Шаман. Скандальная биография Джима Моррисона

Помешательство

«Это было для меня мучительно, словно самая медленная и изощренная пытка. Она держала мое сердце на ниточке над горящей свечой и медленно плавила его. Я страдал, а она наслаждалась этим. Я проклинаю тот миг, когда мы встретились глазами… В ту секунду где-то, наверняка, прогремел взрыв, пронесся ураган, случилась катастрофа. Мир не устоял. Я летел вниз, в бездну, с невероятной высоты и в этом полете дышал как в последний раз — жадно и сладко. Я добровольно шагнул в клетку с голодным тигром. Я ступил на дорожку, посыпанную битым стеклом. Это было так непохоже на любовь. Это было так похоже на мгновенную смерть, на убийство, на выстрел. Да, контрольный выстрел прямиком в сердце…»

Молодой дьявол

Высокая, бледная, вся в черном, она подошла к нему, держа в тонких изящных пальцах бокал шампанского…

— Я Патриция Кеннели, журналистка. Могу задать вопрос? — она посмотрела ему прямо в глаза. На дне ее темных зрачков плескалась тайна, желание и грех. Джим оторопел.

— Да, конечно, задавайте…

— Тебе никто не говорил, что ты похож на молодого Дьявола?

Моррисон потерял дар речи. Впервые в жизни он чувствовал смущение и не знал, что сделать с этим. Патриция смотрела на него неотрывным прямым взглядом и улыбалась. Джим боялся поднять глаза и рассеянно оглядывался по сторонам, будто в поисках помощи. Он чувствовал жуткую слабость во всем теле. Ему проще было провалиться сквозь землю, чем произнести хоть слово или сделать движение.

— Ты чем-то обеспокоен? Лучше выпей шампанского, расслабься… — она протянула ему бокал. Он обратил внимание на ее длинные острые ногти, покрытые ярко-красным лаком, и ему снова стало дурно. Стараясь не смотреть на нее, он дрожащими руками взял бокал и выпил его залпом.

Кокаиновое знакомство

— Может, скажешь что-нибудь, Моррисон?

— Прости, со мной что-то не то… Я себя неважно чувствую.

— Ммм… Я знаю отличное средство от всех недугов. Веришь? Оно у меня в машине. Пойдем, я покажу тебе. Кстати, не хочешь кокаина? Могу угостить… — Патриция взяла его за руку и сжала до боли. Джим чуть не вскрикнул. — Здесь так скучно и шумно. Давай уйдем! — не дождавшись ответа, она потащила его за собой к выходу. Повинуясь чему-то гибельному, темному и неясному, он безвольно поплелся за ней.

Маленькая смерть

То, что произошло той ночью, Джим почти не запомнил, но в его память навсегда врезался тусклый мистический свет фонарей сквозь лобовое стекло, оголенные ветви деревьев, бледное измученное лицо луны и сводящий с ума запах… Запах, заставляющий все тело ныть в сладкой истоме. Запах, ударяющий в голову крепче любого спиртного. Запах, проникающий в сердце, растекающийся по венам, заполняющий легкие. Шатающейся походкой он подошел тогда к телефону-автомату, вслепую набрал номер… Он даже не посмотрел на время, а было уже три часа ночи. После первого гудка Пам сняла трубку. Срывающимся голосом она спросила:

— Где ты?..

Он врал что-то про ночную съемку и про то, что останется ночевать в студии. Она не верила, но говорила, что все хорошо и что будет ждать его утром.

— Я не могу уснуть без тебя. Так пусто… Я люблю тебя.

Джима словно окатило ледяной водой. Он ответил

«Я тоже» и сразу же повесил трубку. Патриция позвала его из машины. Пару секунд он простоял в оцепенении, а затем, будто под гипнозом на ватных ногах пошел к ней… Все, что было дальше, казалось сном, бредом, галлюцинацией. Дорожка белого порошка, ее сильные и властные руки, кружение низкого потолка над головой и фантастической силы взрыв.

