Хирург Илизаров

Решительное, с резкими чертами лицо председателя было обращено в зал, но, кажется, тогда оратор имел в виду безымянных практических врачей, забывая, что такие хирурги сидят здесь, в зале.

ДИАЛЕКТИКА ЖИЗНИ

В один из приемных дней, когда к Илизарову выстраивается громадная очередь пациентов, я сидел в его кабинете. В комнату, прихрамывая, вошла миловидная девушка, молча положила на стол документы. Она явно стеснялась постороннего человека и говорила неохотно.

Студентка второго курса Иркутского университета. Осенью взяла академический отпуск и поехала в Ленинградский институт костного туберкулеза. После двухмесячных исследований ей выдали справку:

Девушка приехала в Москву, в ЦИТО, прошла необходимые в таких случаях исследования, консилиум. Потом услышала приговор:

— Операцию делать нецелесообразно.

Директор института, сочувствуя девушке, в неофициальном разговоре по-отечески, внушительно сказал ей:

— После таких операций часто остаются без ноги.

Но разве в двадцать лет примиришься, что ты калека? Молодые врачи в Ленинграде и Москве советовали сразу ехать к Илизарову. Вот она и приехала. Согласна ждать, сколько надо, пусть только доктор не отказывает.

Гавриил Абрамович грустно и устало разводит руками. Он готов помочь, операция возможна, но как это сделать? На очереди сотни больных. Пусть девушка еще подождет.

Кто же он, наконец, этот Илизаров: практик, ученый, изобретатель? К какой графе «табеля о рангах» следует его отнести? Он, конечно, изобретатель. Его аппараты, его методики лечения дают огромную пищу для размышлений. Ученые еще будут пристально изучать, какие процессы, в какой зависимости и связи развиваются в организме больного, когда в них вмешивается опытная илизаровская рука.

Больные бывают разные. Один получил увечье в сорок лет. Другой тяжко болел в детстве и десять или пятнадцать лет ходил с искривленной рукой или ногой. У третьего такие трансформации, что со стороны больно смотреть. Многие еще со времени войны носят страшные меты… Операции, операции, операции. Переломы, увечья, ложные суставы, укороченное бедро. И для каждого вида — свой аппарат, своя методика лечения. Словом, что ни больной, то и загадка.

— Каждый заставляет думать, изобретать, — говорит Гавриил Абрамович. — К нам приезжают, в основном, те больные, которым не только в больницах, но и в институтах вынесли приговор: «Не можем».

У Гавриила Абрамовича разработаны десятки методик, целый набор аппаратов, хотя он имеет лишь одно авторское свидетельство.

— Почему же вы не подаете предложения в Комитет по делам изобретений? — спросил я как-то у Илизарова.

Он ответил по-домашнему просто, но уж слишком задумчиво-вопросительно:

— А зачем мне бумажки?- — И вдруг сердито добавил: — Эксперты из Союзного Министерства здравоохранения могут опять сказать свое: «ничто». Давайте лучше не будем об этом.

Я знал причину такого ответа хирурга. Сотни людей уходят от него здоровыми, жизнерадостными. А там, в медицинских «сферах», на дела Илизарова почему-то смотрят иначе. Почему же? Почему же «вышестоящие» коллеги не поддерживают «нижестоящего» Илизарова? Неужто в том только и причина, что ему удаются сложнейшие операции, от которых пугливо сторонятся «вышестоящие»? Или в том, что кому-то, словно кость в горле, стала поперек слава одного «провинциального» доктора, что он не очень стремится под «эгиду» известного ЦИТО.

Вернемся к ЦИТО. В каменном здании огромного медицинского городка на Ипатовке в Москве апрельским солнечным днем 1955 года под председательством члена-корреспондента Академии медицинских наук Н. Н. Приорова заседал Ученый совет института. Г. А. Илизаров демонстрировал здесь свой аппарат. И председатель, и главный врач Н. Н. Нечаев, и другие коллеги тогда похвально отозвались о работе курганского хирурга. Заключение («Аппарат Илизарова Г. А. может получить в клинике широкое применение») запечатали в конверт и отправили в Министерство здравоохранения СССР.

Для начала там решили наладить серийный выпуск аппаратов. Вскоре Гавриил Абрамович получил комплект опытных образцов. Обнаружив в аппаратах кое-какие дефекты, он сообщил об этом изготовителям. Больше никаких вестей не получал, а знакомые говорили, будто бы комплект аппаратов выставлен в музее ЦИТО.

Года через четыре Илизаров выступил с докладом на научной сессии в Ленинграде. И тотчас один за другим посыпались вопросы: «Где можно приобрести аппарат?»

Если бы докладчик мог ответить…

В перерыве к Илизарову подошел высокий, сухощавый молодой человек.

— Геннадий Каймаков, — представился незнакомец и горячо пожал руку Илизарову. — Поздравляю, от всей души поздравляю!

Каймаков, хирург из Калининграда, живо интересовался делами курганского коллеги, спрашивал, с кем тот работает, удивлялся, что у Гавриила Абрамовича всего два помощника, а под конец разговора напросился в гости к Илизарову.

— Приезжайте, — радушно пригласил он, — посмотрите, сами во всем убедитесь.

Геннадий Каймаков быстро приехал в Сибирь. Горячий человек! Пробыл в Кургане несколько дней, а потом послал резкое письмо в Министерство здравоохранения СССР. Оно рассмотрело письмо и уведомило автора о том, что «вопрос об утверждении аппарата Илизарова Комитетом по новой медицинской технике не рассматривался. Одновременно (вникните — «одновременно»!) с этим сообщаем, что для этой же цели в настоящее время выпускается серийно аппарат Гудушаури, одобренный Комитетом по новой медицинской технике».

Ответ, как заслонка, отгородил энтузиастов от новаторских методов лечения по Илизарову.

Через год опять неприятность. Выступал Гавриил Абрамович в Московском институте усовершенствования врачей, а в перерыве хирурги из Алма-Аты и Нижнего Тагила поинтересовались, где можно взглянуть на аппараты. Они так и сказали «взглянуть», потому что аппаратов нигде не было.

— Сходите в ЦИТО, там, должно быть, есть, — посоветовал он коллегам.

Они вернулись шумные, недоумевающие.

— Посмотрели? — спросил Илизаров.

Коллеги переглянулись: сказать или нет? Потом тагильчанин махнул рукой — была не была! — и зло выговорил:

— Выбросили. Сотрудники говорят: на свалку.

И опять направили письмо хирурги в вышестоящие инстанции. Вот он, этот документ, сдержанно, с протокольной точностью констатирующий достоинства аппарата: