Маннергейм

Осенью Маннергейм последний раз гостит в Швеции у вдовы брата Паламоны, которая через несколько месяцев умирает. Все меньше родственников остается у него. «Оглядываюсь, вижу вокруг одни могилы», — говорил Маннергейм.

Здесь, в Стокгольме, маршал знакомится с графиней Гертруд Арко-Валлей, сестрой известных шведских банкиров Валленбергов, получивших мировую известность благодаря Раулю, племяннику Маркуса Валленберга, погибшему в застенках Берии.

79-летний маршал был неравнодушен к молодым женщинам. На этом основании некоторые люди пытались обвинять его в многочисленных грехах, и когда Гертруд приехала в Геркнес, даже пытались состряпать дело о выжившем из ума старике.

У Маннергейма было множество женщин, но только теперь он мог жить со своей избранницей под одной крышей — в Геркнес у графини была своя комната.

В апреле 1947 года Анна Танеева (Вырубова), которая жила в Хельсинки, в порыве отчаяния, когда несколько дней не могла купить хлеба и ей грозило выселение из квартиры за неуплату, обращается с просьбой о помощи к Маннергейму, с которым она вела переписку и один раз встречалась, получив рекомендательное письмо к властям.

25 мая Маннергейм ответил ей: «Я не могу вам помочь. Я говорил вам об этом несколько лет тому назад. С тех пор вы могли сами, живя в стране, учитывая беспорядки, уменьшить свои требования до минимума…» Действительно ли бывший президент Финляндии был так беден, что не мог помочь Танеевой? Мог, ведь, отказав Анне в помощи, он тем не менее выслал дочерям 200 тысяч франков.

Летом барона в Геркнес навестили обе дочери.

Маннергейм устал быть символом и день своего 80-летия, чтобы избежать чествования и торжественных церемоний, провел в имении одного из друзей, которых у него осталось только четверо.

Здоровье маршала все ухудшается. Язва постоянно дает о себе знать. К декабрю 1947 года болезнь приняла угрожающий характер, и его оперировали в Стокгольме.

Силы постепенно возвращались к Маннергейму, и он задумал начать работу над своими воспоминаниями, в которых необходимо было показать движущие мотивы и развитие финской политики, историю страны начиная с 1917 года. Он не собирался критиковать чьи-либо поступки или потешаться над бывшими соратниками или друзьями.

Местом своей работы над мемуарами он, по совету своего врача, профессора Нанны Шварц, выбрал известный швейцарский диетический санаторий «Валмонт» в Монтрё на берегу Женевского озера. Это было одно из лучших в послевоенный период лечебных учреждений Западной Европы с очень высокими ценами и массой дополнительных услуг. Старинное, ныне существующее здание имеет широкие балконы. Сразу за его тыльной частью возвышается крутой горный склон, поэтому прямо с дороги можно попасть на третий этаж. Спальня Маннергейма была на втором этаже, а кабинет, где он работал, — на третьем, причем архив хранился в гардеробе, а письменные принадлежности и бумага — в платяном шкафу.

Маннергейм думал, что в этом санатории он и его помощники найдут спокойную рабочую обстановку и политическую стабильность.

Началась трудная работа над текстом воспоминаний с помощью помощника полковника Аладара Пассонена, сына финского профессора и венгерки. Некоторые разделы своей работы маршал писал сам, но больше диктовал стенографистке и рассказывал, сохраняя присущий ему аристократизм и отстраненность от личных вопросов. В опубликованном в 1951 году двухтомнике есть только два предложения о жене и ее отце.

Делая небольшие перерывы в работе, чтобы подышать горным воздухом, Маннергейм шутил, обращаясь к Пассонену: «Вряд ли я напишу больше Реклю, который здесь, в Кларене, подготовил 19 томов своих географических сочинений. У меня будут один-два тома».

В работе над отдельными фрагментами воспоминаний экс-президента принимали многие люди, такие, как Эрик Хейнрикс, Леонард Гранделл, Армас-Эйно Мартола, а также военный историк генерал-лейтенант Тауно Виктор Вильянен. Полученные от них материалы маршал тщательно просматривал и проверял. Сложнее было с российскими материалами при написании раздела о Первой мировой войне. Помогли старые соратники: Э. Г. фон Валь, А. Л. Носович, М. М. Георгиевич. Некоторую помощь оказывал русский фонд местной библиотеки, где Маннергейм пользовался русскими энциклопедиями. Обычно он, беседуя по-русски с библиотекарем, спрашивал его: «Скажите, есть ли новости в газетах о моем Петербурге?»

