Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947

Эта оценка ситуации оказалась верной. Но когда вторжение противника началось, а Верховное командование вермахта, вероятно слишком оптимистично оценивая обстановку, так и не издало соответствующей директивы, я, поскольку связь с 19-й армией отсутствовала, предпринял все возможное для того, чтобы связаться с частями, расположенными на ее фланге, и со 157-й горнострелковой дивизией, рассеянной в горах. Нам удалось наладить контакт с 48-й пехотной дивизией, дислоцированной на побережье, и с этого момента она вошла в состав группы армий под командованием Грациани. В то же время с помощью разведывательных вылазок нам удалось наладить связь лишь с отдельными частями и подразделениями 157-й горнострелковой дивизии. Я счел, что решающим для проведения последующих операций в северо-западной части Италии является обладание горным перевалом в Альпах, представлявшим собой естественный рубеж/Захват этой доминирующей позиции войсками альянса позволил бы им, собрав мощный кулак, внезапным ударом проникнуть на возвышенную часть итальянской равнины. Это означало бы, что части противника соединятся с партизанскими отрядами, действовавшими в районе Турина – Милана, и прорвут наши позиции йа Лигурийском побережье, что, в свою очередь, если заглядывать далеко вперед, вполне могло привести к окружению наших войск в долине реки По. При этом не имело значения, когда этот удар будет нанесен. Альпийский перевал следовало удерживать до начала зимы, когда помехой планам противника станут погодные условия. Все эти соображения заставили меня бросить в бой 90-ю панцер-гренадерскую дивизию, чтобы подкрепить положение в Альпах и вывести из затруднительной ситуации остававшиеся там подразделения 157-й горнострелковой дивизии. Даже если бы я предложил использовать 90-ю панцер-гренадерскую дивизию в течение короткого периода времени, а затем как можно скорее заменить ее горнострелковыми частями, это все равно означало, что мне пришлось бы временно задействовать имевшиеся в моем распоряжении резервы.

Теоретически с начала августа моя группа армий была готова к перегруппировке сил противника на Апеннинском фронте. Однако, когда август перевалил за середину, стало совершенно ясно, что британская 8-я армия готовится к решающему наступлению на Адриатическом фронте с целью охвата и окружения наших войск. Хотя мы не знали, где и когда наступление будет начато, необходимо было сделать все возможное для того, чтобы завершить наши приготовления к его отражению. Как я уже отмечал, нами предпринимались большие усилия для создания необходимых резервов, но из-за постоянного вмешательства Верховного командования вермахта эти резервы таяли, словно снег на солнце в весеннее время.

Главный удар противника пришелся на 71-ю пехотную дивизию и был нанесен в тот момент, когда ее выводили с передовой в тыл. Это случилось ночью с 25 на 26 августа. Британским войскам удалось добиться эффекта внезапности. 26-я танковая дивизия прибыла на место слишком поздно и вступила в бой неудачно, что повлияло на положение на всем фронте. В ночь с 30 на 31 августа нам пришлось сдать первый рубеж «Зеленой линии», за которым на всей глубине Адриатического сектора не было равноценного второго рубежа.

Чтобы высвободить свежие части для Адриатического фронта, уже давно проводилась перегруппировка сил в Западных Альпах, вдоль побережья Генуэзского залива и по всей ширине Апеннин. Большие расстояния, превосходство альянса в воздухе и определенная нерасторопность в работе штабов в сочетании с вполне оправданными задержками, связанными с действиями противника, привели к тому, что передвижения наших войск оказались замедленными. Однако в начале сентября фронт в Западных Альпах и в Лигурии был укреплен, и началось насыщение войсками находившегося под особенно сильной угрозой левого фланга 14-й армии к северу от Флоренции – перед «Зеленой линией», но на большом удалении от нее. Левый фланг 10-й армии на Адриатическом побережье также был укреплен благодаря своевременному прибытию туда обладавших значительным боевым опытом 29-й и 90-й панцер-гренадер-ских дивизий и вновь переформированной 98-й пехотной дивизии. Я надеялся, что с этими силами мне удастся задержать наступление противника. Мои надежды оправдались: после боев, состоявшихся 17, 21 и 29 сентября, на фронте в районе Римини наступило затишье.

