Портреты пером
Портреты пером читать книгу онлайн
Художественно-документальные повести посвящены русским писателям — В. Г. Теплякову, А. П. Баласогло, Я. П. Полонскому. Оригинальные, самобытные поэты, они сыграли определенную роль в развитии русской культуры и общественного движения.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Приезжал в Тифлис художник Тимм — он издавал в Петербурге «Русский художественный листок», много путешествовал и всюду, где бывал, делал зарисовки для своего издания. Полонский с ним познакомился. Тимм хотел набросать карандашом или пером портрет самой красивой женщины Тифлиса, и Полонский предложил ему нарисовать Софью Гулгаз.
Но, хотя она неизменно казалась поэту самой красивой в Тифлисе, красота ее не была уже для него всечасной необходимостью. Он написал уже такие стихи:
В конце 1849 года удалось ему напечатать в тифлисской типографии сборник стихотворений «Сазандар». В предисловии к сборнику он написал:
«…В состав этой маленькой книжки вошло всего только двенадцать стихотворений, которые появлением своим на белый свет обязаны не столько мне, сколько пребыванию моему за Кавказом, преимущественно в Грузии.
Других моих стихотворений я не хотел с ними смешивать.
Посвящаю книжку мою всем тем, кто знает Грузию…
Приступая к изданию Сазандаря в Тифлисе, я ограничиваю число экземпляров числом подписчиков и вдобавок числом моих добрых знакомых.
Без всяких притязаний на литературную известность — я буду рад, если стихи мои своими незатейливыми звуками способны будут разбудить хоть одно воспоминание о крае — в душе тех, кому я посвящаю их».
В начале лета 1850 года Полонский взял отпуск и решил поехать в Крым. Он чувствовал себя неважно, к тому же он был мнителен, и всякое недомогание наводило его на мрачные мысли.
По дороге, в Редут-Кале, получил он посланное вдогонку письмо Золотарева: «…два-три месяца в Крыму, среди спокойной, устроенной жизни, при морском купанье, совершенно восстановят твое здоровье, и ты осенью воротишься к нам молодец молодцом… Если у тебя началась болезнь позвоночного столба, то причиною тому твоя невоздержанность твоею тифлисскою красавицею да безалаберная жизнь, обращавшая ночь в день и дни в ночи».
Из Редут-Кале Полонский доплыл на пароходе до Ялты.
Остановился он в двух верстах от Ялты, в Массандре, в имении князя Воронцова. Из Массандры в Ялту совершал ежедневные прогулки пешком.
«Когда ветру нет и море не бурлит — с одного конца Ялты можно ясно слышать, как на другом конце города стучат копыта, гремит неожиданный экипаж или приезжий громко спрашивает, где гостиница». Таким запомнился Полонскому этот тихий городок.
В Ялте отдыхал тогда Лев Сергеевич Пушкин. Они встретились. Полонский впоследствии вспоминал: «…на террасе, в полночь, я читал ему стихи свои Звезды, которые ему очень нравились (но что это были за стихи, не помню). Он был очень светский человек, очень смешливый — и любил смешить — особливо дам, — немножко был циник, раз, при мне, в Крыму, читал княгине Урусовой Царя Никиту своего брата… (молодой Пиляр-фон-Пильхау за нее краснел, а она холодно смотрела на Пушкина и по временам как бы про себя восклицала: какие глупости!)»
Лев Сергеевич был уже неизлечимо болен: доконал его алкоголь. Вскоре он уплыл на пароходе в Одессу.
Этим же летом в Ялте Полонский увлекся некоей мадам де Волан. Но знакомство оказалось кратким, увлечение — мимолетным. Уже в конце августа Полонский провожал эту даму на пароход — она возвращалась в Одессу. Прошел следом за ней в каюту, и получилось так, что он не слышал гудков и не заметил, как пароход отчалил от пристани. Когда Полонский спохватился, было уже поздно — пароход вышел в море…
В Одессу Полонский прибыл, таким образом, нечаянно. Без билета и без денег.
Он зашел на Дерибасовскую к Льву Сергеевичу — тот был очень слаб, но бодрился. Сказал молодой жене своей: «Пожалуйста, обо мне не молись: напомнишь обо мне богу — чего доброго, пристукнет». Подарил Полонскому на прощание портфель своего покойного брата Александра Сергеевича Пушкина.
Задерживаться в Одессе Полонский не мог. Занял у знакомых денег на дорогу. Успел познакомиться с поэтом Николаем Щербиной и молодым беллетристом Григорием Данилевским. Франтовато одетого Щербину можно было встретить на Приморском бульваре, с ним пол руку прогуливался Лев Сергеевич — неуверенной походкой больного.
Данилевский оказался попутчиком Полонского до Ялты на пароходе «Тамань».
«На пути мы вынесли сильный шквал, половину пассажиров укачало, — вспоминал потом Данилевский. — В Ялте Я. П. Полонский, остановившись со мной в одной гостинице, прочел мне и вписал карандашом в мою памятную книжку новое свое стихотворение „Качка в море“».
Полонскому еще предстоял путь по морю до Редут-Кале.
Осенью в Тифлисе он заканчивал свое первое объемистое сочинение-драму «Дареджана, царица Имеретинская» в пяти действиях.
Замысел драмы возник у него еще в начале года. Случилось ему прочесть мемуары французского путешественника Шардена, который приезжал на Кавказ более ста лет назад. И вот, «читая Шардена, наткнулся я, — рассказывает Полонский, — на презамечательное описание имеретинского двора того времени и тогдашних интриг придворных, которые все почти вращались около единого центра — центром этим была красавица царица Дареджана, коварная, страстная и властолюбивая. Вся жизнь ее — ряд злодейств, обманов и приключений, — из одной такой жизни, казалось мне, можно выкроить целых три трагедии — и я решился выкроить хоть одну для нашей — т. е. для тифлисской сцены».
Минувшим летом, проезжая через Имеретию и главный город ее, Кутаис, увидев древний Гелатский монастырь, Полонский живо представил себе события, которые хотел воссоздать для сцены. И новые стихи его «Над развалинами в Имеретин» были подступом к этой теме, в них смутно, «как рой теней», возникали герои давних событий и его будущей драмы:
Драму свою Полонский писал далеко не столь звучными стихами, без рифмы, и то, что получалось, больше походило на прозу.
Он надеялся напечатать драму в петербургском или московском журнале, получить за нее хороший гонорар и на вырученные деньги съездить в Москву, а затем в Петербург, где еще ни разу не довелось побывать.
Неожиданно появился в Тифлисе старый приятель его Николай Ровинский и вместе с ним художник из Петербурга Александр Бейдеман. Оказалось, они путешествовали до Эривани, теперь возвращаются, и деньги у них вышли все до единой копейки.
Полонский пригласил их остановиться у него на квартире. И отдал им свое месячное жалованье — восемьдесят рублей.
«Странствующий художник Бейдеман собрался наконец в дорогу — и напяливает длинные сапоги… — писал Полонский в письме к Данилевскому 7 декабря. — Чудная теплая ночь — такая ночь, каких, быть может, в декабре и не бывает на севере, придает им (т. е. ему и Ровинскому) нечто вроде бодрости. Дай бог им достать денег доехать до Питера». Ясно было, что на долгую дорогу до Петербурга восьмидесяти рублей не хватит.
«В наш город прибыл известный русский литератор граф Соллогуб, — сообщила в феврале 1851 года газета „Кавказ“, — высочайшим повелением назначенный состоять по особым поручениям при его сиятельстве князе наместнике».
