это с целью рассорить ее навеки с Австрией.

Как мы заметили, Александр I (потому ли, что также желает избежать соседства сильного друга, или потому, что считал существование Австрии необходимым для уравновешивания влияния Франции), отнесся благосклонно к ее участию в предстоящем разделе Турции. Он даже согласился уступить австрийцам Сербию, которая, по первым проектам Александра I, должна была сделаться независимым государством. Кроме того, Австрия получала еще Македонию, так что ее владения протянулись до Архипелага. Далмация, Албания, Греция вместе с островами, Египет и Сирия делались французскими владениями, а Валахия, Молдавия, Болгария и вся прибрежная полоса в Малой Азии от русской границы до Константинополя должны были принадлежать России. Камнем преткновения на пути к благополучному исходу новых переговоров оставался “кошачий язык”, как канцлер Румянцев называл пролив.

Сначала французский посланник Коленкур предложил русским Босфор вместе с Константинополем, а Дарданеллы должны были остаться за Францией. И Румянцев, и Александр I отвергли это предложение, как и следующее, согласно которому Константинополь превращался в независимый город. Они считали проливы “ключом от своих ворот”, которые должны были находиться в исключительном владении России. Все старания Коленкура в продолжительных беседах с царем и канцлером привести к какому-нибудь среднему решению остались тщетными. Румянцев и Александр I продолжали настаивать на том, чтобы Константинополь вместе с проливами сделался русским. Упорство русского двора сильно беспокоило Коленкура. “Мне не дано предвидеть будущее, – пишет он Наполеону, – но кто в состоянии остановить этого колосса, если он будет локтем опираться на Константинополь, а пальцем на Торнео?”

Наполеон ответил, что его посланник и так зашел слишком далеко на пути уступок. “Император находит, – писал Шампаньи Коленкуру, – что вы не проявили достаточно энергии в ваших ответах на предложения графа Румянцева”. Это было писано еще до получения протоколов петербургских переговоров. Протоколы пришли в Париж 1 апреля; Наполеон передал их Шампаньи с приказанием представить по этому делу докладную записку; в то же самое время он велел сообщить Коленкуру, что за отсутствием времени не мог принять никакого решения и что хотя он и воодушевлен прежним желанием содействовать видам Александра I, но не может, однако, жертвовать ради него интересами Франции.

Одновременно с этим Талейран сообщил Меттерниху, что вопрос о разделе Турции теперь откладывается на долгий срок.

Все это доказывает, что возникли новые вопросы, требовавшие безотлагательного решения и заставившие Наполеона изменить свои взгляды на Турцию.

Желая распространить французское владычество на Пиренейском полуострове, где влияние Англии сказывалось сильнее, чем на всем остальном континенте, Наполеон под предлогом предупреждения революции, угрожавшей Испании вследствие возникших между королем Карлом IV и его сыном Фердинандом недоразумений, отправляет в Испанию французские войска. Первого апреля он сам уезжает из Парижа в Байонну, чтобы быть ближе к театру военных действий. Ему удается вызвать туда испанского короля с сыном; угрозами он заставляет их обоих отказаться от своих прав в пользу его, Наполеона, а сам назначает своего брата, Жозефа, испанским королем. Однако этот переворот встретил сильный и неожиданный отпор со стороны испанского народа, действовавшего отчасти под влиянием обиженного национального самолюбия, отчасти по наущению англичан и католического духовенства, видевшего в новом порядке опасность для своего государства.

Первые столкновения с испанскими повстанцами кончились победой французских войск; но восстание быстро разрасталось, и мятежники успели укрепить город Севилью, сделавшийся центром верховной революционной хунты. Скоро повстанцы окружили французского генерала Дюпона и заставили его капитулировать при Байлене.

Известие о поражении французской армии застигло Наполеона на пути в Париж, куда он возвращался. Оно привело его в одно из тех яростных состояний, которых боялись даже самые близкие ему люди. “У меня здесь пятно!” – говорил он, показывая пальцем на мундир и лихорадочно шагая по комнате. Но поражение при Байлене не только оскорбляло его самолюбие как победителя, оно угрожало ему новой войной, которая вынудила бы его отсрочить осуществление главного его намерения, а именно: завоевать Восток и сокрушить английское влияние на Босфоре и Дарданеллах. Будучи еще в Байонне, Наполеон узнал от своих агентов в Италии, Австрии и Германии, что австрийское правительство при первых сообщениях о вступлении французских войск на Пиренейский полуостров начало готовиться к войне. Наполеон предвидел, что известие о Байленском поражении еще более ободрит австрийцев и что столкновение с Австрией неминуемо, – а этого он не желал, так как всякая война на континенте только усилила бы влияние Англии.

Мечтой Наполеона был союз всех континентальных держав против Англии, война же с Австрией угрожала создать новую коалицию – всех держав, с Англией включительно, против одного Наполеона. Поэтому он теперь спешит в Париж и оттуда в Эрфурт на встречу с Александром I, дружба которого в данный момент была ему чрезвычайно нужна. Еще с дороги он делает распоряжение об отзыве французских войск из Силезии. Эта мера была продиктована Наполеону чисто военными соображениями, ему необходимо было пополнить войска в Испании, – но он представил ее в письме к Александру I как уступку, сделанную ему, Александру, как заступнику Пруссии.

Наполеон прибыл в Париж ко дню своего рождения 15 августа. Здесь, именно во дворце Сен-Клу, принимая посланников, он устроил бурную сцену Меттерниху по поводу австрийских военных приготовлений: “Очевидно, вы желаете кому-нибудь мстить или же боитесь кого-нибудь? Слыхано ли, действовать с такою поспешностью? Если бы вы употребили год или полтора, никто ничего не возразил бы; но требовать, чтобы все было готово к 10 июля, как будто бы в этот день на вас кто-нибудь нападет! Этим вы даете толчок общественному мнению, последствия которого трудно будет остановить... Я войны не желаю и ничего не хочу, император Франц, граф Стадион, граф Меттерних тоже ее не желают, как и все благоразумные люди. Но я, зная хорошо ход человеческих дел, предсказываю вам, что война будет помимо воли добрых людей. Здесь действует одна невидимая рука – рука Англии”. В таком тоне продолжал Наполеон говорить или, вернее, кричать на Меттерниха в продолжение часа. Меттерних не растерялся. Своими ловкими ответами ему почти удалось смягчить впечатление, которое произвели на присутствующих посланников речи Наполеона. “Я не только того же мнения, Ваше Величество, – говорил он, – но мне даже кажется, как будто я рассуждаю о наших интересах с австрийским министром иностранных дел – настолько то, что Ваше Величество говорит, справедливо и настолько наше недоразумение мало похоже на ссору между двумя государствами”.