Хочу остаться легендой

У меня есть в Москве квартира, но вот восемь лет назад я просто решил, что, пока есть силы, пока могу заработать, построю дом и себе и маме на одном участке, перевезу туда брата. Брат живет вместе с мамой, я живу один — воплотил свою мечту жить в лесу, просыпаться и не видеть ни соседей, никого. Вот мои две собаки выбежали во двор, и я вышел. Я даже иногда, когда летом домой поздно прихожу, то остаюсь спать в гамаке на улице. Это один из самых старых дачных участков. У меня, например, слева за забором — дача Утесова, дальше — дача Любови Орловой, напротив — дача Сергея Образцова. Это такое, можно сказать, «намоленное место». Там аура сумасшедшая…

Мама клубнику растит, укропчик, лук сажает, она это любит. Я ей там парник поставил. Ну, это как бы такие домашние радости для мамы, брата, моих друзей… Семья, знаете, понятие растяжимое… А семья, наверное, это и я сам. Я, мои собаки, попугай, зеленый такой, «ожереловый» называется. Кошки еще жили, но недавно ушли. Меня предупреждали, что если два кота в доме, то один может убежать. Они очень дружили, спали в обнимку, как два брата, — рыжий и черный. Сначала исчез черный брат, а потом и рыжий, он долго орал-орал, а потом тоже ушел. А собаки дома. Одну мне подарили на день рождения, а вторую, спаниельчика, я подобрал на улице. Грязный такой был. Ребятки-охранники, которые его подкармливали, говорили — он уже неделю там бегал. Когда я открыл дверь машины, он вдруг разбежался, прыгнул и сел рядом. Я подумал и решил, что он будет моим…

Знаете, я поначалу очень болезненно реагировал на то, что обо мне пишут в прессе, крайне болезненно реагировал… А сейчас уже перестал. И даже не читаю ничего. Глупо реагировать и тем самым кормить журналистов: отвечать им через ту же прессу, скандалы устраивать. А она тебе еще раз, а ты снова опровержение даешь… Зачем? Когда-то я на это обижался, а сейчас мне наплевать. Бывает, приходят с умным видом корреспонденты и спрашивают: «Расскажите, пожалуйста, как вы стали артистом?» Вот что я должен им рассказать? Ну, возьми хоть энциклопедию почитай, подготовься, имей уважение, узнай, с кем и о чем будешь разговаривать. Правильно? Это ведь тоже входит в понятие профессионализма. А когда человек ждет, что я ему сам все выложу, а он потом поставит под этим фамилию Тютькин и причислит себя к пишущей братии, то зачем мне с такими людьми общаться? Поэтому и пошла обо мне молва, что я не люблю журналистов и все время с ними скандалю…

…Близким со мной очень трудно… Я бы сказал, что невозможно. И характер поганый, и профессия такая, что все время нервы навыпуск…

Мне довольно часто задают вопрос, которым обычно третируют актрис: не стыдно ли мне раздеваться перед камерой? Каково мужчине в подобной ситуации? У нас на этот счет шутка есть: когда снимаются постельные сцены, я Лебешеву, замечательному оператору, всегда в таких случаях говорю: «Паша, ниже пояса не снимать — можешь разрушить имидж».

Помню, как-то играл в очень смешной картине про сумасшедшую любовь, где мы появляемся вдвоем с героиней голые то в одном месте, то в другом. Актриса обнаженной работать отказалась, взяли дублершу, а я сам решил. Снимали в Ялте — в безлюдных местах у моря, в горах. И когда подъезжали к гостинице «Ялта», режиссер увидел огромную, живописную поляну незабудок. Утро, никого нет, и он говорит: «Ребята, давайте снимем, как вы в незабудках лежите, красиво будет». Ладно. Мы разделись, легли и только начали что-то делать, как вдруг в это время подъезжает автобус, и из него выходит японская делегация. Смотрят: прямо перед ними в незабудках лежат два голых человека, целуются, обнимаются и так далее. Они были приятно удивлены, достали фотоаппараты, начали фотографировать. Потом они, конечно, поняли, что это съемка, но первое ощущение у них было довольно забавное. Вообще, я считаю, что это, как говорится, издержки профессии. Если надо, значит надо. Это ж не то что мне хочется показать, какой я. Вот играл инженера Щукина в «12 стульях», и там нельзя было выйти в трусах, потому что весь смысл сцены в том, что герой вышел голым и за ним захлопнулась дверь. Ильф и Петров так написали — ну что я должен делать? Так в мыле и выходил. Ничего. Стояла огромная съемочная группа, все смотрели, дамы застенчиво хихикали…

