Дневник

Суббота, 1 мая. Только что выдержала одну из глупых ненужных пыток! Завтра Пасха, сегодня вечером или ночью мы идем к заутрени, где собирается вся русская колония, начиная с посольства в полном составе. Все самое элегантное, самое красивое, все самое тщеславное выдвинется вперед. Общий обзор русских женщин и костюмов, прекрасный предмет для пересудов.

Хорошо; в последнюю минуту мне приносят мое новое платье, которое похоже на плохо сшитый мешок из старого грязного газа. Несмотря на это, я еду в нем, и никто не узнает, чего мне это стоило, как я сердилась! Талия испорчена криво и дурно сшитым корсажем, руки изуродованы слишком длинными и глупыми рукавами. Одним словом, что-то с претензией, к тому же я видела этот газ только днем, а вечером он кажется совершенно грязным!

Чего мне стоило не разорвать платья в клочки и не убежать из церкви! Быть некрасивой, не иметь возможности быть лучше – еще ничего, но иметь возможность быть красивой и показаться таким чудовищем, как я сегодня! Понятно, что дурное расположение духа отразилось и на волосах: они растрепались, а лицо горело. Это отвратительно.

Четверг, 6 мая. Много похвал от Жулиана за мою живопись.

Пятница, 7 мая. М-те Гавини сегодня опять приезжала к маме, чтобы сказать ей, что я слишком утомляюсь; это правда, но причиною тому не живопись, так как тогда можно было ложиться спать в десять, одиннадцать часов, между тем я не сплю до часу и просыпаюсь в семь.

Вчера причиною этого был этот идиот О. Я писала, а он пришел объясняться, потом он пошел играть с тетей, и тогда уже я стала ждать его, чтобы услыхать несколько глупых слов о любви. Он двадцать раз прощался, и двадцать раз я говорила ему «убирайтесь», и двадцать раз он просил позволения поцеловать руку, я смеялась, и, наконец, сказала: «Да, хорошо, целуйте, это мне безразлично». Итак, он поцеловал мою руку, и с горестью я должна признаться, что мне это было приятно не из-за личности, но из-за тысячи вещей, – ведь все-таки я же женщина.

Суббота, 8 мая. Когда говорят тихо – я не слышу! Сегодня утром Тони спросил меня, видела ли я Перуджино, и я ответила «нет», не разобрав, что он сказал. Когда мне потом сказали об этом, я вывернулась; вывернулась плохо, говоря, что я действительно никогда не видала его и что лучше было прямо признаться в своем невежестве.

Понедельник, 10 мая. Мне нравится идти наперекор моим склонностям. Я еще никогда этого не достигала, я даже не пробовала бороться; все ограничивается заранее принятым решением, планом, которому никто никогда не следует. Все делается под впечатлением минуты, как понравится и как придется. О, дипломатия!.. Может быть, это просто оттого, что мне неприятно поступать против своего характера, и я ему подчиняюсь.

Воскресенье, 16 мая. Сегодня утром одна я ездила в Салон; там были только те, у кого есть билеты. Очень внимательно смотрела на Жанну д'Арк и особенно на Милосердного Самаритянина Моро. Я села с лорнетом против Моро и изучала его. Эта картина доставила мне наиболее полное удовольствие в жизни. Ничто в ней не коробит, все просто, правдиво, хорошо, все натурально и ничем не напоминает ужасной и условной академической красоты. Смотреть на картину – наслаждение, даже голова осла хороша, пейзаж, плащ, копыта на ногах. Так удачно, так верно, так хорошо.

А «Арлекин» Сен-Марсо!

Когда в прошлом году закрылся Салон, я думала, что его почетная медаль вскружит мне голову, произведения же больше не было, чтобы успокоить меня. Через полгода я была уверена, что преувеличила Сен-Марсо, но его «Арлекин» снова открыл мне глаза. В первый день я остановилась, как вкопанная, не понимая, чье бы это могло быть. Такая неблагодарная вещь – и так талантливо! Это более чем талантливо. Это настоящий художник, оттого-то о нем и не говорят так много, как о других скульптурных фабрикантах: они все фабриканты перед Сен-Марсо.

Вторник, 25 мая. Г-жа Г. приезжала для своего портрета, потом я составила композицию.

Сюжет увлекает меня: Мария Магдалина и другая Мария у могилы Христа. Только ничего условного, никакой святости, надо сделать так, как думаешь, что это было, надо чувствовать то, что делаешь.

