Мэрилин Монро

«Вопреки тому, что рассказывалось позднее, — утверждает первый муж Нормы Джин, — ей никогда не пришлось столкнуться с настоящей нищетой, она никогда не ходила голой и босой, и, насколько мне известно, у нее всегда было что поесть». Складывается впечатление, будто после того, как она сделала карьеру, ей «отчаянно понадобилась какая-нибудь душещипательная семейная повесть о бедности и голоде... [в то время как] правда заключается в том, что она выросла и воспитывалась в небольшом, но удобном домике, который был обставлен и оборудован вполне по-современному, если даже не сказать роскошно». В квартире Болендеров стоял, к примеру, и старый рояль, впрочем, исковерканный и раздрызганный; он использовался главным образом для аккомпанемента гимнам, которые распевали задушевные друзья Иды из круга прихожан ее церкви. Имелись также в доме и игрушки, и книги, а еще — специальная маленькая комната, где могли переночевать родители, приехавшие навестить своего ребенка.

Однако Норма Джин была наверняка сломана психически и эмоционально, живя в условиях постоянного стресса, который был связан с ее неопределенной самоидентификацией, а также с тем, что девочка не знала, когда и почему ее мать внезапно явится, чтобы затем столь же внезапно исчезнуть. Глэдис, приезжая проведать дочку, обычно забирала девочку с собой на длительную прогулку, экскурсию или же пикник. Тогда они вместе ехали трамваем линии «Пасифик электрик» на Сансет-Бич — хорошо известный сейчас телезрителям всего мира «пляж заходящего солнца»; или же они делали несколько пересадок и отправлялись в путешествие на Юг, чтобы посетить фабрику художественного стекла в Торрансс; или, недолго думая, просто катались себе и катались из одной приморской местности в другую, останавливаясь в Редондо, Хермосе или на лос-анджелесском Манхэттене, чтобы перекусить либо съесть мороженое. В самых ранних воспоминаниях Нормы Джин сохранилась площадь Св. Марка в Венеции (просьба не путать с итальянской) — на углу улицы, ведущей в Уиндуорд, и океанской набережной с променадом, — где (и тогда, и десятки лет спустя) местные жители и приезжие туристы делали покупки, а колоритная, живописная толпа переливалась на пляж и обратно. Глэдис как-то купила девочке маленький зонтик в полоску, который она хранила потом много лет; а еще Норма Джин обожала глазеть на мимов, жонглеров и пожирателей огня, которые выступали на площади. Мать с дочерью часто ездили миниатюрной венецианской железной дорогой в Уиндуорд и гуляли вдоль каналов, где Глэдис показывала малышке места субботних встреч Дугласа Фэрбенкса и Мэри Пикфорд, Гарольда Ллойда или Уильяма С. Харта ^[15]. Но такие счастливые уик-энды случались необычайно редко, поскольку Глэдис все более ограничивала частоту и продолжительность визитов к дочери. «Мать всегда вовремя платила за ее содержание», — вспоминала Ида, добавляя, что «Норма Джин никогда не была неухоженной замарашкой, девочка всегда ходила нарядно одетой». Но Глэдис стала теперь в первую очередь некой таинственной гостьей, которая нерегулярно и в самой минимальной степени принимала участие в жизни маленькой Нормы Джин.

Девочка очутилась в неприятной ситуации, потому что у других детей был человек, которого они могли назвать мамой или папой. «Как-то утром я крикнула [Иде] "мама", а она мне ответила: "Не зови меня так, я не твоя мама. Говори мне тетя Ида". Тогда я показала пальцем на ее мужа, сказав: "Зато он — мой папа!", на что та ответила односложным "нет"». Впоследствии, по утверждению одного близкого друга актрисы, Руперта Аллана, она «дискутировала о своем отце чаще, нежели о ком-либо другом из ее прошлого. Мать тоже вспоминалась, но без особых чувств. Зато ей чрезвычайно не хватало отца, хотя она была достаточно разумной, чтобы остерегаться всякого, кто был готов создать ей некий суррогат родителя».

Ида Болендер поступила совершенно правильно, ответив Норме в соответствии с истиной. Другое дело, что в тональности ее голоса и в поведении, пожалуй, отсутствовало то утешающее и успокаивающее объяснение, которое избавило бы малышку от смущения, а также от убежденности в том, что в определенном смысле она существенно отличается от других детей. В возрасте двух или трех лет Норма Джин была не в состоянии понять спорадические приезды и отъезды женщины, которую ей велели называть мамой. «Приезжала она нечасто, — сказала Норма по этому поводу позже. — И была для меня просто женщиной с красными волосами». Визиты Глэдис означали хорошее развлечение, появление нежданного гостя и так далее, но главную роль в первые годы жизни Нормы Джин играли, несомненно, Болендеры, и в вопросах поведения, религии и морали именно они располагали решающим голосом.