Наступление, предпринятое противником в начале сентября, после нескольких недель относительного спокойствия, на стыке 10-й и 14-й армий, привело к тому, что наши войска в соответствии с планом отошли на заранее подготовленные позиции на «Зеленой линии». Фронт наступления расширился, и в середине сентября бои на указанном направлении приняли упорный и масштабный характер – к счастью, это произошло не раньше, чем ослабление наступления в районе Римини стало очевидным. В то время как до этого момента я считал совершенно необходимым, чтобы 76-й танковый корпус избегал контакта с противником, и санкционировал уклонение его от прямых боестолкновений, в последние десять дней месяца я отдал его войскам приказ оказывать упорное сопротивление. Я надеялся, что это заставит командование сил альянса остановить наступление, что помогло бы нашей группе армий получить свободу действий, необходимую для того, чтобы поправить положение в районе Болоньи.

Тем не менее, противнику удалось весьма точно нащупать уязвимые участки на стыке 10-й и 14-й армий и использовать наши слабые места. В те недели, о которых идет речь, наше командование неоднократно передвигало стык между боевыми порядками двух армий, руководствуясь как сугубо географическими, так и тактическими соображениями. Начиная с середины октября положение южнее Болоньи стало давать основания для серьезной озабоченности. Если бы мы потеряли контроль над тем или иным сектором местности в долине По между Болоньей и Адриатикой, это не имело бы решающего значения; однако если бы нам не удалось удержать фронт южнее Бо-лоньи, тогда оборона всех наших позиций в долине По автоматически стала бы невозможной – а в этом случае наши войска следовало вовремя вывести оттуда, чтобы, по крайней мере, сохранить их и военное снаряжение. Следовательно, все наши наиболее боеспособные дивизии следовало сосредоточить именно в этой части Апеннин.

23 октября с четырех часов утра до семи вечера я занимался тем, что посещал штабы 10-й армии и почти всех дивизий, находившихся на передовой. У меня сложилось впечатление, что кризис миновал и что при слаженных действиях наши боеспособные части и соединения все еще могли нанести противнику поражение. Именно это и произошло 25-26 октября. Мой начальник штаба часто говорил, что то, что нам удалось удержать северные отроги Апеннин, было чудом. Бои продолжались восемь недель, из них в течение четырех – шести недель это были активные и крупномасштабные боевые действия, происходившие в местности, в которой очень трудно было проводить наступательную операцию. Погодные условия часто менялись, что было весьма типично для осени в Северной Италии. Потери были очень большими, снабжение недостаточным и подчас нерегулярным. Мы большей частью оказывали упорное сопротивление противнику. На тех участках, где оборону держали обладавшие высокой боеспособностью дивизии, усилия, предпринимавшиеся противником с целью продвижения вперед, и потери, которые он при этом нес, совершенно не соответствовали результатам, которых ему удавалось добиться. Октябрь истек, успехи войск альянса становились все менее впечатляющими, а их потери – все более серьезными. Противник действовал, используя оружие и технические средства, о которых мы не могли даже мечтать, а его солдаты воевали очень умело; тем не менее, их вера в быструю победу шла на убыль, симптомы усталости становились все более очевидными, а их удары слабели.

Битву в Апеннинах можно считать одной из славных страниц германской военной истории.

Мои надежды на то, что нам удастся отразить решающее наступление противника, которое, по нашим оценкам, должно было начаться по всему фронту в Апеннинах весной 1945 года, рухнули. Но и альянсу не удалось достичь его далеко идущих целей. Однако время в большей степени работало на противника, чем на нас. Какие уроки нам следовало извлечь из непрерывных боев, которые нам приходилось вести в течение последних шести месяцев, и к каким выводам мы должны были прийти?