Испытание войной

Ахиллесовой пятой в концепции Суворова является, как уже отмечалось, конкретизация даты "освободительного похода". Он отстаивает 6 июля. Но думается, что не только Тимошенко и Жуков, но и сам Сталин не знал его точной даты. Предположим, Гитлер отдал бы приказ на проведение операции "Морской лев" 10 июля, а Красная Армия выступила бы 6 июля и тем самым спасла Англию от вторжения. Нужно ли это было Сталину? Нет, конечно. По логике вещей, Сталин должен был выжидать удобного момента. А самым удобным был момент, когда отборные германские дивизии оказались бы за Ла-Маншем. Тогда Сталин достигал сразу несколько целей: 1) до самого Берлина серьезных сил, противостоящих Красной Армии, нет; 2) английский империализм повержен силами германского империализма; 3) Красная Армия выступила бы в роли освободителя от фашизма для всей Европы, включая Англию; 4) это создало бы предпосылки для советизации Европы, включая "освобождаемую" Англию; 5) советизация Англии (а равно и Франции) дала бы юридическое право распространить новый политический и идеологический строй на ее колонии и подмандатные территории. А это почти четверть планеты... Нет, не мог Сталин намечать для Красной Армии строго определенную дату "освободительного похода": слишком головокружительные, уникальные возможности открывались перед ним в 1941 г. И именно в этом, вероятнее всего, кроется разгадка отсутствия четких планов у войск приграничных округов. Сталин в силу своего характера мог и не посвящать в свои многоходовые комбинации Тимошенко и Жукова. То были исполнители, а не политические фигуры. Даже большинство членов Политбюро, которое давно уже превратилось в исполнительный орган при диктаторе, не знали о планах Сталина, Н.С. Хрущев утверждал: "Не знаю, кто из членов Политбюро знал... о состоянии нашей армии, ее вооружения и военной промышленности. Думаю, что этого, видимо, никто не знал, кроме Сталина" (т. 1, с. 295){11}.

Сталин не собирался безоглядно нападать на Германию. В этом не было никакой нужды. Войска из внутренних округов подтягивались из того простого соображения, что благоприятные сроки предстоящего вторжения в Англию укладывались в период июль - август. С середины сентября на операциях на море и в воздухе могла сказаться неблагоприятная погода. Потому войскам из внутренних округов ставилась задача закончить сосредоточение к 10 июля. Отсюда и июньский приказ штабам особых приграничных округов о выделении фронтовых управлений с выносом их на полевые фронтовые пункты управления начиная с 13 июня. (Приказ о создании полевых фронтовых командных пунктов был издан 27 мая 1941 г.) Дальше все должны были ждать развития событий на Западе. А как они будут развиваться, не мог знать и Сталин... Нападет ли Гитлер на Англию? Если нет, то выступление Красной Армии, безусловно, отменялось, и тогда заранее составленные планы теряли смысл, а их авторы переходили в разряд нежелательных свидетелей. Ведь вплоть до 1942 г. существовала бы реальная угроза утечки информации, что могло вспугнуть Гитлера. Отсюда "странные" на первый взгляд действия Сталина - речь 5 мая перед выпускниками академий с критикой фашизма и вермахта и одновременно жесткое неприятие плана превентивного удара Жукова Тимошенко - Василевского от 15 мая.

Итак, в превентивном ударе не было необходимости. Если, конечно, Гитлер собирался реализовать план вторжения в Англию. Спешить было некуда. Расчеты показывали, что британские вооруженные силы существенно усилились по сравнению с 1940 г. Шок прошел, о чем свидетельствовала борьба в воздухе. Во главе страны стоял железный руководитель - Уинстон Черчилль. Этот не сдастся. Несомненно, Британское побережье за год было укреплено. Ну, а мощь британского флота не нуждалась в рекомендациях. Выходило, что вермахту предстояла сложная и достаточно долгая, упорная борьба сначала за плацдармы на Британском побережье, затем накопление там сил, прорыв обороны и только потом победоносное развитие наступления в глубь страны. Другими словами, у Красной Армии вполне хватило бы времени для приведения своих войск в боевую готовность, включая время для конкретизации планов с учетом складывающейся обстановки.

Наступление РККА могло начаться только в одном случае - если вермахт сумеет сломить оборону английской армии, а лучшие дивизии вермахта уйдут за Ла-Манш.