Гертруд Арко, приезжая в Швейцарию, останавливалась в Лозанне. Посещая «Валмонт», она интересовалась работой барона, фрагменты своих воспоминаний он иногда ей читал.

Молодая женщина, вселяя в старого маршала творческую энергию, за его счет, не стесняясь расходов, начала строить большой дом в Монтрё, постоянно подчеркивая, что в нем они найдут свое счастье. Правда, это «счастье» обошлось правительству Финляндии по настоянию графини в очень крупную сумму, когда Маннергейма не стало.

Гертруд, приезжая в Валмонт, «вытягивала» маршала из его кабинета, заваленного бумагами, на природу.

Сначала барон предлагал молодой женщине пройтись по «тропинке роз» к старинной церкви, построенной у подножия скалы Глиона. Маннергейм любил слегка освежить лицо водой источника, вытекающего из скалы, на которой стояла церковь. Эта вода была кристально чиста и, как гласила легенда, помутнела только один раз в 1755 году, когда страшное землетрясение разрушило Лиссабон. Иногда Гертруд приезжала в санаторий на спортивной машине и предлагала барону «прогуляться» к «плачущей скале», расположенной выше Кларена, куда в то время был сложный подъем. Маршал, каждый раз подходя к этой легендарной скале, проводил по ней ладонью, собирая многочисленные водяные капли, и тихо начинал рассказ о бароне Шолене, который, воспротивившись женитьбе сына на его любимой девушке, воскликнул: «Никогда она не будет женой моего сына, если только скала у моего дома заплачет!» — и… скала заплакала и плачет по сей день крупными водяными каплями, причем круглый год, привлекая массы туристов.

В апреле 1948 года Маннергейм побывал в Лугано, но эта поездка, несмотря на местные красоты, его не радовала. Жизнь его здесь была полна ограничений в еде и прекрасных местных винах. Он потерял остроту вкусовых ощущений. Здесь два года назад он перевернул последнюю страницу своего самого долгого романа с прекрасной Ивонн ла Брюсс. На момент их первой встречи ей было девятнадцать, и она с достоинством носила звонкий титул «мисс Франция».

Писатель Лев Любимов, автор некогда известной у нас книги «На чужбине», рассказывал мне, что в 1934 году о маршале и самой красивой девушке Франции судачил весь Париж. Дело было не только в громких именах обоих влюбленных, Маннергейм был старше Ивонн почти на полвека. Впрочем, маршал выглядел великолепно, недаром друзья с восхищением говорили: «Мало кто из нас умеет так стареть, как Маннергейм».

«Однажды вечером, — вспоминал Любимов, — я приехал в „Казанову“, маленький, но очень дорогой ресторан у подножия Монмартрского кладбища. Завсегдатаями этого ресторана были „сливки Парижа“, и я, в ту пору корреспондент русской газеты „Возрождение“, черпал здесь информацию для нашего раздела „Светская жизнь“. Все столики были заняты, тем не менее оркестр не играл, и во всем ощущалась какая-то напряженная атмосфера. Хозяин, метрдотель и четыре официанта явно кого-то ожидали. Действительно, около полуночи появился высокий, элегантный Маннергейм в прекрасном фраке, а с ним молодая дама в накинутой на плечи дорогой шубе. Весь ресторан встал, провожая взглядом знаменитую пару. Маннергейм и прекрасная шатенка, отведав жиго с красным бургундским вином, много танцевали. По просьбе маршала оркестр — с блестящим соло на аккордеоне — дважды исполнил популярное танго „Магнолия“. Около двух часов ночи высокий гость и его спутница уехали».

Эта связь продолжалась несколько лет, но летом 1938-го Ивонн ла Брюсс вышла замуж за Ага-Хана III, 48-го имама секты исмаилитов. По слухам, которые доходили до Маннергейма, в этом оригинальном браке королева красоты не нашла счастья. Ивонн отказалась ехать в Индию, где недалеко от Бомбея жил Ага-Хан со своим гаремом, даже несмотря на то, что муж обещал сделать ее первой женой. В конце концов Ага-Хан купил француженке роскошный особняк в Антибе, на юге Франции, но отношения супругов все равно не ладились.