Четверг, 27 мая. Как чудесно утром! Внимание, я начинаю…

Во-первых, я приветствовала начинающийся день гармоническими звуками арфы, как это делали жрецы Аполлона, а потом взялась за моих жен перед гробом Христовым.

Мне очень хочется поехать в Иерусалим и там нарисовать эту картину с тамошних лиц, на воздухе.

Вторник, 1 июня. Знаете ли, атеисты должны быть очень несчастны, когда чего-нибудь боятся, я же, когда чего-нибудь боюсь, тотчас призываю Бога, и все мои сомнения исчезают из эгоизма. Это дурное чувство, но я и не стремлюсь украшать себя добродетелями, которых у меня нет. Я нахожу, что уж слишком самонадеянно перечислять свои недостатки и низости.

Сделала свое завещание и положила в конверт со следующим адресом: Господину П. Башкирцеву. В Полтаву. В собственные руки. В Россию.

С. остался, сначала это была простая болтовня. Тетя не покидала меня, она надоедала мне, я села за рояль, и он сказал мне вещь, от которой я похолодела: его сестры женят его, но он не любит той, на которой женится.

– Тогда не женитесь, поверьте мне, это безумно.

Потом мы играли в карты, в дурачки, любимую игру русских лакеев.

– Вы женитесь на m-me Б.?- написала я ему на лежавшей тут же тетради.

– Нет, она еще старше, – отвечал он мне таким же способом.

Мы исписали шесть страниц подобными фразами, их было бы интересно сохранить.

Он меня любит, он меня обожает, и все фразы вертелись около этого жгучего предмета.

Я запрещаю ему шутить, он отвечает, что это я смеюсь над ним. Тетя время от времени говорит, что я сумасшедшая, что мне пора спать, а я ей отвечаю, что я больна и скоро умру.

После этой оригинальной корреспонденции я почти уверена, что он меня любит, сегодня вечером его взгляды были очень многозначительны, равно как и пожатия руки под предлогом узнать, нет ли у меня лихорадки. В конце концов это ни к чему не ведет, но тем не менее я бы хотела удержать при себе этого мальчика, даже еще не зная, что я из него сделаю. Я скажу ему, чтобы он попросил у мамы, этим будет выиграно время; мама ему откажет, еще отсрочка, а дальше я ничего не знаю. Это уже нечто, когда не знаешь, что будет дальше.

Пятница, 18 июня. Работала целый день. Моя модель так красива и так грациозна, что я со дня на день откладываю начало работы; подготовка сделана хорошо, и я боюсь испортить. Настоящее волнение, когда приступаешь, но, кажется, дело идет очень хорошо.

Вечером был С. Я приписывала любви его расстроенный вид, но оказалась еще другая причина: он должен ехать или в Бухарест, или в Лиль по делу. Но, кроме того, и особенно – женитьба. А! Но он ее желает. Я смеюсь, говорю ему, что он тщеславен и дерзок, и объясняю ему, что у меня нет приданого, потому что мое приданое пойдет на булавки, а мой муж должен дать мне помещение, должен кормить, вывозить меня.

Бедняга, мне все-таки жаль его.

Не думаю, чтобы он был в восторге от своего отъезда…

Он сто раз целовал мои руки, умоляя меня думать о нем.

– Вы будете иногда думать обо мне, прошу вас, скажите мне, будете думать обо мне?

– Когда будет время!

Но он так просил, что я принуждена была сказать, хотя вскользь – да. Прощание было трагическое, с его стороны, по крайней мере. Мы были около дверей залы, и чтобы у него осталось хорошее воспоминание, я дала ему серьезно поцеловать мою руку, потом мы так же серьезно пожали друг другу руки.

Я промечтала добрую минуту. Мне будет недоставать этого мальчика. Он будет мне писать.

Вы знаете, что уже несколько дней Париж сходит с ума от маленьких свинок. Они делаются из золота, из эмали, из камней, из всего на свете. Я два дня носила медную. В мастерской думают, что благодаря ей я нарисовала так хорошо. И вот бедный Казимир увез в воспоминании обо мне маленькую свинку.

Мне очень хочется дать ему Евангелие от Матфея с такой надписью: «Это лучшая книга, которая соответствует всем расположениям души. Не надо быть сентиментальным или святошей, чтобы найти в ней успокоение и утешение. Берегите ее как талисман и читайте из нее каждый вечер по странице в воспоминание обо мне, которая, быть может, причинила вам горе, и вы поймете, почему это лучшая книга в мире». Но заслуживает ли он этого? И не лучше ли ограничиться свинкой. К тому же, он не поймет Матфея.