Задачей Генштаба и Наркомата обороны являлась концентрация сил в западных приграничных округах в ожидании развития событий в районе Ла-Манша. А для этого не требовалось возвращать артиллерию с полигонов, рассредоточивать авиацию и т.д. Гитлеру не давали ни малейшего повода усомниться в нейтралитете Сталина, дабы не вспугнуть "Морского льва". Отсюда "провокационобоязнь" и прочие странности, отмеченные, в частности, К.К. Рокоссовским: "Судя по сосредоточению нашей авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального значения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку к прыжку вперед, - писал он, - а расположение войск и мероприятия, проводимые в войсках, этому не соответствовали" (1989, No 4, с. 54. Показательно, что эти строки из рукописи цензура не пропустила в его книгу "Солдатский долг"){3}.

Сталин оставил без внимания проект оперативного плана военного руководства РККА от 15 мая 1941 г. исходя из того, что Гитлер не нападет на СССР, оставив нерешенным британский вопрос и повторив тем самым фатальную ошибку Наполеона. Сталин считал, что все козыри у него на руках. Отсюда хамские резолюции на донесениях разведки. Например, от 16 июня 1941 г. "Товарищу Меркулову. Может, послать ваш "источник" из штаба германской авиации к е... матери. Это не "источник", а дезинформатор. И. Ст.". От 21 июня 1941 г.: "Эта информация является английской провокацией. Разузнайте, кто автор этой провокации, и накажите его" (с. 211){2}.

Уверенность Сталина в том, что Гитлер ни в коем случае не пойдет на риск войны на два фронта, а будет следовать по маршруту, проложенному его политикой, возобладала над массивом противоположных данных и самой практикой. Сталин недооценил смелость фюрера. Ведь не побоялся же Гитлер ударить по Польше, оставив в тылу Францию и Великобританию. Не побоялся он открыть малый второй фронт, отдав приказ в апреле 1940 г. о вторжении в Норвегию, несмотря на огромное превосходство британского флота. И с чего бы Гитлеру летом 1941 г. опасаться высадки английской армии в Европе, если ее войска в мае 1941 г. были позорно разбиты на Крите парашютистами, практически не имевшими тяжелого вооружения?

Кремлевский вождь не уяснил несложную в общем-то вещь: Гитлер не мог спокойно вторгаться в Англию, оставляя в тылу Красную Армию и Сталина. Зато он мог спокойно оставить у себя в тылу Англию с ее маломощной для наступления сухопутной армией и напасть на Советский Союз.

Сталин совершил ошибку. Его ошибка была ошибкой особого рода. Таких на первый взгляд малопонятных ошибок у него было немало. Их корни - в особой "политической философии", исповедуемой диктатором. Еще при жизни Сталина аналитики обратили внимание на его политическую сверхгибкость в сочетании с удивительным догматизмом, доходящим до паранойи, когда свершались странно неумные, ненужные вещи. Например, репрессии 30-х гг. явно вышли за рамки "разумной" чистки от оппонентов, превратившись в мясорубку, в которой гибли несомненно нужные и неопасные для режима люди. У Сталина просматривалась тяга к сверхжестким решениям, которая, правда, всегда чередовалась с полосами "либерализма".

Заслуженный троцкист республики Иосиф Виссарионович взял у Льва Давыдовича все те положения платформы, за которые осудили троцкизм, сверхиндустриализацию, сплошную коллективизацию, создание трудовых армий, куда вошла подавляющая часть населения страны, и так вплоть до огосударствления профсоюзов и перетряхивания госаппарата, только все это в куда более радикальной форме, чем у Троцкого. Но чего Сталин к 1941 г. еще не позаимствовал у Троцкого, так это каучуковую формулу "ни войны, ни мира". В 1941 г. представилась возможность использовать и ее. Сталин уверил все командование Красной Армии (точнее, заставил насильно), что войны с Германией удастся избежать, и двинул к границе резервные армии, проводя параллельно частичную мобилизацию, но запретив готовить войска к предстоящим боям. К 22 июня армия оказалась в ситуации "ни войны, ни мира" - она не была готова ни к наступлению, ни к обороне. Хитрость не удалась. Результат оказался тот же, что и в 1918 г.