Антология «Битлз»

Джордж: «Это было забавно, потому что улицы, по которым я ездил всю жизнь, заполонили люди, приветственно махавшие нам. После официального приема мы вышли на балкон ратуши, и Джон отдал собравшимся честь».

Нил Аспиналл: «После приветствия Джона а-ля Гитлер он ушел с балкона. Его жест никого не задел. Джон всегда был таким. Почтительности от него ждать не приходилось. Всякий в такт напряженной ситуации совершает неожиданные поступки, чтобы сбросить напряжение.

Пол: «Мы любили Ливерпуль, и прием нам оказали замечательный. Какие-то неприятные мелочи, может быть, и происходили, но никто, кроме газетчиков, этого не заметил».

Джордж: «У нас не было причин держаться настороженно или быть начеку по отношению к журналистам, потому что мы просто развлекались, ничему не придавая особого значения. Впоследствии, когда „Битлз“ давали пресс-конференции, такое поведение стало частью нашего образа. Мы всегда были непосредственны и откровенны и не стеснялись импровизировать».

Джон: «На пресс-конференциях мы вели себя несерьезно, поскольку воспринимали их несерьезно. Нам задавали шутливые вопросы, поэтому мы давали такие же ответы, но сами не смеялись. Это был такой специфический юмор пятиклассников, который в школе приводит всех в восторг. Пресса насквозь продажна. Однако, если нам задавали хорошие вопросы о нашей музыке, мы отвечали на них серьезно. Мы нервничали, конечно, но, по-моему, этого никто не замечал.

Наш имидж — только малая часть нас самих. Его создали мы вместе с прессой. И он должен отличаться от того, какой ты на самом деле, потому что, какой ты, объяснить невозможно. В газетах все всегда искажают. И даже когда они пишут правду, она оказывается устаревшей.

О нашем новом имидже, например, начинали писать, когда мы уже отказывались от него (67).

Нас перестали раздражать вопросы, если только они не были слишком личными, и тогда мы реагировали бурно — обычная человеческая реакция. Часто слышался такой вопрос: «Что вы будете делать, когда кончится этот бум?» Нас охватывал истерический смех, потому что такой вопрос задавали всегда. Я до сих пор жду его (68).

Во время первого турне по Америке мистер Эпстайн запретил нам упоминать о вьетнамской войне. Перед вторым мы с Джорджем заявили ему: «Мы не поедем, если нам не разрешат говорить о том, как мы относимся к войне». Нас все время спрашивали о ней, и мы чувствовали себя глупо, нам приходилось притворяться, как в старые времена, когда от артистов не ждали конкретных ответов. Мы не могли продолжать в том же духе, не могли сдержаться: слова срывались с языка, даже когда нас просили ничего не говорить на эту тему (72). После этого мы говорили то, что думали: «Нам она не нравится, мы не одобряем ее, нам кажется, что это ошибка» (68).

Джордж: «Мы всегда твердили, что мы должны упоминать о Вьетнаме, и, думаю, иногда так и делали. Помню, мы беседовали с журналистами на протяжении всего турне по Америке — они оказывались с нами в самолете. Меня расспрашивали обо всем. Но в те дни считалось, что поп-звезды должны во всем потакать своим поклонникам: нельзя быть женатым, нельзя показывать свою подружку… и нельзя упоминать о войне! Может быть, мы были наивными. А может, люди просто не были готовы к таким разговорам».

Джон: «Все наши песни антивоенные» (64).

Джордж: «Я каждый день думаю о войнах и не одобряю их. Все, что связано с войной, — ошибка. А все только и делают, что превозносят своих Нельсонов, Черчиллей и Монти, постоянно твердят о героях войн. Посмотрите передачу „Что было вчера“. Там только и идет речь о том, как мы убивали варваров то здесь, то там. От этого меня тошнит. Эти люди опираются на трости и твердят, что нам полезно провести несколько лет в армии» (66).

Джордж: «В этом году турне было похоже на помешательство. Нет, сами мы остались нормальными, а весь остальной мир будто свихнулся».

Джордж: «Повсюду, куда мы приезжали, мы видели полицейские кордоны. Это напоминало манию. В пору было снимать фильм о коллективном помешательстве в любом городе, куда приезжали «Битлз».