…Сейчас как раз Сергей Соловьев запускается с фильмом под названием «О, сердце!» («О любви…») по Чехову. Я там «Медведя» буду играть…

Думаю, любовь, ее невозможно сформулировать и объяснить. Любовь — это то, что не понимается мозгами. Как только она становится разумной, расчетливой — это уже нечто другое. Любовь — сумасшествие, безумие и все что хотите. Со временем она перерастает в привычку, жизнь идет, и все. А вначале это неземное состояние, когда ты не ходишь, а летаешь, когда от прикосновения руки можешь сойти с ума, — совершенно неконтролируемый процесс. Причем у всех она проявляется по-разному, кто-то даже берет и прыгает с десятого этажа. Расчетливый человек разве может пойти и прыгнуть вниз головой? А я знаю, что способен на подобные безумства… У меня раза два в жизни было нечто невероятное, когда я творил такое, что боже мой! И вены резал, и с пятнадцатиметровой вышки прыгал. Попробуйте прыгнуть, я посмотрю на вас. Меня сейчас и самого туда не затащишь. Никогда в жизни — самоубийца, что ли? А тогда прыгал, чтобы показать, на что способен…

Удовольствия бывают разные. Нельзя, конечно, все ставить в один ряд, но это могут быть и женщина, и друзья, и машина, и вкусная еда. Или солнце вдруг вышло — и ты радуешься, подставляя ему лицо. Я люблю свой дом в деревне на Валдае, люблю садиться на водный мотоцикл и гонять по озеру — это такое счастье! Там тридцать с лишним уникальных озер, которые остались после ледникового периода, в них просто потрясающая вода. Раз десять за лето туда ездил. Я снимался в тех местах в «Тихих омутах» у Эльдара Рязанова, у которого тоже там дом есть…

Знаете, странное дело — я просто влюбился в это место, мне оно безумно понравилось. Там свой микроклимат, абсолютно другая жизнь. У меня невероятно красивый дом, я его сам построил. Он сложен из огромных бревен. На Валдае его очень красиво называют — дом Медведя. Ко мне как-то ехали друзья, искали-искали, остановились и спрашивают: «Где здесь улица Белова?» — «А что вам надо?» Они отвечают: «Нам к Абдулову». — «А, дом Медведя?» — и сразу дорогу указали…

Я вообще-то не светский человек в таком, общепринятом смысле. Ни на какие тусовки не хожу, люблю душевную компанию или просто по-тихому уехать на дачу. А ходить куда-то, чтоб лишний раз где-то мелькнуть, мне это уже не надо. Когда я вижу по телевизору одних и тех же людей, то не понимаю, как они успевают перебегать с тусовки на тусовку. Смотришь, идет какой-то концерт — они там сидят, переключаешь канал — и там они же. Причем ведущий этой программы снимает ведущего следующей, и так далее. Такое впечатление, что они переходят из павильона в павильон.

Я это уже видеть не могу… Да, собственно, и не смотрю. Но когда прихожу домой, то сразу включаю телевизор — просто чтоб мелькало, шумело. И такое ощущение, что в доме еще кто-то есть. Я могу глядеть на экран и ничего не видеть. А смотреть люблю футбол… Да я и сам в него неплохо играл. Даже кубок есть, который ленкомовская команда «Авось» выиграла на чемпионате Москвы. Тогда команд двадцать за него сражалось: ансамбль «Березка», Театр Маяковского, Театр Моссовета, ТЮЗ. В финале мы играли с Театром Маяковского, который тренировал сам Старостин. Вот это был праздник! На матч приходили главные режиссеры, с той стороны были Андрей Гончаров, Армен Джигарханян. От нас — Марк Захаров, Евгений Леонов, Татьяна Ивановна Пельтцер. На стадион являлся весь театр, приходил оркестр с инструментами, играли, свистели, орали. Это было целое зрелище, настоящее шоу. Куда бы мы на гастроли ни приезжали, везде матчи устраивали. Помню, однажды в Саратове, где мы играли с интеллигенцией города, такое невообразимое количество зрителей собралось, что их умоляли сойти с трибун, чтоб те не рухнули…