Мое имя — Шаман

«Джим Моррисон обладал прекрасной душой с глубоким чувством абсурда. Ему претила сама мысль о том, чтобы стать иконой. Он был одним из величайших иконоборцев всех времен и народов. Я думаю, он бы просто посмеялся над своим настоящим статусом — а потом послал бы всех подальше в той южной джентльменской манере, за которую я так любила его», говорила Патриция Кеннели в своем интервью журналу «Американские легенды».

Оставалось меньше пяти минут. Джим сделал пару глотков виски из фляги. Теперь он был готов к выходу. Тем вечером «Дорз» давали грандиозный концерт в Нью-Йорке. Тысячный зал был забит до отказа: живое море ревело. Стоял невероятный шум и суматоха. Фанаты жаждали увидеть и услышать своих кумиров. Первым под нарастающий вопль толпы вышел Робби Кригер, за ним Джон Денсмор, потом Рэй Манзарек. Последним появился Джим. Зал взорвался. Моррисон подошел к микрофону и резко поднял руку вверх. Толпа притихла в ожидании, по рядам прошел шепот: «Тихо! Сейчас ОН будет говорить». Джим окинул мутным взглядом пеструю массу и произнес: «Вы ждете, что я буду что-то говорить? Вы думаете, что сейчас вы слышите Джима Моррисона? Не будьте идиотами. Мое имя — Шаман. Если вы чего-то не поняли, вам здесь не место».

Зал пару секунд недоуменно молчал, люди напряженно переглядывались, пока откуда-то с задних рядов не поднялась волна восторженных аплодисментов. Что бы ни говорил Джим, он был безоговорочно прав.

Шрам на сердце

— Откуда у тебя на спине эти царапины? — обеспокоено спросила Пам.

Джим не знал, что ответить. Запинаясь и путаясь, он произнес:

— Да так… Одна сумасшедшая фанатка. Я после концерта снял рубашку, было очень жарко… Она каким-то чудом пробралась за кулисы и вцепилась в меня мертвой хваткой. Еле оттащили.

— Знаешь, я ревную тебя ко всем ним. К каждому взгляду, к каждому слову из этой толпы. Мне так страшно, что они могут забрать тебя у меня.

— Не говори глупостей, малыш. Ты же знаешь, я принадлежу только тебе. Пойми, я публичный человек, у меня есть поклонники. И поклонницы. Я должен быть им благодарен за то, что они ценят меня. Я не могу пренебрегать их вниманием, не имею права.

— Да, но… Обещай, что не подпустишь их слишком близко. Каждая царапина на твоей спине — шрам на моем сердце.

— Успокойся, милая. Все хорошо.

Он обнял ее как маленькую девочку, как невинного ребенка. Он готов был заплакать, уткнувшись лицом в ее прекрасные волосы. Он чувствовал себя самым последним подонком на земле. Он готов был встать на колени и признаться во всем. Но не сделал этого. Только нежно поцеловал в висок.

Ангел и чертенок, волшебница и ведьма

«Ничего сильнее я не испытывал ни от одного наркотика. Меня раздирают боль, желание, неисчерпаемое чувство вины, какое-то странное счастье, страх… Мне страшно. Безумно страшно. Каждое из чувств тянет в свою сторону, я разрываюсь. Я стою на границе между добром и злом, светом и угрожающей темнотой, необузданной страстью и тихим спокойствием, жизнью и смертью, в конце концов. И я не знаю, куда мне шагнуть, как сделать этот выбор. Я не в состоянии сейчас что-то предпринять. Моя душа принадлежит Пам, мои мысли и мое тело рвутся к Патриции. Ангел и чертенок, волшебница и ведьма. Проще выпрыгнуть из окна, чем продолжать это все. Двери сознания открыты слишком широко, в них свободно входит все подряд. Я проникаю во все, все проникает в меня. Это невыносимо. Я не могу вместить в себя и ту и другую. Во мне идет невероятная борьба. Кто-то один должен уйти. Возможно, это буду я…»