Тюремные дневники, или Письма к жене

Это же и в страшном сне не приснится! В общем, прав был Грибоедов. В пизду этот ум! Во всех его проявлениях. Даже в виде безобидных внутрикамерных разговоров. Одни от него только горе и беспокойство, от этого ума. Короче, «карету мне, карету!» Прочь отсюда! В другую тюрьму или хотя бы в другую камеру. Где контингент попроще. (Хотя, впрочем, нет, лучше уж не надо. Сейчас, увы, не девятнадцатый век. В карете сегодня отсюда можно, разве что, на Серпы заехать. В карете скорой помощи. Или к Ганнушкину в гости.) Да и вообще. Что толку разговаривать с неудачниками? Если ты такой умный, то чего здесь делаешь? А?.. Короче, не люблю я всех этих тюремных интеллектуалов.

«Доцентов с кандидатами». Ну их на фиг! А предпочитаю им обычных рядовых уголовников. «Синих», как здесь говорят. Убийц и бандитов. С ними все просто. Если тебе приносят колбасу, а им нет, то все понимают, что взамен ты вправе рассчитывать на определенные льготы.

Камеру убирать тебе, к примеру, не придется, телевизор выключать будут, если увидят, что он тебе мешает, и пр. Ну, в общем, тактично люди будут стараться себя вести. Несмотря на отсутствие университетского образования. Все правильно. Ты им — колбасу, а они тебе взамен — некоторые элементарные удобства. Просто и справедливо.

С интеллигентной же публикой все, напротив, очень сложно и запутанно. Тут как-то так всегда получается, что колбаса — колбасой, а телевизор — телевизором. И не скажешь ведь ничего! «Мы же интеллигентные люди!» В результате и с уборкой все как-то непонятно, и телевизор в камере оказывается включен практически круглосуточно.

Все время находится какая-то «очень любопытная передача». Пиздец, короче! Поразительно бестактное и эгоистичное, в сущности, поведение, несмотря на все эти «извините» и «позвольте». На это я здесь тоже уже достаточно насмотрелся. Ладно, может, еще и обойдется. Хотя, чувствуется уже, вряд ли. «Позвольте представиться…»! Твою мать! И еще второй, молодой этот, с хвос… с бородкой. Кандидат-аспирант этот хренов. Не камера, блядь, а какая-то университетская научная кафедра! Специально их, что ли, для меня подобрали? А чего, впрочем, удивляться-то? Конечно, специально.

Решили, наверное, что мне так лучше. Комфортнее. Чего мне, в самом деле, с маньяками и уголовникам сидеть? А тут все же интеллигентные и культурные люди. Общность, блядь, интересов! Тьфу, черт! Короче, надо срочно заказывать себе бируши. Как я у Толи видел. Вставил себе в уши — и порядок. Адью, господа! Au revoir! Приятных философских бесед! Колбасу мне не жалко, а что касается уборок — уберемся, если надо. В конце концов, ничего страшного. Подумаешь! С этими невеселыми мыслями я и отправляюсь в баню. Вдвоем с Максимом Борисовичем. Новеньких, оказывается, сегодня уже водили, так что второй раз бдительные охранники вести их наотрез отказались. Тем лучше! В душевой просторнее будет. Меньше народу — больше кислороду!

Стоя уже под душем, я начинаю осторожно расспрашивать его о новичках. Про пожилого он и сам пока еще ничего толком не знает (его только перевели), а молодой — биолог, с университетским образованием. «Биолог», блядь! «С университетским образованием»! Так я и знал! Это, что называется, в самую точку попал! В яблочко угодил. Как в воду, в общем, глядел. Ну-ну! С образованием угадали.

Посмотрим теперь, что с телевизором и уборкой будет. Через полчаса возвращаемся в камеру. Телевизор, естественно, уже включен.

«Товарищи ученые», раскрыв рот, зачарованно смотрят какой-то очередной убогий и дебильный сериал. Пиздец, короче! Зомби! Я сразу же лезу на шконарь, вежливо, но твердо прошу убавить звук и, сославшись на усталость, заваливаюсь спать. Разговаривать сегодня у меня нет ни малейшей охоты. Наговоримся еще. Время будет. Да и спать действительно хочется. Последние дни у меня какие-то тяжелые выдались, нервные. Надо отоспаться. Я закрываю глаза и под негромкое бормотание телевизора благополучно засыпаю. Слава богу, практически мгновенно. Ладно, посмотрим, что дальше будет.