«Ходить в кино — грех», — вспоминала Норма Джин одну из заповедей Болендеров. «А если конец света случится в тот момент, когда ты будешь сидеть в кино, — предостерегала ее Ида, — знаешь, что тогда с тобой будет? Сгоришь вместе со всеми этими испорченными, пропащими людьми. Мы ходим в церковь, а не в кино». Резкое расхождение между взглядами Глэдис и супругов Болендер не могло не вызвать у девочки серьезную дезориентацию в оценке надлежащего поведения, а также в установлении критериев добра и зла.

Невзирая на то, была она дезориентирована или нет, на фотографиях, относящихся к этим первым нескольким годам жизни, Норма Джин выглядит милой девчушкой со светло-пепельными волосами, обаятельной улыбкой и голубовато-зелеными яркими глазами. Впрочем, она всегда вспоминала, что в доме Болендеров «никто и никогда не назвал меня симпатичной». Искренняя, скромная и напрочь лишенная чувства юмора Ида не признавала похвал такого рода, питая убеждение, что красота может оказаться даже опасной. Хотя эта женщина жила в бурлящем жизнью и вполне современном районе Лос-Анджелеса, она на пару с Альбертом вполне могла бы позировать Гранту Вуду ^[16]для его известного полотна «Американская готика». Излюбленным компаньоном Нормы Джин в играх и забавах был приблудный песик, которого она принесла домой и назвала Типпи. Приемные родители разрешили ей держать щенка при условии, что она сама будет им заниматься, и девочку обычно видели в обществе верного Типпи, который тащился в двух шагах позади нее.

В принципе Болендеров совершенно не тянуло к земным развлечениям; во главу угла они всегда ставили моральные и религиозные обязанности. Церковь, которую они посещали (ее здание оказалась разрушенным до основания известным землетрясением 1933 года), была средоточием их жизни, а тем самым и жизни детей, отданных им под опеку. «Мы забирали ее с собой в воскресную школу, — подтверждала позднее Ида. — Вместе с моим сыном и с другими детьми».

Этот маленький набожный взвод маршировал по направлению к церковным скамьям не только по воскресеньям; они шагали туда на молитву и для учебы еще дважды в неделю, один раз утром, другой после обеда, как вспоминала об этом Мэрилин. «Каждый вечер я должна была молиться о том, чтобы не проснуться в аду. Я должна была произносить такие слова: "Обещаю, пока жива, не покупать, не пить, не продавать, а также не подавать спиртного, и да поможет мне в этом Бог. Я воздержусь от курения всяческого табака и никогда не буду поминать имени Господа нашего всуе"... Я всегда ощущала себя при этом не в своей тарелке».

Тот факт, что семейство Болендеров не растрачивало времени на развлечения да забавы и не разбрасывалось комплиментами, находится в полном соответствии с суровым и весьма религиозным характером их повседневной жизни. Они были глубоко убеждены в том, что самая, пожалуй, большая польза, проистекающая для них лично из веры, состоит в наличии у них уверенности в правильности своих моральных убеждений, поскольку именно высокая мораль и нравственность обеспечивает грядущее спасение души. Они принадлежали к одному из ответвлений Объединенной церкви ниспослания Духа Святого (находившейся под большим влиянием широко известной Евангелической миссии апостольской веры из Лос-Анджелеса) — общества религиозного пробуждения, основанного в этом городе в 1906 году. Как и многие другие люди с самыми лучшими намерениями, но с ограниченным кругозором и с потенциально опасными формалистическими наклонностями, апологеты этой разновидности христианства со всей решительностью и твердостью сводили религию к кодексу надлежащего поведения, совершенно игнорируя мистические аспекты веры. Особая ясность и неизменность установок требовалась в общении с детьми. Что касается тех лиц, которые задавали неуместные вопросы или сетовали на жизнь, то их жалели, ими пренебрегали или же относились к ним с тихим презрением — причем независимо от их возраста. Сказанное не предполагает, однако, наличия каких-то доказательств в пользу того, что Болендеры не были внимательными и заботливыми приемными родителями. «Они были очень строгими, — сказала Норма Джин много лет спустя. — Эти люди наверняка не хотели причинить мне какой-нибудь вред или обиду — просто такова была исповедуемая ими религия. Воспитывали меня сурово».