В Америке проехать нам помогали полицейские, которые пытались хоть как-то регулировать движение. Они ехали впереди кортежа, стояли на перекрестках, что-то показывали руками и все время свистели. Потом еще один приезжал на мотоцикле и мчался к следующему перекрестку, все суетились, бегали туда-сюда. Было такое опущение, будто едет президент. Но каждый раз с кем-нибудь из них что-нибудь происходило. Так бывало повсюду, даже в Швеции! Куда бы мы ни приезжали, аварии случались обязательно».

Джон: «Мы называли это „глазом урагана“ — там, посредине, было спокойнее всего» (74).

Нил Аспиналл: «Фильм «A Hard Day's Night» и альбом с песнями из него стали хитами к тому времени, как «Битлз» отправились в августовское турне по Америке. Теперь в Америке хорошо знали «Битлз», люди будто сошли с ума. Многие хотели дотронуться до ребят. Повсюду местные высокопоставленные лица хотели встретиться с ними, познакомить их со своими детьми.

Иногда ребятам не хватало на это времени, турне проходило беспорядочнее, чем это было в Англии, потому что масштабы стали гораздо больше. Если они выступали на стадионе, то в гримерную превращалась раздевалка, В «Хаммерсмит Одеоне» они могли хотя бы уединиться, а в спортивную раздевалку вмещалось человек двести. Нас было человек пять или шесть, плюс представители GAC (агентства, устроившего турне), служба безопасности, местные рекламные агенты, люди, приносившие еду, и группы, желающие познакомиться, — «The Lovin' Spoonful», «The Grateful Dead» и другие».

Пол: «От всего этого мы слегка обезумели».

Джон: «Все шло по нарастающей: чем большего успеха мы добивались, тем более невозможные вещи нам предлагали, тем большего от нас ждали, а если мы вдруг отказывались пожать руку жене какого-нибудь мэра, она оскорблялась и начинала кричать: «Да как они смеют!»

Вот только одна из историй Дерека. Как-то однажды в Америке, когда мы спали после выступления в одном из отелей, появилась жена мэра и потребовала: «Разбудите их, я хочу с ними познакомиться!» Дерек ответил: «Будить их я не стану». А она раскричалась: «Если вы их не разбудите, я обо всем расскажу журналистам!»

Так бывало всегда. Нам грозили, что обо всем расскажут прессе, что нам испортят репутацию, если мы не познакомимся с чьей-нибудь дочерью с обязательной пластинкой на зубах. Всегда находилась какая-нибудь дочка начальника полиции или лорд-мэра, это обычно препротивнейшие дети — видимо, потому, что такими же были их родители. Эти люди пробивались к нам, нам приходилось видеть их постоянно. Такие впечатления становились самыми унизительными» (70).

Ринго: «Все это безумие будоражило меня. Оно мне нравилось. Мне нравились яркие машины, то, какими замысловатыми способами нас доставляли на концерт. Это было так весело! И потом, мы часто встречались с известными людьми, музыкантами и актерами, нас водили в отличные бары. Нам разрешали и самим развлекаться. Это было потрясающе, у нас не было ощущения, что мы в западне. Мы все время где-то бывали — ну, по крайней мере, я».

Джон: «Мы просто не могли никуда выйти без охраны, но возможность ходить по магазинам у нас была на протяжении семнадцати лет. Иногда кто-нибудь из нас ускользал, и вот тут начиналось самое интересное. Все считали, что мы всегда путешествуем вчетвером, поэтому, когда нас видели поодиночке, нас часто не узнавали.

Люди думают, что слава и деньги приносят свободу, но это не так. Теперь мы отчетливо понимаем, что они создают лишь ограничения, а никак не дают полной свободы. Мы по-прежнему едим ту же пищу, что и раньше, у нас прежние друзья. Все это не изменяется за ночь. Мы не можем даже потратить деньги, которые получаем, потому что нам негде их тратить. На что можно потратить деньги, сидя в комнате?

В турне все время существуешь в каком-то вакууме. Это работа, сон, еда и снова работа. Мы работали как сумасшедшие, но никто из нас не отказался бы от такой работы. Теперь, оглядываясь назад, я не могу припомнить дня, когда я не был бы занят делом; мне кажется, что так продолжается уже не один год» (64).