1 июля, вторник

С утра, как и обещал, приходил следователь. Невероятно! Похоже, у меня началась какая-то полоса. Блядь, но до четырнадцатого же еще целых две недели. Неужели он действительно так и будет теперь каждый день сюда являться? С ума сойти! Ну, раз так, то надо срочно принимать хоть какие-то встречные меры. Раз это теперь надолго… И для начала, например, выяснить у господина следователя, как там насчет прогулки? Мне же положена ежедневная прогулка? Часовая! Ну и плюс, естественно, еще обед с ужином. (Жаль, что завтрак здесь в шесть утра!) Как там со всем этим? Если господину следователю угодно сидеть здесь круглосуточно, питаясь исключительно одним только чувством ответственности и выполненного долга — то это его личное дело. Да и вообще, может, у него сейчас диета? Может, он худеет? А у меня, блядь, никакой диеты нету! Я и так только что из голодовки вышел. Мне, наоборот, сейчас отъедаться надо. Толстеть. Короче, где мои обед и прогулка? Ну, и ужин, разумеется, заодно? Вот все эти вопросы я и задал господину следователю немедленно по прибытии в кабинет. Лучезарная улыбка, с которой он меня поначалу встретил, несколько померкла. — Нет, ну разумеется! А когда у вас тут прогулка?.. Мы некоторое время обсуждаем детали и в конечном итоге сходимся на том, что раньше часа-полвторого дня приходить ему сюда просто не имеет смысла. Прогулка здесь бывает по-разному: когда в девять, а когда и в одиннадцать. А в двенадцать-двенадцать тридцать — уже обед. — А в четыре-полпятого — ужин, — мстительно напоминаю я.

(А нечего меня мучить по восемь часов в день!) — Почему в четыре? По расписанию же в шесть? — удивляется господин следователь, неожиданно демонстрируя прямо-таки поразительное знание местного тюремного распорядка дня. (Я и сам, честно говоря, до сих пор не знал, что ужин здесь, оказывается, по расписанию в шесть. А кто-то, помнится, еще совсем недавно с невинным видом уверял меня, что местные порядки ему «совершенно неизвестны и неинтересны». Ах, Дмитрий Александрович, Дмитрий Александрович!..) — Не знаю, что там по расписанию, а реально ужин здесь разносят в четыре-полпятого. Не позже. И есть я его собираюсь не «по расписанию, а пока он горячий.

Вот договоритесь с местной администрацией, чтобы они его специально для меня к шести ноль-ноль разогревали — и тогда никаких проблем у нас не будет! Следователь некоторое время молча на меня смотрит, потом нехотя говорит: — Хорошо, мы будем заканчивать пораньше. В полпятого. Ну, что ж! Начинаем «в час-полвторого», заканчиваем «в полпятого». «Чи ж совсим другое ж дило!» Оказывается «все не так уж сумрачно вблизи». (Как, впрочем, оно обычно и бывает.) Вот так бы и сразу. А то: «Восемь часов в день!.. Начинаем в девять утра!..» Ну что вы, право, Дмитрий Александрович! Успокойтесь! Поумерьте свой пыл. Куда нам, собственно, так с Вами торопиться-то? На суд? За моим сроком? Да побойтесь Бога! Мне, так торопиться туда уж точно не стоит. А зачем? На встречу с судьей? Успеется. Встретимся еще. «В гости к Богу, как известно, не бывает опозданий». Ведь Бог — это же и есть высший, истинный Судия. А значит, любой наш обычный, российский федеральный судья — это соответственно, низший, маленький, ложный божок. Ваал. Ирод. Идол! («Жрете Ваалу» — поклоняетесь идолам.) В общем, нечто вроде домового, кикиморы или лешего. Ну, посудите сами, стоит ли мне торопиться на встречу с какой-то там кикиморой? Да, кстати, о кикиморах. Про иск бы не забыть у него спросить. Про гражданский. А то как бы местные кикиморы меня все-таки на суд в итоге не потащили. К другим кикиморам. Несмотря на все гарантии и заверения следствия, что это, мол, «невозможно». С них, с идолов, станется! — Да, вот еще что, Дмитрий Александрович! Эта история с гражданским иском так до сих пор и не закончилась, и заканчиваться, похоже, вообще не собирается.

Вот, полюбуйтесь. Я придвигаю к господину следователю полученное мною в субботу новое исковое заявление. («Об увеличении исковых требований».) Г-н следователь молча берет его и, саркастически улыбаясь, начинает изучать. (Ты, блядь, не улыбайся, а лучше проследи, чтобы меня на суд не отвезли!) — Так как бы меня все-таки в итоге на суд не повезли. А то ведь, несмотря на все ваши уверения и разговоры, дело там потихонечку идет себе и идет своим чередом. — Не должны, — рассеяно замечает на это г-н следователь, продолжая в то же время внимательно изучать текст заявления. Что?!! «Не должны»!